И все же одна мысль, что лейтенант Адлер займет его место в постели этой своенравной красотки, доводила его до зубовного скрежета. Рядом с этой женщиной он постоянно открывал в себе что-то новое, какие-то чувства, на которые он раньше считал себя совершенно неспособным. Теперь это была ревность. Он ревнует — кто бы мог подумать!

— Да, именно лейтенант Ларри Адлер, — холодно кивнул он. — Впрочем, я очень надеюсь, что он заменит меня в этом доме не полностью.

— Что? — Рива даже покраснела. — Да как ты смеешь!

— Как смею? — взревел Джефф. — А почему, собственно, я должен верить тебе? Я не увидел на твоем лице ни малейшего огорчения по поводу моего отъезда. Возможно, ты ждешь не дождешься, пока я освобожу место для нового твоего воздыхателя!

Тяжело дыша, Рива безуспешно пыталась взять себя в руки. Наконец она очень тихим голосом произнесла:

— Что бы вы ни воображали себе, майор Бэнкс, я верна нашему договору, и не более того. Пока от вас зависит судьба моего брата, вы можете быть уверены: никто иной не займет вашего места в моей постели.

— А вы можете быть уверены, мисс Синклер, — в тон ей отозвался Джефф, — что если нарушите наш договор, то ваш брат прямиком отправится в федеральную тюрьму.

— Я прекрасно это понимаю, — холодно кивнула Рива. — А теперь, если вы не возражаете, я спущусь в столовую. Думаю, ваш тон, когда вы говорили относительно здоровья Фостера, смутил не только меня, но и тетю Тео, так что я должна ее успокоить.

Она уже собралась выйти, как вдруг Джефф решительным движением схватил ее за плечи и прижал к груди.

— Ты никуда не пойдешь, пока не подаришь мне прощального поцелуя, — прохрипел он. — Видит Бог, даже если тебе наплевать на меня и на мои чувства, ты еще долго будешь помнить наши страстные ночи.

Когда он отпустил ее, кровь яростно стучала у нее в висках. Она смотрела на майора затуманившимся взором, с трудом улавливая его слова.

— Рива, дорогая, прости меня за то, что я был резок с тобой, — говорил ей Джефф. — Я с ума схожу от мысли о разлуке, о том, что не смогу проводить с тобой ночи, не смогу видеть тебя, целовать тебя и ласкать. Я понимаю, что ты не обязана испытывать то же самое, но хочу, чтобы ты знала: мне будет очень тяжело без тебя, любимая. И прежде чем я тебя отпущу, я прошу… нет, больше чем прошу: поцелуй меня. Я не хочу ни к чему принуждать тебя, зато очень хочу, чтобы ты сделала это по своей воле.

— В рамках нашего договора? — дрожащим голосом произнесла Рива.

— Думай как хочешь. — Он взял ее за руки, нежно скрестив ее пальцы со своими. От этого интимного прикосновения Рива еще больше задрожала. Мурашки бегали у нее по спине, в животе трепетали бабочки.

— Ты сказал, что не хочешь заставлять меня, Джефф, — едва слышно отозвалась она, — но разве не это ты делаешь сейчас?

— Нет, милая. Я просто хочу, чтобы ты дала волю своим эмоциям и перестала думать о том, что правильно, а что неправильно. Делай то, что подсказывает тебе сердце. Мы здесь одни, никто не видит тебя, никто не осудит. Просто прикоснись губами к моим губам. Я знаю, тебе этого хочется ничуть не меньше, чем мне…

Не в силах сопротивляться манящей теплоте его голоса, Рива осторожно приподнялась на цыпочки и, едва дыша, прикоснулась к его губам.

Не отпуская ее рук, Джефф ближе придвинул ее к себе, заставляя почувствовать жар своего тела и свою мужскую жажду. Приоткрыв языком ее дрожащие губы, он принялся исследовать сладкую глубину ее рта, а затем, отстранившись, взял ее лицо в ладони и медленно произнес:

— Я хочу, чтобы ты запомнила эти сладостные минуты счастья, которые мы каким-то чудом умеем друг другу дарить. Я намного старше тебя и, поверь, знаю, что говорю. Как бы ни сложились дела в политике, как бы ни повернулась наша военная кампания, сколько бы людей вокруг ни твердили тебе, что я — твой враг, запомни эти мгновения моя милая девочка, и никогда не забывай. Не забывай, как едва прикасаясь друг к другу, мы тут же становимся едины целым…

Джефф вглядывался в ее лицо, ожидая ответа, но Рива молчала: чувства, которые она только что испытала, не позволяли ей собраться с мыслями, да она и не знала толком, что значит для нее — собраться с мыслями. Вновь возражать ему, защищаться, повторять, что их отношения ограничены тем договором, который они заключили, когда Фостер находился при смерти? Но если это так, почему же жаркие волны бушуют в ее теле? Почему ей так хочется, чтобы он не отпускал ее, чтобы продолжал целовать, чтобы его тихий голос сладким ядом вливался ей в уши? Не зная ответов на свои вопросы, как же она могла ответить что-то ему?

— И вот что я еще хотел тебе сказать. Буквально несколько минут назад я понял, что являюсь чрезвычайно ревнивым человеком. И я тебя очень прошу: не уделяй слишком много внимания лейтенанту Адлеру; для тебя это лишь способ показать мне свою независимость, а Ларри в результате получит большие проблемы. Ты можешь обращаться к нему по любому поводу, если тебе или твоей тете что-то понадобится, однако даже не пытайся флиртовать с ним. Если я узнаю об этом, плохо будет нам троим.

Еще раз прикоснувшись к ее губам поцелуем, Джефф взял шляпу и открыл дверь:

— А теперь иди завтракать, любовь моя, и обещай мне съесть все до последнего кусочка.

— Разве ты не позавтракаешь с нами? — слабым голосом спросила Рива.

— Нет, я спешу: меня ждет встреча с генералом Макферсоном. Нам нужно обсудить ближайшие планы, так что я не смогу сопровождать тебя сегодня в госпиталь к твоему брату.

— И когда ты уезжаешь? — Рива пристально взглянула ему в глаза.

— Завтра на рассвете.

Позже, рассказывая последние новости брату, Рива упомянула о том, что генерал Макферсон и Джефф Бэнкс со своими войсками собираются покинуть Виксберг.

Фостер встрепенулся:

— То есть ты хочешь сказать, что большая часть гарнизона янки уходит?

— Ну да, — кивнула она.

— Вот он, долгожданный шанс! — воскликнул Фостер и приподнялся на локте; однако стоявший за спиной у Ривы Чарлз тут же бросился к другу и заставил его лечь.

— Фостер, тебе гораздо лучше в последние дни, но не стоит так волноваться! Тебе по-прежнему нужен отдых.

— Отдых! — с горьким смехом отозвался Фостер. — У меня будет куча времени для отдыха, когда я попаду в федеральную тюрьму, прямо в лапы янки!

— Не говори так, — прошептала Рива. — Майор Бэнкс обещал помочь…

— Даже не упоминай при мне его имени! — взорвался Фостер. — Мне уже осточертел этот «защитничек». Я ведь вижу, как он смотрит на тебя, и прекрасно понимаю, что заставляет его помогать нам или, вернее, делать вид, что помогает. Он отправит меня в тюрьму, как только ему удастся добиться своего. — Тут Фостер осекся и виновато посмотрел на сестру. — Разумеется, я ни секунды не сомневаюсь, что с тобой ему этот грязный план не удастся. На твой счет, моя дорогая сестричка, я настолько уверен, что, думаю, нам даже не стоит об этом говорить. Однако в сложившейся ситуации меня беспокоит другое.

Рива едва дышала.

— О чем ты говоришь, Фостер?

— О тебе и о твоем счастье, — мягко улыбнулся Фостер.

Рива не могла найти слов. Ее лицо залил яркий румянец, мысли, одна мрачнее другой, бешено закрутились у нее в голове. Боже, если Фостер когда-нибудь узнает, что она сделала, он не простит ее! Любые намеки на то, что она сделала это, чтобы спасти его жизнь, будут приняты им с ненавистью и презрением. Он обязательно скажет, что не хотел получить жизнь ценой чести своей семьи: Рива достаточно хорошо знала своего брата, чтобы предполагать, как он отреагирует на такое. Для нее все это означало только одно: Фостер никогда не должен узнать о ее падении.

Слава небесам, он уже идет на поправку. Даст Бог, скоро его выпишут из госпиталя, и до тех пор она будет мила и нежна с майором Бэнксом, всеми силами убеждая его вступиться за Фостера перед своим руководством.

Зато когда ее брат окажется на свободе, ей больше нечего будет бояться. И незачем будет терпеть присутствие офицера-янки. Она навсегда уедет из Виксберга вместе с Фостером и тетей Тео и начнет новую жизнь, в которой не будет места греху и предательству.

Впрочем, сейчас незачем думать об этом. Фостер еще слишком слаб, ему нужен медицинский уход, так что ей остается только вести себя осторожнее и убедить брата в том, что все слухи, которые ходят в городе о ней и о майоре Бэнксе, не более чем сплетни. Если Фостер так безусловно уверен в ее порядочности, убедить его не верить слухам будет не так уж и сложно. На данный момент, кроме нее и самого Джеффа, правду знал только Чарлз Уайтхолл, но Рива уже поняла, что он не станет выдавать ее тайну. По каким-то причинам Чарлз принял в этой истории ее сторону, хотя ему сложившаяся ситуация, несомненно, приносила невыносимую боль. Порой Рива ловила на себе его странно блуждающий взгляд и тогда не находила ничего лучше, чем тут же заговорить о чем-нибудь несущественном. Он смотрел на нее, как на потерянное сокровище, как на прекрасную райскую птичку, которую ему не удалось удержать в своих раскрытых ладонях, но Рива боялась обнаружить в его взгляде то же презрение, с каким смотрели на нее ее бывшие друзья. Вот только, на ее счастье, Чарлз, по-видимому, ничего такого не чувствовал, и в глубине его спокойных глаз все еще ютилась надежда на то, что однажды все может сложиться иначе.

Однако об этом «однажды» Рива предпочитала не думать.

Отвлекшись от своих невеселых мыслей и переведя взгляд на Чарлза, Рива заметила, что он внезапно побледнел. Стоя возле кровати Фостера, не произнося ни слова, он искоса смотрел на Риву, и, поймав его взгляд, она по привычке быстро отвела глаза.

Тем временем Фостер вдохновенно продолжал:

— Да-да, я все замечаю, друзья мои, хоть и лежу на больничной койке. Ты, сестра, стала избегать общества Чарлза, и все из-за того, что этот чертов майор не дает тебе проходу! Помнишь, как в тот день, когда я отправился на задание, мы пришли к вам в пещеры вместе с Чарлзом? Помнишь, что я тогда сказал тебе?