– Эта дверь ведет в рабочую комнату, там – комната отдыха, а в конце коридора моя гостиная. Стеклянная дверь – в подвал.

Сестра Блэшфорд повела ее наверх. Мэгги бросились в глаза зеркально отполированные перила. Интересно, кто это их так начищает, подумала она.

– Здесь моя спальня и ванная, – сказала сестра Блэшфорд, преодолев один пролет лестниц. – А это ваша ванная и туалет, – сказала она, поднявшись выше. – И прошу не путать – это негигиенично. А вот здесь ты будешь жить с Тельмой и Пэт.

Комната была квадратная, светлая, оклеенная веселенькими обоями. На окнах красивые занавески под цвет обоев. В комнате было тихо, дом.стоял вдалеке от дороги. Три кровати с покрывалами, на полу розовый ковер. У изголовья каждой кровати тумбочка с настольной лампой. Возле окна стоял громоздкий шкаф, рядом трюмо. Мэри здесь понравилось. По сравнению с обшарпанным жилищем Уилкинсонов тут было просто роскошно.

– Твоя кровать у того окна, – сказала сестра Блэшфорд. Мэри почувствовала себя уютно и спокойно. А тут совсем не так плохо!

– Нижний ящик шкафа свободен. Тут все уместится. Разбери свои вещи и спускайся вниз, выпьем чаю, и я тебе расскажу, как мы тут живем. Кухня в подвале.

Оставшись одна, Мэри присела на кровать. Она была жестковата, но вполне удобна. Тумбочка запиралась на ключ. Здесь уважали право на личную жизнь. Мэри выложила в ящик, проложенный душистой вощеной бумагой, свое белье, недавно купленное в универмаге «Макс и Спенсер», повесила на плечики халат, миленький, но не такой шикарный, как чей-то висевший рядом – из черного бархата с золотой отделкой. Да, кто-то тут обзавелся роскошным гардеробом. Кроме халата, в шкафу висели элегантные блузки, несколько пар брюк ярко-розового, зеленого, черного и белого цветов, алое пальто с меховым воротником. Это, наверно, вещи Пэт, они висели подальше от других, попроще: голубого платья, простых темных юбок, синего шерстяного костюмчика, явно принадлежавших Тельме.

Места и для ее вещей было предостаточно. Она закончила складывать одежду и взглянула на себя в зеркало. Изменилась она мало. Живот чуть округлился, груди увеличились, а в остальном все как прежде. Во всяком случае, старая одежда была ей впору: костюм в стиле Шанель с прямой юбкой из твида, а верхнюю пуговку можно не застегивать. Мэри осталась довольна своим видом. Со стороны нипочем не скажешь, как она одинока и несчастна.

Она сложила руки на животе. Скоро ей придется переодеться в бесформенное платье, какие носят беременные, как у Тельмы. На секунду ею овладела тревога. «Что я здесь делаю?» – подумала она, и ей вдруг захотелось убежать отсюда куда подальше. Внешне такой благоприятный, этот дом был конвейером по производству детей, которых их матери не желали иметь. Вроде меня, подумала она. Нет, тут же осадила она себя. Не надо думать об этом как о ребенке. Просто «это». Вот и сестра Блэшфорд советует не задумываться... Иначе тоска и сожаление будут потом преследовать тебя всю жизнь. А волнения отразятся на «этом», и его никто не захочет взять. Так что все. Думай о приятном.

Она прикрыла глаза, глубоко вздохнула, снова открыла их и еще раз оглядела себя. В один прекрасный день, сказала она своему отражению в зеркале, когда ты станешь знаменитой актрисой, то, что ты испытала здесь, припомнится и пригодится для роли. Как сказано в учебнике актерского мастерства? «Актер использует каждую крупицу своего опыта». И когда-нибудь ты будешь обращаться к этим дням именно с такой точки зрения. Так что копи впечатления, набирайся опыта...

Она закрыла дверцу шкафа и пошла вниз.

В кухне было тепло от огромной плиты. Там была и небольшая газовая плита, а также громадный буфет и большой стол с деревянной столешницей, занимавший почти все пространство. Край стола был накрыт желтой салфеткой, на которой стояли три чашки. На круглом столике в углу лежали джем, ореховое масло, кекс. Тельма заливала кипяток в заварник.

– Присаживайся! – пригласила она. – Мы всегда пьем чай в четыре, после отдыха.

– Отдыха?

– За два месяца до родов нас увольняют с работы и сестра Блэшфорд велит после обеда обязательно отдыхать, с полпервого до четырех. Она следит за нашим здоровьем. Вообще она очень хорошо к нам относится.

– А ты уже сколько здесь?

В цветастом широком платье и туфлях без каблуков Тельма выглядела так по-домашнему, что, казалось, прожила здесь всю жизнь.

– Пришла, когда у меня было два месяца. Я сказала жениху, что беременна, а он говорит, мол, откуда мне знать, мой это ребенок или нет? Хотя мы уже полгода были помолвлены. Ничего не хотел слушать. Мало ли, говорит, с кем ты его нагуляла. А он у меня первый был и единственный. Ну мамка меня сюда и спровадила. Я тебе все это по секрету говорю, – простодушно добавила Тельма. – Если соседи пронюхают – ужас, что будет: мамка страх как боится, что другие скажут. Мы всем сказали, что я уезжаю на остров Уайт к тетке Элси, отдохнуть после учебы. Я училась на медсестру. После родов вернусь домой и уж не буду такой дурочкой.

Тельма накрыла чайник вышитой салфеткой.

– А ты как сюда попала?

– А я первый раз в жизни пошла на вечеринку, меня подпоили – джину подлили в апельсиновый сок, а потом изнасиловали. И я забеременела.

– Сколько тебе лет?

– В следующем месяце исполнится семнадцать.

– Мне девятнадцать. Пэт – двадцать два. Она сейчас на работе. Ей рожать только в феврале. И ты будешь работать, пока не останется два месяца до родов. Тебе когда срок?

– В апреле. А что тут за работа?

– У сестры Блэшфорд есть знакомый, владелец фабрики, где шьют занавески, он нас там у себя пристраивает. Работая сидячая, невредная. А на эти денежки нас здесь содержат. Вообще тут все делается ради будущих малышей. Только из-за них с нами и цацкаются.

Неожиданная в устах простодушной провинциалки ирония больно кольнула Мэри, и она спросила:

– А ты хотела своего сохранить?

Сказать «ребенка» или «малыша» у нее не поворачивался язык.

– Меня матушка поставила перед выбором: или отдать его на усыновление, причем потихоньку, без всяких там благотворительных организаций и прочего, либо убираться из дому куда глаза глядят. Куда я денусь – ни кола, ни двора, ни специальности, мне же учебу пришлось бросить. Папашка мой у мамки под каблуком, на него никакой надежды. Здесь меня никто не навещает. Да что там – даже письмеца ни разу из дома не получила. Никакой связи с семьей. Да и какая уж это семья! Мамка врет соседям, что получает письма с острова Уйат, и к тетке туда ездить наладилась, чтобы соседи думали, будто она меня навещает. Все предусмотрели, чтобы все было шито-крыто. Только зря они стараются. Я все равно туда не вернусь. Зачем? Мамке мнение соседей важней переживаний родной дочери. Вот пускай с ними и остается. А я поступлю в школу медсестер при монастыре Святого Фомы. Там миссис Блэшфорд преподавала. Она обещала замолвить за меня словечко. А ты что будешь делать?

Все это Тельма поведала спокойно, без эмоций. Острота переживаний давно притупилась, и она могла рассуждать о своих бедах без слезы в голосе. А я-то думала, что несчастнее меня и на свете нет, подумала Мэри. Сколько же безжалостных, злых людей!

– Я собираюсь стать актрисой, – коротко ответила она. Ей казалось, что тут больше нечего объяснять.

– У нас Пэт из шоу-бизнеса, – не удивившись, сказала Тельма. – Работает в ночном клубе. Заколачивает десятку в неделю плюс чаевые. Иной раз до тридцати фунтов в неделю выходит! Вот бы мне такие денежки, – задумчиво закончила Тельма.

Вот откуда такие шикарные шмотки, подумала Мэри и сказала:

– Ты, значит, все-таки хотела бы сохранить своего?

– Еще как! А ты разве нет?

– А я, представь, нет. Какой-то негодяй воспользовался моей беззащитностью, и я попала в дурацкое положение. Зачем мне эта обуза?

– Когда любишь, все по-другому, – сказала Тельма. – Я ведь влипла из-за того, что Кевин настаивал, говорил, мол, если любишь, докажи. Я-то хотела дождаться, когда поженимся. А он одно твердил: теперь не старое время, что естественно – не позорно и что я могу на него положиться, ничего не случится. А сам обманул.

Тельма взяла чайник и разлила по чашкам янтарный ароматный напиток.

– Он из меня мог веревки вить, – продолжила она все тем же ровным голосом. – Я во всем его слушалась, никогда не перечила, ничем не докучала. А теперь и подавно не буду. Я пока тут живу, со многими девушками перезнакомилась, многое узнала. Оказывается, такие, как моя матушка, – не исключение, это в наши дни в порядке вещей. А меня так воспитали, что я и мухи не обижу. А уж робкая какая была! А теперь, пожалуйста, не успели мы познакомиться, как я тебе про себя все и выложила. Потому что мы с тобой одного поля ягоды. Я стала разбираться в людях. Да... Повзрослела, видно. Теперь меня за здорово живешь не провести. – Тельма протянула руку за хлебом. – Корочку любишь?

Когда в кухню вошла сестра Блэшфорд, девушки по-приятельски болтали.

– Вижу, вы уже подружились. Ну и отлично. Вам вместе жить, так что хорошо, что вы сразу нашли общий язык. Я по опыту знаю, что лучше всего дружить по трое. Четверо начинают делиться на враждующие пары, пятеро – это уже слишком много. А трое – в самый раз. Тельма, налей-ка мне чашечку. Как твои суставчики? У Тельмы суставы опухают, – пояснила она, обращаясь к Мэри, – я слежу, чтобы не возникло осложнений.

Сестра Блэшфорд взяла из рук Тельмы чашку, положила сахар, размешала и сделала небольшой глоток, оценив вкус.

– А теперь я тебе расскажу, как мы тут живем. Прежде всего тебе надо пройти медицинский осмотр. Утром придет врач и тебя посмотрит. Ты расскажешь, чем болела, он даст заключение. Если состояние здоровья позволит, начнешь работать, пока не останется два месяца до родов. Работа нетрудная, швеей-мотористкой на гардинной фабрике. Тебя там научат. Три фунта десять шиллингов будешь отдавать на хозяйственные расходы, остальные деньги из заработка можешь тратить по своему усмотрению. Вечером можно в кино ходить, но к полоВинс одиннадцатого надо быть дома. В это время мы запираем двери. Одно опоздание – выговор, два – предупреждение, три – до свидания. Это надо усвоить сразу. Комнату следует содержать в чистоте и порядке, в конце недели у нас бывают дежурства.