— Он выкупил меня не за сто тысяч, — Юлия улыбнулась..

— Богиня! — Мафусаил кинулся к ней в ноги. — Разве я не прикладывал к твоим ранам самых дорогих целебных настоев? Разве не присутствовал у твоего изголовья врач? Разве не приносили тебе самых лучших и тонких яств? Разве не облачил я тебя в шелк, взамен тех лохмотьев, что были на тебе в день нашей встречи?

— За сколько же этот мошенник выкупил тебя? — Лукреций смотрел на Юлию и тут же забыл, что именно спрашивал. Недавняя болезнь сделала ее очень бледной, но в сочетании с легкими одеждами цвета александрийской сирени, шитого серебром покрывала, накинутого на длинные густые волосы, бледность придавала ей особую изысканность, а отсутствие украшений нисколько не портило девушку, скорее наоборот, делало ее похожей на свежий, прекрасный цветок.

За… — Юлия сделала паузу. Мафусаил покрылся крупными каплями пота, а Лукреций Катон в этот момент почему-то подумал, что было бы хорошо жениться на Юлии, и представил себе брачный церемониал. — За семьдесят тысяч сестерциев, — произнесла, наконец, девушка.

— Богиня! Солнечная фея! — Мафусаил упал к ее ногам и обняв их, поцеловал туфли. — Когда я могу получить свои деньги? — Этот вопрос был адресован уже Лукрецию.

— Мой отец заплатит, — сказала Юлия.

— Нет, позволь мне сделать это для тебя, — Лукреций неожиданно для себя осторожно взял Юлию за руку. — Казначея ко мне!

Через два часа Мафусаил покинул дворец посланника, нагруженный деньгами, словно дровами мул.

— Да благословит меня Иштар. — сказал он вечером лекарю, отпивая из кружки крепкого пшеничного пива, — иногда выгодно побыть и порядочным человеком! Выпьем, мой друг, за честность! — и старые знакомые чокнулись глиняными кружками.


Лукреций Катон немедленно отправил гонца в Рим с известием для сенатора Квинта, что дочь его нашлась и пребывает в добром здравии. После того как девушку сопроводили во внутренние термы дворца и привели в порядок, Лукреций пригласил ее разделить с ним трапезу.

Брат Марка Порция был совсем не похож на своего сурового и аскетичного консула Республики. Лукрецию достались огромные, кажущиеся очень печальными глаза его матери, чувственные губы Адониса, длинные пушистые ресницы, смуглая кожа с золотистым отливом. Он был среднего роста, достаточно крепкого телосложения, но острых, четко очерченных линий в его фигуре не было, хоть она и была очень пропорциональной. Лукреций получил очень хорошее образование, особенно хорошо знал математику, философию. Во время последней встречи с Юлией, навел на нее смертельную скуку рассуждениями о математически выверенной тактике боя.

Обед начался в неловком молчании. Юлия понимала, что ей нужно поблагодарить Лукреция, но, глядя на его смущенное, чуть покрасневшее лицо не могла подобрать слов. Пышное изъявление благодарности могло его еще больше смутить, а совсем ничего не сказать было бы невежливо.

— Тебе, наверное, не терпится вернуться в Рим, — кашлянув, начал разговор Лукреций. Он старался не смотреть на Юлию, потому что каждый раз, когда встречался с ее огромными черными глазами, не мог оторваться и забывало чем говорит. Подобное произошло с ним впервые в жизни. Лукреций с удивлением исследовал грани своего нового состояния и понял, что… влюблен.

— Я не хочу возвращаться в Рим.

Ответ Юлии был неожиданным.

— Но почему? Твой отец, наверняка считал тебя погибшей, и будет страшно тосковать.

— Лукреций… — Юлия опустила глаза и попыталась побороть смущение. — В моей жизни слишком многое переменилось… Все равно, однажды правда станет всем известной, — девушка отвернулась в сторону и крепко сжала ладони, чтобы унять дрожь.

Что случилось? Я готов помочь тебе, я бы хотел этого больше всего на свете! — последняя фраза вырвалась у молодого посланника Рима сама собой. Юлия изумленно посмотрела на него. «Может быть, это он?»-в голове ее снова прозвучали слова предсказания: «Король Пентаклей! — в самом конце пути ты встретишь Его, Мужчину, назначенного тебе судьбой. Он обязательно появится, но нельзя ошибиться. Помни — нельзя ошибиться!». Юлия нервно теребила край своего покрывала.

— Я что-то не то сказал? — щеки Лукреция вспыхнули еще более ярким румянцем. Он дико смутился из-за своего порыва.

— Нет… Все хорошо… Пожалуй, я расскажу тебе, что произошло. Скрывать это уже не имеет смысла.

И Юлия рассказала Лукрецию обо всем, что произошло с ней за последний месяц, начиная со смерти Лито, и заканчивая ужасным злоключением, в результате которого она чуть было не стала рабыней.

Лукреций слушал ее, и все время думал только об одном — он хотел поцеловать ее, прижать к себе, скрыть от всех бед в своих объятиях. Он мечтал провести рукой по этим чудным, гладким волосам, прижаться губами к изумительной, изящной ладони… И в то же время, сердце его то замирало, то начинало биться чаще, когда Юлия рассказывала ему о своих несчастьях. Она не сказала ему только о том, что случилось между ней и Юргентом, после того, как галл спас ей жизнь… Юлия решила, что будет жить так, как будто этого не было, никогда не случалось. Эта ошибка совершена, но нельзя допустить, чтобы ее тень преследовала Юлию всю жизнь. Она знала, что это Юргент продал ее пиратам. Она не имела доказательств, но знала об этом, и душа ее не могла осудить бывшего гладиатора за этот поступок. Ведь он увидел ложь, предательство его любви. Юлия часто в своих молитвах обращалась к богам, чтобы те залечили сердечные раны Юргента. Может быть, благодаря ее молитвам, его сердце смогло открыться новой любви?


— Как хорошо, что доблестный генерал Германик умер, и не видит всего этого позора, — сказал Ливии на ухо Присцилле.

Почти все патрицианские семьи присутствовали в огромном зале суда. Верховный суд разбирал весьма щекотливое дело. Все началось с требования сенатора Квинта расторгнуть его брак с Клодией Примой, что само по себе не было в Риме каким-то выдающимся событием. Многие из знатных матрон выходили замуж раз в два года. Верховный консул Марк Порций Катон безуспешно пытался укреплять семьи, но это не приносило никакого результата. Однако причина, по которой сенатор требовал расторгнуть брак, была необычной. Квинт обвинял жену в подлоге ребенка, утверждая, что по ее же собственному признанию, девочка, которая все это время воспитывалась как Юлия Квинт, на самом деле является дочерью… Септимуса Секста! Так как все знали о том, что Секст должен был сочетаться римским браком с Юлией, известие о том, что в Риме чуть было не свершился кровосмесительный брак, поразило всех. Однако Клодия отказывалась от своих слов, а на развод соглашалась только при условии, что Квинт вернет ей полную стоимость приданого, а Септимус Секст назначит содержание. Нужно сказать, что требования ее были законными. Марк Порций Катон, пытаясь укрепить римские семьи, пошел простым путем — максимально усложнив процедуру развода и сделав ее крайне невыгодной. Женщин это не останавливало, потому что как раз их-то права оказались защищены лучше всего. На какое-то время всем начало казаться, что конфликт находится в тупиковой ситуации, но тут случилось нечто, что можно было бы назвать вмешательством судьбы.

Преступления Нерсиса, владельца «черной башни», публичного дома, где проституток подвергали всяческим истязаниям, а все чаще — и убийствам, переполнили чашу терпения римских граждан. Возмущенный плебс ворвался внутрь и приволок Нерсиса на Форум, громогласно требуя правосудия. Среди помощников Нерсиса, которые также были арестованы и заключены в городскую тюрьму, оказался и Касс, тот самый, что чуть было не убил Юлию на постоялом дворе у дороги, в тот день, когда она встретилась с Юргентом.

Касс, который к этому времени так крепко пристрастился к вину, что не мог прожить без него и пары часов, и даже от малого количества становился буйным и развязным, неожиданно оказался кладом фактов, обличающих не только Нерсиса, но и многих других граждан Рима, оказавшихся постоянными посетителями «черной башни». Прокуратор, который потребовал даже дополнительных писцов, чтобы те фиксировали показания Касса, в короткий срок собрал такое количество свидетельств о неблаговидных поступках некоторых представителей римской высшей знати, что при условии того, что грамотно ими распорядился бы — мог прожить безбедно весь остаток своей жизни. Прокуратор Марий это очень хорошо понимал, поэтому старался фиксировать все как можно тщательнее, с подробностями, щедро подпитывая Касса вином. И вот однажды бывший центурион произнес имя Клодии Примы! Марий не поверил своей удаче. Ведь если Клодию Приму обвинят в преступлении, то Квинт получит развод без ее согласия! Прокуратор мгновенно представил себя лежащим на террасе собственной виллы в Помпеях. Показания, которые дал Касс против своей бывшей госпожи, были ошеломляющими.

— И она дала мне приказание убить свою дочь… — заплетающимся языком говорил Касс. — Клодия ее ненавидела, она как-то сказала, что заключила бы Юлию в «черную башню», чтобы наблюдать ее мучения.

— А почему Клодия Прима так ненавидела собственную дочь? — вкрадчиво спросил Марий.

— Как почему? — Касс вытаращил глаза, — из-за этого красавчика, конечно! Секста! Он же был любовником Клодии, правда, давно, когда она была еще не такая старая… ха-ха, — бывший центурион зашелся хохотом. — Вы бы видели ее лицо, когда она бормотала, что с наслаждением сорвала бы с Септимуса Секста кожу заживо! Настоящая мегера!

— Ты сможешь повторить это в зале Верховного суда, перед Консулами и сенаторами? — прокуратор подался вперед и впился глазами в лицо Касса.

Бывший центурион перестал смеяться. Он как будто сразу протрезвел. Глаза его сузились и губы изогнулись в хищной усмешке.

— Если ты меня отпустишь, дашь полное боевое снаряжение, хорошего коня и двадцать тысяч сестерциев. Я много не прошу, — Касс откинулся назад.

— Я тебя отпущу и все, — сказал прокуратор.

— Не-е-е-т, — протянул бывший центурион, и поводил из стороны в сторону пальцем, — ты дашь мне все, что я прошу. Тем более, что это долг Рима передо мной.