От приближающейся угрозы мой живот сжался, пока я откладывала свою булочку с корицей, брала телефон и нажимала кнопку, возвращая его к жизни.

— Когда ты должна написать ему? — спросил Ник. Он покончил со своей булочкой и смотрел на мою голодными щенячьими глазами.

Я передвинула ее через стол.

— Держи. У меня есть час.

— Ты можешь написать мое имя.

Я посмотрела на него округлившимися глазами.

— Ну, разумеется. За что меня можно будет унизить? Ник Паттерсон – крадет поцелуи и булочки с корицей?

Прядь волос закрыла ему глаз, но он убрал ее и подмигнул.

— Я бунтарь.

— Серьезно, что не так с тобой? Ты никогда не делал ничего неправильного?

— Не знаю. Я недооценил Ханну Кромли в девятом классе. Мне все еще не по себе из-за этого. Я врал маме. О, я как-то наблевал в спортивную сумку Тейта и не признался в этом.

— За это твоя карма уже покарала тебя, — сказала я, и мы оба грустно улыбнулись, вспомнив о нашем приключении с Тейтом.

— Ты можешь назвать это блефом.

— Что назвать блефом?

Ник высказал свое мнение.

— Исходя из того, что я вижу, есть не так много вариантов. Ты еще можешь отнести книгу и твой телефон в школу.

— Не могу. Я даже не знаю, достаточно ли законно все, что есть в тетради. Кажется, я и так очень многим людям причинила вред. Я не хочу принести еще больший вред, выдавая что-то, что Гаррисон неправильно интерпретировал.

— Но у тебя все равно есть твой телефон.

Я вздохнула.

— Если я хочу выяснить, кто это, не думаю, что у меня есть выбор.

Он протянул руку, его пальцы гладили костяшки на моей руке.

— Тогда возвращаемся к блефу. Такое ли уж сумасшествие просто уйти? Проигнорировать его?

— Это пугает меня. — Потому что у меня есть лучший друг с достаточно серьезным багажом.

— Каков может быть самый худший сценарий?

— Он выберет кого-нибудь еще. — Кого-то вроде Менни. Потому что Менни совершал поступки, достойные публичного унижения. Покончил он с этим или нет, но изменение записей это неправильно. Но я не могла вынести мысль о том, что с ним могут так поступить.

Боже, я стала такой лицемерной.

— Тогда отошли мое имя. — Он склонил голову, ссутулив плечи. — Не думаю, что смогу просто сидеть и смотреть, как ты делаешь целью кого-то другого. Я пытаюсь быть непредвзятым...

— Я не думаю, что смогу это сделать.

После Гаррисона? Просто нет. Я теперь даже не могу представить праздник в его доме. Вечная мерзлота вокруг рождественской елки. Мое горло сжималось при этой мысли.

— Тогда мое имя это выход. Я куплю тебе неделю, чтобы разобраться, и нам просто придется справиться с тем, что твой придурковатый напарник придумает для меня.

Он предложил пройти через огонь ради меня. Почему? Потому что ему нечего скрывать? Я изучала его через стол. Зеленые глаза. Доброе сердце. Кусочек моей булочки с корицей прилип к его верхней губе. Ни за что в жизни он не должен платить за мою ошибку.

Я показала на свой телефон посреди стола.

— Знаешь, я думаю, что собираюсь использовать блеф. Мои дни с выбором цели закончились.

Глава 17

День 25 декабря начался просто ужасно. Я проснулась в восемь утра под звуки дождя и родительской ссоры. Это была не тихая перебранка, как в прошлом году. Это была настоящая борьба.

Мамин голос был слишком громким и высоким. Я не могла разобрать слова, но я понимала, что она расстроена. Она говорила больше, чем обычно, ее голос повышался и становился тише. Папа защищался, его несколько слов вылетели как пули, резкие и тяжелые.

Я медленно села и осторожно, чтобы не заскрипела кровать, подтянула колени к груди. Мой взгляд переместился к окну, где дождь лил как из ведра. Снег, укрывавший землю белым одеялом, исчез, все стало мокрым и серым.

Это совсем не похоже на Рождество.

Я взяла свой телефон с прикроватной тумбочки и не увидела ни одного сообщения от своего напарника. Что бы он ни планировал, все еще оставалось тайной, но я беспокоилась меньше, чем раньше. Единственным человеком среди моих знакомых, который казался потенциальной целью, был Менни. И это при условии, что автор знает о шантаже, что крайне маловероятно, так как, в конце концов, он не писал эту тетрадь. В любом случае, Менни с семьей уехали в Кентукки на Рождество, так что сегодня, скорее всего, я могу расслабиться.

На первом этаже разгоралось нечто вроде Третьей Мировой Войны.

Я написала «Счастливого Рождества» Тейси, Менни и Коннору. Я подумала о Нике, но решила подождать. Бог свидетель, мне, вероятно, понадобится нечто ободряющее после разборок с родителями.

Мне вернулись несколько ответных сообщений.


От Менни:

«Тетя С. сделала ромовые шарики! Почему тебя не было на собрании ежегодника? Все пошло к чертям!»

Потом Хедли:

«Счастливого Рождества! Коннор напялил нелепый свитер. Я присылаю тебе фотки».


Что она и сделала. Каким-то образом он умудрился выглядеть классно и образцово за семейным завтраком у Хедли, несмотря на гигантского северного оленя вышитого на груди.

Тейси не ответила. Странно. Я не общалась с ней после пропущенной встречи, и это означало, что, вероятно, она не слишком радуется мне. Хотя сейчас я это вряд ли смогу исправить.

Я засунула свой телефон в карман и уставилась на потолок в своей спальне. Больше я уже не могу притворяться спящей. Я должна спуститься вниз, открыть подарки и притвориться, что не слышу их. Мы можем играть в это весь день, маленькая игра в попытке быть идеальной, счастливой семьей. И я не совсем понимала, зачем мы это делаем. Нет ни единого человека, кто бы действительно в это верил.

Я выбралась из постели, голоса начали стихать. Ужас. Я оделась, почистила зубы и долго рассматривала себя в зеркало.

— Да начнется игра, — произнесла я.

Когда я спустилась вниз, родители сидели на разных концах дивана. Они пожелали мне счастливого Рождества, я пожелала им того же и мы все притворились, что ничего не знаем о происходящем. Мы ели корично-банановые панкейки и пили свежевыжатый апельсиновый сок, потом открыли подарки под звучащую на заднем плане ирландскую рождественскую музыку. Ничто из этого не было плохим, но хорошего тоже ничего не было.

Как только был открыт последний подарок, папа исчез в студии, а мама отправилась на кухню мыть посуду. Все вернулись к обычной жизни, вот только мне хотелось немного поплакать. Мой телефон загудел, сообщая об смс. На экране появилось имя Ника, и я улыбнулась впервые за весь день.


«Счастливого Рождества».


Я плюхнулась на свою кровать и написала ответ:


«И тебе счастливого Рождества».

«Тебе подарили все, что ты хотела?»


На секунду я задумалась о том, чтобы рассказать ему обо всем, во что мои родители хотели заставить меня верить, – о моем замечательном Рождестве и идеальной семье. Но потом я вспомнила о его подбородке на моей голове, как его горло прижимается к моей щеке. Я не могу снова испортить это доверие. Не хочу.


«Я бы не поставила его в мой список лучших праздников в этом году».

«Приезд друга сможет помочь?»


Мое сердце отвратительно затрепетало. Я проигнорировала его и написала в ответ:


«Как скоро ты сможешь быть здесь?»

«Тридцать минут. Хотя могу быть и раньше».


Я быстро сменила пижаму с пингвинами на пару джинсов и голубой свитер. Так как обычно я провожу праздники в пижаме, это внезапное переодевание и сушка волос не остались незамеченными моей мамой, когда я вошла на кухню.

— Ник скоро приедет, — объяснила я.

Мамина рука с тряпкой замерла над тарелкой. Она постаралась скрыть улыбку, но я слышала ее в голосе.

— Это звучит мило.

— Что звучит мило? — Спросил вошедший папа.

— Мой друг Ник, он собирается заехать всего на минутку.

Папа дернул подол моей рубашки:

— Это объясняет свитер.

Я вздохнула.

— Папа, пожалуйста, не делай из этого событие. Пожалуйста.

Прошла, кажется, целая вечность, когда он кивнул в ответ, но потом все было хорошо. Они убрали подарочную бумагу и папа предупредил меня, что не выберется из своих пижамных штанов, несмотря на приход парня.

Когда прозвенел дверной звонок, папа притворился, что собирается встать, но мама кашлянула так, словно предупреждала о неминуемой смерти, так что он надулся и снова сел.

Я заставила себя сделать пару глубоких вдохов, прежде чем встала и открыла дверь. Он стоял на крыльце, держа в руках пластиковый контейнер с печеньем и печально поникшую еловую ветку над нашими головами.

Я усмехнулась.

— Это не омела.

Он улыбнулся в ответ, розовощекий, выглядевший так, как будто сошел с рождественской открытки в черном шерстяном пальто и красном свитере.

— Это самое похожее из того, что мне удалось найти.

— Мне этого хватит. — Я притянула его к себе прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь. Его пальто было колючим, а печенье крошилось между нами, но все равно это было волшебно. Тепло и сладко и, Боже, не может же он так быстро заставить меня забыть обо всем. Но он смог.

До тех пор, пока он не оторвался от меня, слишком-слишком быстро.

— Больше никаких смс? — спросил он.

— Пока нет.

— Хорошо. Может, на этом все и закончится.

Из дома послышался мамин голос.

— Пайпер, прекрати держать бедного Ника на холоде!

Мы улыбнулись, все еще прижимаясь друг к другу. Затем он протянул печенье.

— Прости, но я действительно не могу остаться. Мама отпустила меня из дома исключительно ради доставки.

Я взяла печенье и пригласила его войти. Я ощутила раздражающее тепло, когда он держал меня за руку и желал моим родителям счастливого Рождества. Он извинился за краткий визит, а мама ответила, что знает, какими занятыми люди могут быть на праздники. Папа просто посмотрел на наши соединенные руки с веселой улыбкой, вероятно, пытаясь совместить этого великана с худенькими эмо-мальчиками, с которыми я обычно встречалась.