– Только не вывались из окна, Мими, – с доброй усмешкой говорит Уилл.

– Это просто восхитительно! Жаль, что я не умею водить, иначе ты бы испытал это безумство на себе.

– Я выкрою время и научу тебя водить. Если, конечно, ты научишь меня проделывать эту штуку с руками. Напомни, почему ты не пошла в балетную школу?

– Всё дело было в проклятой училке. Она была слишком повёрнута на осанке и больно била по спине и животу, – отвечаю я, откинувшись назад на сиденье.

– Миа, если бы не твой несносный характер и хоть немного выдержки, то всё бы вышло, – смеётся брат и, как только слышит знакомый мотив по радио, тут же тянется к нужной кнопке.

– Нет, нет, нет! Пожалуйста, Уильям! – жалобно прошу я и перехватываю его пальцы своими, делая громче.

В салоне начинает играть заслушанный мною мотив песни «Sex on Fire» Кings of Leon, а я громко начинаю подпевать приятному голосу. Вытягиваю руку в окно и пытаюсь уловить бегущий ветерок пальцами.

All the commotion

The Kitty loved pain

Has people talking

Talking

Весь этот сыр-бор:

«Китти нравилась боль» –

Заставляет людей сплетничать,

Сплетничать.

Кричу до хрипоты, с искренней улыбкой на губах и довольством на хитром лице. Да, я люблю такие забавы. Особенно мне нравится подпевать исполнителям, когда Уилл находится рядом, закатывая к небу глаза и шутливо качая головой, как сейчас.

– О нет, сейчас будет припев! – закусив пухлую верхнюю губу, перекрикивает музыку брат.

You…

This sex is on fire!

Ты…

Этот секс, он такой горячий!

Я завываю, придерживая свободной рукой спутанные проворным потоком воздуха волосы. Внутри меня медленно и томительно разливается безграничное счастье. Хочется петь громче и смеяться во весь голос. Ещё и ещё. Надрывисто и иронично. Уилл поймёт, ведь он сам едва сдерживается, когда я дурачусь рядом с ним.

Soft lips are open

Them knuckles is pale,

Feels like you’re dying,

Your dying…

Нежные губы раскрыты,

Руки сжаты в кулаках,

И кажется, что ты умираешь,

Умираешь…

– Давай же, Уилл! – смеясь, кричу я брату и поворачиваюсь к нему лицом.

Секунды до припева тикают, отбивая живой и ликующий ритм. Я жалостливо смотрю на брата и выпячиваю губы. И, конечно, брат сдаётся, подхватывая мой задор и начиная кричать во всё горло вместе со мной:

And you…

This sex is on fire

And so

Were the words to transpire

И ты…

Этот секс, он такой горячий.

И вырвавшиеся слова

Такие же.

Отпев знакомые строки, мы смеёмся, словно обезумевшие, не переставая. Уилл делает музыку немного тише и украдкой смотрит то на меня, то на дорогу.

– Что ты делаешь со мной, Мими? Надрываю горло и ору, словно малолетняя фанатка на концерте.

– Прекрати! Это было весело, и не смей отрицать.

Приступ смеха медленно отступает, но мои щёки по-прежнему остаются раскрасневшимися. Мы выравниваем дыхание и с лёгкой улыбкой на губах смотрим на дорогу впереди нас. Внутри меня всё ещё звучит ритмичный и буйный мотив. Он грохочет в мыслях, впечатывается в память, как и всегда. Брат твердил, что эстрада упустила свою звездочку, когда я наотрез отказалась от музыкального образования. Я же отчётливо понимала, что любовь к музыке у меня в крови и с этим ничего не поделаешь. Отец однажды рассказал мне, как в молодости у него была своя рок-группа, с которой они успешно колесили по штату и даже были в некой степени популярны. Я долго смеялась, подшучивая над ним, ведь мой презентабельный папа в отглаженном костюме совсем не походил на отвязного рокера. Но когда он показал мне снимки и свои старые пластинки, я жутко возгордилась за него. Тем не менее, я придерживалась мнения, что музыка – в каком-то роде наркотик для меня. Она дарила те эмоции, за которыми так гонялись зависимые люди. Заглушала реальность и придавала жизни яркие, насыщенные оттенки. И всё же связывать свою жизнь с этим наркотиком мне не хотелось. Потому я и училась на искусствоведа.

– Миа? – первым нарушает тишину Уилл.

– Да?

– Ты знаешь, что такое горячий секс? – Он старается придать своему тону шутливую форму, но я прекрасно слышу нотки волнения.

– Уилл. Я… я давно уже не маленькая, – единственное, что отвечаю я, отводя глаза в окно. Чёрт, может, мне послышалось?

– Просто я хотел бы быть уверен, что Колин не обижает тебя.

– Ты ведь знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Я не дам себя в обиду.

– И вы…

– Да, – резко перебиваю его я. – Мне уже двадцать, Уилл. Я знаю, что такое секс и предохранение.

Он молчит, поджав губы, что всегда говорило о его взвинченности. Напряжение, от которого мы с трудом избавились перед поездкой, вновь появляется между нами. Правда рвётся из меня наружу, и я, делая над собой усилие, закусываю щеку изнутри, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Мне кажется чем-то таким неправильным, что брат узнает о разрыве с Колином почти в последнюю очередь. Стыдно, но между нами возникло слишком много недосказанности, так что эта маленькая тайна покажется лишь невинным секретом, которым я впервые не поделилась с ним. Отчаянное желание залезть под одеяло, как в детстве, спрятавшись от всех проблем, снова одолевает меня. Это сложно… Ведь мы оба чувствуем, как что-то тихо и вкрадчиво вторгается в наш полный любви мирок. Некое ощущение неловкости и странной, почти необъяснимой тяги друг к другу… Это на каком-то ином уровне, не совсем родственном. И это… пугает нас.

Дорога в графство Карролл была длинной. Именно поэтому мы и выехали ранним утром. Я смотрю в открытое окно и внимательно наблюдаю за плывущими силуэтами крон деревьев. На скорости они мелькают слишком быстро, превращаясь в изумрудное марево. Мне кажется, что это не я ещё несколько минут назад громко горланила песню и резвилась, словно в последний раз. Бросаю беглый взгляд на брата: сильные пальцы крепко сжимают руль, а в глазах стоит какая-то отрешённость. Мне становится ещё хуже. Мой милый Уильям, как же так? Как мы могли такое допустить, впустив в наши отношения подобное смятение и умалчивание?

– Прости, я не должен был… – тихо говорит он, тяжело вздыхая.

– Уилл, всё в порядке.

Мы, словно дети, остерегаемся огня, как учили нас взрослые. Я не стесняюсь подобной темы, но почему-то мне кажется весьма странным, когда меня спрашивает об этом Уилл. Вновь разворачиваюсь к окну и уплываю в своих мыслях в то далекое прошлое, когда всё и случилось.

В сущности, я толком не знала, о чём пела несколькими минутами ранее. Ведь мой сексуальный опыт был совсем не богат. Я внутренне сжимаюсь, когда вспоминаю свой первый раз. Это было… довольно болезненно, только и всего. Нет, не то чтобы Колин был груб со мной – отнюдь. Просто, кроме дискомфорта, я не чувствовала практически ничего. Мои соседки по комнате, наши общие с братом друзья и весь мир вокруг твердил: секс – неземное блаженство. Я же искренне не понимала, отчего вокруг сплетения двух обнаженных тел столько шумихи. Я казалась себе неопытной и несуразной, и единственное, чего мне всегда хотелось, так это завернуться в простыню и сослаться на головную боль. Но конечно же, упрямство семьи Аддерли не давало мне этого сделать. Я думала: «Ну, вот, сейчас я точно испытаю этот животный восторг». Но восторга не было, как бы Колин ни старался произвести на меня должное впечатление. Возможно, люди, наделённые чуть большей фантазией, могли испытать что-то неземное и совершенное, как обычно описывают этот процесс в книжках. Я же ощущала себя только тряпичной куклой, с помощью которой мой бывший парень приходил к «выплеску нервного напряжения». Не знаю, послужило ли это причиной нашего разрыва, но в одном я уверена точно: я была несказанно рада прекратить это потное трение тел по свободным пятницам.

Запутавшись в клубке собственных мыслей, я не сразу замечаю, как мы выезжаем на знакомую дорогу, приближающую нас к графству. Я уже хочу взглянуть на карту, но внезапно чувствую, как крепкая ладонь Уилла ложится на мою руку. Под его натиском мои покорные пальцы тут же сплетаются с его. Руки брата сильные, с лёгкой шероховатостью, присущей всем труженикам. Внутри меня вновь что-то переворачивается, делает успешный кульбит, а затем расцветает. Я не успеваю толком разобраться, что же это может быть, но ясно ощущаю, как приятно мне становится от ленивой ласки его большого пальца, который скользит по моей ладони, успокаивая и расслабляя. Это мой брат, с судьбой которого моя была переплетена ещё на небесах. Это неразрывная связь. Самая крепкая связь, и по силе разве что связь матери и дитя может стоять выше. Украдкой смотрю на брата. Наши пальцы по-прежнему сцеплены, образуя прочный замок. В уголках его губ я замечаю притаившуюся полуулыбку. Теперь, когда моя рука находится в его, всё относительно нормально. Всё под контролем.

***

– Чёрт, Уилл! Нужно было отправляться домой ещё два часа назад! – перекрикиваю я шум словно сорвавшегося с цепи дождя.

Брат озирается по сторонам и, срываясь на бег, тянет меня за руку под ближайший навес.

– Хватит хныкать, Мими. Лучше шевелись быстрее! – кричит в ответ Уильям, прижимая меня к своему телу и укрывая от крупных капель с неба.

Забыв о времени, мы наслаждались тёплым деньком в нашем любимом месте. В будние дни здесь не так много народу, потому мы с лёгкостью разгуливали по окрестностям полупустого парка. Уилл учил меня делать красивые фотографии пейзажей, а я не замолкала ни на секунду, рассказывая ему о своих лекциях по мировому искусству. И, конечно, мы совсем не уловили перемены настроения погоды.