Оксана Алексеева - Зарисованное лето (СИ)

Зарисовка «О населенных пунктах»

Иногда кто-то в сети спрашивает: «Ты откуда?». И меня этот вопрос приводит в ступор. «Новая Засопка - поселок городского типа, население - двадцать тысяч человек, отраслевая специализация отсутствует», - отвечу я и получу в ответ что-то типа: «А, ясно». Если же назвать областной центр, тогда... ответ будет такой же. Потому что всем насрать, где ты живешь, если это не Москва, Питер или город, в котором обитает сам твой собеседник. А интернет - это место общего сбора, где все мы, такие разные, можем встретиться и даже всерьез интересоваться друг другом. До тех пор, пока не прозвучит вопрос: «Ты откуда?». Сам для себя я ответил давно - из населенного пункта. Это название как будто уравнивает всех, лишает особенностей, обусловленных только локализацией. Потому что место не имеет значения. Потому что каждый из нас - из населенного пункта.

- Никит! - мать всегда зовет через несколько комнат так, что ее можно расслышать и за десять километров.

Закрыл тетрадь и поплелся на кухню. Тетрадь и не думала прятаться, оставаясь на своем обычном месте - на столе, справа от компьютера. У этих двоих была неизменная территориальная привязка, как населенный пункт. А весь остальной хлам имел право хаотично перемещаться по комнате. Я никогда не беспокоился, что кто-то откроет тетрадь и прочитает зарисовки. Родители уважали мое личное пространство: никогда не обыскивали карманы, не лезли в телефон и, конечно, не заглядывали в записи. Я даже не уверен, знают ли они вообще о существовании этой тетради. На вопрос: «Что ты там постоянно пишешь?» - я отвечал неизменное: «Зарисовки». И матери этого было достаточно. Хотя иногда, очень редко, я осознанно хотел, чтобы кто-то влез туда, без разрешения, заглянул бы... в меня. А я бы кричал и скандалил, немного радуясь, что внутри меня кто-то побывал.

- Что, мам? - я уселся за кухонный стол и протянул руку к блину, который она только что сняла со сковородки.

И даже удивился, не получив ожидаемого хлопка по руке. Мать свято почитала единственную традицию - сначала она печет все блины, а уже потом мы вместе садимся пить чай. Вдвоем, если отца нет дома. Но вместо привычного выговора она сказала:

- Сбегай к бабе Дусе. Она яиц просила. И пару блинов ей захвати.

Я быстро доедал свой, пока мама перекладывала яйца из холодильника в пакет. Баба Дуся уже очень стара. Живет одна, и в последнее время, когда здоровье начало подводить, я или мать заходили к ней каждый день, помогали чем могли в доме и огороде, в магазин там сбегать или аптеку. Это не было благородством или какой-то формой показательного великодушия, нет. Просто так мы жили. Так повелось, и теперь уже никто не задумывался о причинах и следствиях. Ее внучка училась с моим старшим братом в школе, они даже встречались. Потом сын бабы Дуси со всей семьей переехал в столицу. Раньше она иногда ездила к ним в гости, а потом чаще они навещали ее и даже пытались насильно перевезти упрямицу в Москву. Но баба Дуся, подобно египетской пирамиде, перемещаться в пространстве не желала. Я ее понимал. Тем более, что от одиночества она тут не особо страдала.

- Баб Дуся, − я, как обычно, зашел к соседке без стука, а та, заслышав скрип двери, уже спешила ко мне из спальни.

- Заходи, заходи, дорогой мой, чай будешь? Сейчас уже пирожки достану из духовки, - она без ненужных благодарностей, как само собой разумеющееся, приняла пакет от мамы и подтолкнула меня к столу, заставляя усесться. Теперь обратно я понесу пирожки - эти передачи продуктов питания туда-сюда были настолько обычными, что не требовали дополнительных пояснений.

- А чего звали-то? Сами бы за яйцами зашли, - я развалился на стуле и вытянул ноги. Без сытного чаепития меня из заложников не выпустят.

- Так внук же мой приезжает. Я говорила тебе позавчера!

И не только позавчера, если уж на то пошло.

- Ну да. И что? - может, она генеральную уборку затеять решила? У меня выходной, и не сильно хочется погрязнуть тут в мытье окон на целый день.

Ее внука, по версии самой бабы Дуси, звали Сашенька-миленький-мой-роднулечка-такой-вымахал-хочешь-фотографии-покажу. И он в наш поселок за двенадцать лет ни разу не приезжал. Сын с женой бывали каждое лето, Танюха, их старшая дочь, тоже иногда навещала бабушку. А вот Сашенька-милый-и-так-далее то учился, то экзамены сдавал, то просто находил другие дела. Я его помнил, но довольно смутно. Они переехали-то, когда мне было лет семь, а он вроде бы года на три-четыре постарше, так что мы и друзьями никогда не были. Так, здоровались по-соседски и все.

- Никитка, так я боюсь, что ему тут скучно будет. Ты ему компанию составь, с парнями там познакомь. У тебя ж и интернет есть, и че там вам ишо надо. А Сашенька, милый мой роднулечка, такой вымахал! Хочешь, фотографии покажу?

Последний вопрос набил оскомину, поэтому я решил не париться с ответом.

- Баб Дусь, да не волнуйтесь вы! Приглядим за вашим... Сашенькой. Свои ж люди! Он когда приезжает? Может, встретить его?

- Да нет, - отмахнулась старушка. - Он на машине. Вечером должен приехать. И ты приходи.

После непродолжительных посиделок я наконец отправился домой. На бабу Дусю я не злился из-за ее просьбы. Заранее предполагал, что не смогу отвертеться от миссии самого очевидного экскурсовода. Сашенька ее был парнем столичным, закончил архитектурный институт, а она очень хотела, чтобы ему тут понравилось. Боялась разочаровать навороченного внука скудостью нашего быта, отсутствием московских тусовок и разнообразия. Он приезжал впервые и сразу на все лето. Наверное, баба Дуся переживала, что наскучит младшему внуку, а такого ей уже не перенести. Хорошо, сделаю все возможное. По крайней мере, видимость точно создам.

Потому, когда раздалось громогласное мамино «Никит, к бабе Дусе внук приехал!», которое, уверен, слышно было и в самой Москве, и теперь Сашенькины родители облегченно выдохнули, что сын благополучно добрался до места, я выждал еще пару часов и снова отправился к соседке.

Машина стояла во дворе. Новенькая черная «Тойота». Я пожалел бедняжку, которая преодолела огромное расстояние по российским дорогам. Войдя в дом, увидел картину, достойную Лувра: Мадонна с младенцем. А именно - баба Дуся, пытающаяся обнять своими худыми ручонками бугая. Они сидели на старой тахте рядом, на коленях у парня лежал открытый фотоальбом, а на шее висела счастливая бабуля. Он тоже улыбался и свободной рукой поглаживал ее предплечье. Они дружно уставились на меня, и я решил, что пришел слишком рано - она еще далека от того, чтоб ему наскучить.

Но баба Дуся тут же отлепилась от Сашеньки-милого-ее-роднулечки-такой-вымахал и вскочила с резвостью молодой лани.

- Заходи, заходи, дорогой мой. Сейчас чаю налью!

Парень тоже встал и шагнул ко мне. Я сразу вспомнил его, еще ребенком. Кажется, он всегда был таким же улыбчивым. И с Танюхой они очень похожи - оба темноволосые, высокие, худощавые, даже разрез глаз такой же. Я ответил на приветствие неожиданным для самого себя:

- А ты помнишь меня?

- Да не особо, если честно, - он улыбнулся еще шире. - Ты же шпенделем был! Белобрысая шпана.

И протянул ладонь, словно хотел потрепать меня по волосам. Что-то подобное в его привычках водилось и в детстве. Я рефлекторно отшатнулся, но с неловким смехом пожал руку. Ненавижу изображать радостные встречи с людьми, о которых годами даже не вспоминал.

- Пойдем, Никит, за стол, а то бабуля меня уже семь минут ничем не кормила.

Моя роль в тот первый день оказалась ничтожной. Я просто слушал, почти не вмешиваясь, как они разговаривают, и пришел к выводу, что Сашка этот - нормальный, в общем-то, парень. Простой, веселый, да и к бабушке своей относится явно очень хорошо. Возможно, она сильно перестраховалась с тревогами. Но все же перед уходом я предложил ему завтра прогуляться вместе. Покажу, мол, что да как теперь у нас.

***

Утром, когда выходил на работу, видел, как Саша поливал грядки, а баба Дуся стояла рядом и налюбоваться не могла на свое долгожданное чудо. Заметив меня, оба приветливо помахали, а я помахал в ответ.

Зарисовка «О художниках»

Всегда завидовал художникам. Только у них есть Дар, дающий полноценную творческую эйфорию. Я могу писать стихи, рассказы, когда-нибудь, возможно, напишу книгу. Умею играть на гитаре, хоть и не слишком хорошо: мне подвластно исполнение всех девяноста процентов песен, которые строятся на повторяющихся ля-минор, ре-минор, ми-мажор, ля-минор. Я никогда не пробовал сочинять музыку, но вполне могу представить этот творческий процесс. Он, безусловно, тоже прекрасен. Но недостижимой вершиной для меня всегда было рисование. Воплощение рефлексии. В самом прямом ее значении! Берешь мир, пропускаешь через себя и выплескиваешь обратно на лист. И там появляется кусок мира с твоим фильтром. Мне больно даже представить себе такую форму самовыражения, как больно смотреть на солнце. И этот талант, как ни прискорбно, мне неподвластен, несмотря на все жалкие попытки. После стадии пропускания мира через себя, процесс тормозится - по причине отсутствия нужных рук, наверное. Кажется, слово «зарисовка» ко мне пришло как отголосок этого нереализованного желания. Я рисую словами. Мысль зреет, медленно набирает силу, разбухает, не дает покоя. И лучший способ избавиться от нее - написать зарисовку. Костыль для тех, кто мир через себя пропускать умеет, но рисовать так и не научился.

- Ты где работаешь? - спросил Саша, когда мы вдвоем шли по улице мимо школы, в которой оба когда-то учились.