И тогда будут разорваны все его связи с Оксфордом, и он уже не властен будет выбирать свою судьбу.

Она этого не допустит. Она хотела бы быть вместе с ним – больше всего в жизни, – но она не купит себе счастье ценой его будущего. Выбирая свой жизненный путь, он должен быть свободен – так же, как хотела бы быть свободной в своем выборе она сама.

И каким бы путем он ни пошел, она не может быть его спутницей, потому что ее прошлое вечно будет для него камнем преткновения.

Отныне она должна избегать всякой близости между ними – близости, которой она так дорожила, и еще она должна любой ценой удерживать его в отдалении от предательского языка дяди Персивела. Хорошо уж и то, что эту борьбу ей осталось вести недолго. Скоро, слишком скоро Адриан покинет пансион, и ей придется встречаться с ним лишь от случая к случаю, так что проблема разрешится сама собой.

Но как же она сможет пережить его отъезд, зная, что ничего другого ей не остается? Она встала, пытаясь удержаться от слез.

Дядя Персивел, сидевший в мирном молчании у камина, поднял глаза.

– Уходишь, милочка? Не хочешь уделить еще полчасика своему старому дядюшке?

Она тряхнула головой, собираясь с силами.

– Я должна возвращаться. Да, я хочу, чтобы вы кое-что мне пообещали.

Он подозрительно уставился на нее.

– Что именно?

– Я хочу, чтобы вы вели себя со всевозможным соблюдением приличий и ни при каких условиях не ввязывались ни в какие шулерские затеи. А в остальном, что бы вы ни предпринимали, держитесь подальше от пансиона.

Персивел хмыкнул.

– Ну, знаешь, дорогая…

– Обещайте! Вы же знаете, скандалы всегда следуют за вами по пятам.

Он повесил голову и тяжело вздохнул.

– Это совершенно необъяснимо. Сам не знаю, почему так получается.

– Я не хочу, чтобы школа оказалась скомпрометированной. Это понятно?

Он откинулся на спинку кресла, скорбно покачивая седеющей головой.

– Кто бы мог подумать, что до этого дойдет? Моя любимая племянница намекает…

– Я ни на что не намекаю, – перебила она. – Я вам говорю прямо. Ведите себя достойно, прошу вас.

Ей удалось вырвать у него неохотное согласие; с этим она и отбыла. С тяжелым сердцем двинулась она в обратный путь в Дауэр-Хаус. Мысли об Адриане – о том, в чем отказала ей судьба – теснились у нее в уме, пока она не сумела их обуздать. С немалыми усилиями она сосредоточилась на другом предмете – на шатком будущем школы.

Дядя Персивел говорил о картинах так, словно был уверен в их существовании. Кто еще осведомлен об этом? Может быть, дядя Джордж?

В сущности, думала она, как все просто. Что от нее требовалось? Всего лишь обнаружить потайной ход в старинном здании, найти картины и поместить их в такое место, где они будут вне пределов досягаемости для всех, кроме законных владельцев. Тогда ей придется присмотреть за тем, чтобы дядя Персивел благополучно отправился вновь на континент, где он волен устраивать сколько угодно скандалов, лишь бы они не затрагивали его многострадальную семью. И, конечно, в дальнейшем надо будет уклоняться от удовольствия находиться в компании Адриана… мистера Карстейрса. Ну, в самом деле, что может быть легче всего этого?

Она устало брела по дороге, и глаза ее горели от непролитых слез.

* * *

Адриан отложил перо и хмуро присмотрелся к словам, которые он только что написал на бумаге. Этим утром он заметно продвинулся вперед, но достаточно ли? Ему не удавалось наверстать упущенное время, потраченное на бесплодную погоню за призраками. Но так ли уж важна для него эта диссертация?

Нет, не столь уж она важна, понял он, если рассматривать ее как средство к достижению более высокого положения в Оксфорде. Зато как задача, поставленная им перед собой, диссертация значила для него очень много – хотя намного меньше, чем помощь сестрам Селвуд и возможность перехитрить мерзавцев, виноватых в бедах пансиона.

Он задумчиво смотрел на том Геродота; потом закрыл книгу. Он не вернется к этому занятию, решил он, пока не найдет отгадку тайны и не удостоверится, что школа спасена. Он сможет трудиться долго и упорно, но только тогда, когда над головами хозяек не будет висеть больше никакая угроза.

Принятое решение воодушевило его, принесло ощущение цели и смысла; такого ощущения он не испытывал с тех пор… тут его мысль словно споткнулась… С тех пор, когда он в последний раз посвятил себя помощи кому-то другому. Грустная улыбка промелькнула у него на лице. Он не думал о себе как о странствующем рыцаре. Скорей как о человеке, который вечно суется в чужие дела. Ну что ж, теперь он сунется в глубины собственного сердца.

Он вышел в коридор в тот самый момент, когда в дверях своей комнаты появилась Дафна, одетая в синее шерстяное платье, которое было на ней в тот вечер, когда он прикатил в дом викария и так опрометчиво внедрился во все эти хитросплетения. Нахлынули воспоминания – о ее враждебности, о ее отважном рвении, о том, какой огонь вспыхивал в этих прекрасных зеленых глазах. Он и тогда восхищался ею; но насколько же лучше он знал ее сейчас!

Он двинулся к ней, но она отвернулась от него, прикрыла свою дверь и заспешила по коридору.

– Вот и вы. – Его самого удивило, как сильно он скучал без нее. – А я-то гадал, куда вы пропали с утра.

Она колебалась, но лицо к нему не повернула.

– Я выходила на прогулку и бродила довольно долго, но сейчас у меня есть обязанности, к которым мне необходимо вернуться.

– Как жалко! Я-то надеялся, что, может быть, вы поможете мне двигать мебель.

Она сделала было еще шаг, но на этот раз остановилась.

– У меня есть другие дела, – повторила она бесцветным голосом и двинулась дальше.

Он, нахмурившись, смотрел ей вслед. С опущенными плечами, вся какая-то поникшая, она была просто непохожа на себя. Может быть, так сказывается переутомление, подумал он. Они ведь провели столько бессонных ночей, сидя в засаде или тщетно гоняясь по сугробам за призраками, после того как те бесследно исчезали, можно сказать, у них из рук. Одного этого было бы достаточно, чтобы обескуражить кого угодно, сказал он себе. Но он не ожидал этого от человека, наделенного таким отважным характером как у Даф-ны.

Не успел он добраться до кладовой и приступить к работе, как появилась мисс Софрония. Стоя на пороге, она восклицала:

– Боже мой, как заметно вы продвинулись. Но такая огромная работа… Дорогой мальчик, и вы все это делаете один. Позвольте мне помочь вам.

Он предложил ей вынимать ящики из следующего комода, который предстояло передвигать, но едва она выдвинула верхний ящик, как начала ахать над его содержимым. Сначала она извлекла пачку пожелтевших писем и оповестила Адриана, что это письма от нее и от ее сестриц, написанные к их матушке, когда они сами учились в школе. Ей ничего не оставалось, кроме как вынимать их по одному и перечитывать. Все это она проделывала, угнездившись в шатком кресле, которое для равновесия было прислонено к комоду. Поэтому Адриану пришлось заняться другим шкафом, стоявшим в менее удобном для работы положении.

– Ах, как это глупо с моей стороны, – спохватилась она и рассыпалась в извинениях. – Но кто мог ожидать?.. Столько лет прошло, и столько воспоминаний…

Она вздохнула и оторвалась от писем с очевидным сожалением. Затем она положила их в ящик, который теперь стоял на полу, но тут же снова издала восторженный возглас, обнаружив стопку бумаг, оказавшихся первыми школьными сочинениями мисс Элспет.

Покорившись судьбе, Адриан снова занялся шкафом и предоставил Софронии предаваться воспоминаниям. Двигать мебель вокруг нее оказалось трудным делом, а она уже даже и не вспоминала о том, что собиралась ему помочь, всецело поглощенная древними сокровищами, которые открылись ее взгляду. Адриан не без грусти подумал, что случилось бы, если бы она обнаружила старые расчетные книги или что-нибудь еще более скучное. Но, настроившись на философский лад, он принял ситуацию такой как есть. Выдвинуть Софронию из помещения вместе с ее добычей он не мог, а если попросить ее перейти куда-нибудь, она будет крайне огорчена и в течение верных двадцати минут будет сетовать, как это глупо с ее стороны.

Таким образом все и продолжалось, пока, наконец, она не перебрала все содержимое этого ящика и не вынула благополучно следующий. Здесь она нашла целую кучу перчаток, кружевных митенок и шалей, и каждую из этих вещиц ей захотелось примерить. Эти последние открытия привели ее в такой восторг, что она поспешила прочь, чтобы отыскать кого-нибудь из сестер и разделить с ними эту радость.

Адриан не стал зря терять время: он немедленно вынул остальные ящики, отставил их с прохода и, должным образом маневрируя, передвинул комод через коридор во вторую кладовую. Здесь он разместил комод таким образом, чтобы не мешать дальнейшим перестановкам, но в то же время так, чтобы он оставался доступным для сестер, если они пожелают продолжить в его недрах свои раскопки.

Как только Адриан водрузил на место последний ящик и направился к сундуку, ожидавшему своей очереди, в дверном проеме появилась Дафна. Она вскинула на него мрачный взгляд, в котором не осталось и следа от обычного оживления. Она сразу взялась помогать ему, ухватившись за старинную медную ручку, и попыталась потянуть сундук на себя. Он, в свою очередь, толкал этот огромный сундук вперед, особенно стараясь, чтобы на долю Дафны приходился как можно меньший вес, и так, в молчании, они дотянули сундук до предназначенного ему места.

Она выпрямилась, разогнув спину.

– Как я возблагодарю судьбу, – сообщила она, – когда все это останется позади.

Что-то в ее голосе заставило Адриана насторожиться: она имела в виду не просто кишащие здесь привидения и не опасности, грозившие пансиону. Он пристально вгляделся в нее.

– Если все пойдет хорошо, – продолжала она, – вы сможете скоро уехать, и я понимаю, как вы будете этому рады.

Он снова промолчал.