— Как это понимать? Что ты хочешь сказать?

— Натан приходил ко мне вчера. Я решила увидеться с тобой, Сирена, потому что мне нужно у тебя кое-что спросить, узнать, что ты делаешь с ним.

— Я… не понимаю, о чем ты говоришь.

Консуэло заглянула ей в глаза.

— Я как-то раз говорила, что в тебе сидит дьявол, Сирена, и оттого, что ты о нем не знала, он был еще страшнее. Теперь тебе, наверное, ясно, что я тогда имела в виду. По-моему, Натан погибает сейчас по этой причине.

— Что ты говоришь, Консуэло? Я тебя не понимаю.

— Правда? Он совсем измучился, Сирена. Он всегда был худым, но сейчас от него вообще остались кожа да кости. Он умоляет тебя, плачет, а у меня от этого разрывается сердце. Зачем ты это делаешь, даешь ему повод к надежде, позволяешь ему приблизиться к себе, а потом отталкиваешь? Ради чего? Если тебе захотелось отомстить, тогда ты уже добилась своего; он ненавидит себя за то, что обманул тебя, за то, что из-за него ты заболела, он мстит самому себе гораздо сильней, чем ты можешь отомстить ему.

— Он меня обманул? — повторила Сирена.

Висящие над камином часы от Тиффани в корпусе из ореха издали нежный мелодичный звон, похожий на колокольный.

— А ты этого не знала? — проговорила Консуэло, когда звон затих.

— Чего я не знала? Может быть, ты мне скажешь? — Голос Сирены звучал неестественно спокойно. Побледнев, она смотрела на испанку так, как будто никогда не видела ее раньше.

— Я… я не могу, — отрывисто проговорила Консуэло, нервно похрустывая пальцами.

— Тогда мне придется спросить Натана.

— Он мне этого не простит.

— Он ничего не узнает, если ты сама скажешь мне, в чем дело, что бы там ни было. Консуэло подняла голову.

— Рано или поздно ты все равно обо всем узнаешь. — Она замолчала, а потом порывисто заговорила: — Пока Вард не вернулся, Натан был партнером Перли в «Эльдорадо». Он выкупил его долю с условием, что Перли позаботится, чтобы ты ушла в тот день и час, который он назначит.

— Он… он был уверен, что я пойду к тебе…

— Да. И поэтому нанял мне сиделку, которая дала мне снотворное, и стал ждать. Он выбрал самый подходящий момент, потому что я как раз заболела. Ради бога, Сирена, не смотри на меня так!

— Я же могла умереть. Я могла потерять ребенка.

Испанка подбежала к стулу Сирены и бросилась на колени.

— Но ты ведь не умерла, и твой ребенок жив. Не забывай, Сирена, он взял тебя в жены, дал ребенку свое имя. Он сделал тебя хозяйкой своего дома, осыпал драгоценностями, мехами и множеством подарков. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить твое прощение. И он очень переживал, когда ему казалось, что ты умираешь, боялся за тебя, он страдал, надеясь на твою любовь. О, Сирена!

За дверью послышались шаги. Когда экономка вошла в комнату с чаем на подносе, Консуэло уже стояла у камина с улыбкой на лице.

— Твой старейшина Гриер, — сказала она с наигранным весельем, — пользуется успехом у некоторых леди с Итон-авеню. Они готовы простить его привычки многоженца за то, что он столь яростно осуждает женщин из квартала «красных фонарей». Я полагаю, они делают ему подарки тайком от мужей.

Изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие, Сирена указала на столик, чтобы экономка поставила туда поднос с чаем, и вновь обернулась к Консуэло.

— Как интересно. Он еще никого не обратил в свою веру?

— Ну, как на это посмотреть! Он поймал одну девушку, которая выходила из салуна, заставил ее встать на колени в самую грязь, а сам принялся молиться, схватив ее за волосы. Говорят, после этого она сошла с ума и ее пришлось запереть в тюрьму, чтобы она ничего с собой не сделала. За ней приехали родственники со Среднего Запада и увезли ее домой.

— Прошу заметить, Консуэло, — сказала Сирена уверенно, — что он вовсе не мой старейшина Гриер.

— Он просто скотина, и все, — бесстрастно заметила Консуэло. — Если дело и дальше пойдет так, его когда-нибудь вымажут дегтем и обваляют в перьях.

— Забавная мысль, — ответила Сирена, взяв в одну руку чайник, в другую — чашку. Миссис Энсон с каменным лицом покинула комнату, закрыв за собой дверь.

Сирена хотела передать чашку Консуэло, но у нее задрожали руки, и она быстро поставила ее на столик.

— Тебе с сахаром или со сливками? — спросила она.

— С сахаром.

Сирена взяла щипцы и бросила в чай два кусочка сахара. На этот раз она передала чашку испанке, не пролив ни капли. Опустив глаза, она налила чаю себе, положила сахар и отпила немного горячей жидкости из фарфоровой китайской чашки.

— Что ты будешь делать? — спросила Консуэло, снова усевшись в кресло.

— Что делать? Ничего. А что мне еще остается?

— Не будь такой жестокой, Сирена. Ты же понимаешь, о чем я говорю. Простишь ты Натана, станешь ему настоящей женой или будешь продолжать в том же духе, и он от тебя ничего не дождется?

— Ты его, наверное, очень любишь, — задумчиво сказала Сирена, глядя на огонь.

— Сейчас речь не обо мне. Пожалуйста, ответь мне.

— Я ничего не знала. Я никак не могу поверить, что он так поступил.

— Это похоже на предательство, я понимаю, но ведь он хотел как лучше.

— А когда он отправил тебя в Манито-Спрингс, чтобы убрать с дороги, он тоже хотел как лучше? А когда он пришел к тебе вчера ночью, он тоже хотел как лучше? Ты так печешься о его счастье, а он о тебе хоть раз подумал?

— Но он любит тебя, хочет жить с тобой.

— Я ничего не могу поделать, Консуэло. Я не отвечаю на его чувства. Мне очень хотелось, чтобы на моем месте оказалась ты. Ведь это ты должна была стать его женой, а не я.

— Однако он попросил стать женой тебя.

— Правда? Я что-то не припоминаю. Я не помню, чтобы согласилась, хотя, наверное, так все и случилось. Иначе просто быть не могло.

— Но неужели ты не можешь хотя бы сделать вид ради сострадания к нему? — в отчаянии спросила Консуэло, невольно сжав кулаки.

— По-твоему, этого достаточно? Ты думаешь, Натана удовлетворит одна только жалость?

— Черт тебя подери, Сирена! У тебя что, совсем нет сердца?

— Есть, Консуэло, есть! Но оно принадлежит другому человеку! — воскликнула Сирена со слезами на глазах.

Консуэло рухнула в кресло. Ее лицо сделалось бледным как мел.

— Боже, — проговорила она, — как же я раньше не догадалась?

Сирена отвернулась, почувствовав, как к горлу подкатился комок. Допив полуостывший чай, она подняла голову. Консуэло поставила чашку на поднос и поднялась. Повесила сумочку на плечо и теперь натягивала перчатки, которые сняла, перед тем как сесть за столик.

— Ты что, уходишь?

— Мне пора идти, — тихо ответила Консуэло, — прости меня, если я вела себя бестактно. Я не хотела тебя обижать. Я только…

— Я понимаю, — коротко проговорила Сирена. Консуэло кивнула, а потом, на мгновение замявшись, сказала:

— Натан говорил, что звал тебя с собой в Денвер и Нью-Йорк, но ты отказалась. Ты не будешь возражать, если я поеду вместо тебя, если он, конечно, захочет взять меня с собой?

— Тебе не кажется странным просить об этом жену? — Сирена улыбнулась.

— Кажется, но мы с тобой вообще странные, — тоже с улыбкой ответила Консуэло.

— Да, ты, наверное, права. Нет, Консуэло, я не буду возражать. И… удачи тебе.

— Спасибо, Сирена.

Консуэло направилась к выходу, в ее движениях чувствовалась редкостная грация. Взявшись за дверную ручку, она обернулась.

— После того, что ты мне сказала, думаю, тебе не помешает прочитать это письмо. И поразмысли хорошенько, прежде чем ответить на него.

— А ты знаешь, что там написано? — спросила Сирена, взяв конверт.

— Вард ничего мне не сказал, если ты это имеешь в виду. Но если ты заметила, оно не очень хорошо запечатано, а я страшно любопытная женщина, особенно когда на карту поставлено так много.

Сирена уперлась взглядом в ноги Консуэло, и та продолжала:

— Не провожай меня, я найду дорогу.

Поцеловав Сирену на прощание, испанка ушла. Поставив чашку на стол, Сирена долго вертела конверт в руках. Сейчас она была слишком взволнована, чтобы распечатать его. Что Вард мог сказать ей и что она могла сказать ему? Между ними все кончено. И она не видела смысла в том, чтобы переживать из-за него еще раз.

Сирена подошла к камину, собравшись бросить конверт в огонь. В эту минуту она вспомнила их последнюю встречу. Что он тогда сказал? Ах да. «Я предпочитаю более осязаемое вознаграждение…»

Вновь рухнув на стул, она разорвала конверт и выдернула сложенный пополам листок бумаги. Комната уже погрузилась в полумрак. Она поднесла листок к огню, чтобы разобрать неровный почерк. Вместо приветствия наверху листка стояло ее имя. Записка оказалась совсем короткой:

«Недоказанная вина равносильна невиновности; разница заключается лишь в том, что тебе известно, где искать улики. Подумай об этом как следует. И приходи в „Эльдорадо“ в среду утром в 11.00».

Внизу Сирена увидела инициалы Варда Данбара.

Она вглядывалась в эти слова до тех пор, пока буквы не запрыгали у нее перед глазами. Потом, соскользнув со стула, Сирена подползла на коленях к огню и замерла. Не двигалась, пока белый листок не превратился в горстку пепла и последние обрывки сгоревшей бумаги не улетели в дымоход.

18.

Во вторник днем Натан уехал из Бристлекона. Кучер отвез его в город на вокзал, к уходящему поезду на Денвер. Сирена не стала его провожать, а он не просил ее об этом.

Натан отправился на запад, чтобы посмотреть новый подъемник для рудников. Он утверждал, что подъемные клети безнадежно устарели, и решил найти другой, более безопасный способ спуска работников в шахты. Новый подъемник назывался лифтом, он работал по тому же принципу, что и клеть, но подъем и спуск осуществлялись с помощью очень надежной электрической системы. Сейчас, когда здесь почти везде провели электричество, установить такой подъемник не представляло особого труда. Конструкция этого приспособления гарантировала также большую безопасность при его эксплуатации; каркас лифта закрывала металлическая сетка, чтобы рабочие не поранились об острые гранитные выступы на стенах ствола шахты, в кабине находился специальный кран, позволявший ее остановить, если она по какой-либо причине двигалась вниз слишком быстро. Этот лифт очень понравился Натану, и он решил установить его в первую очередь на шахте «Сенчури-Лоуд».