— Да, господин?

— Позови ко мне человека, что явился с известием от Септимуса Секста.

Раб кивнул и помчался исполнять приказание.

Квинт потер ладонью грудь, при каждом вздохе он покрывался испариной.

— Так лучше, так лучше, — говорил он себе, думая о том, что свершит то, что должен. Но при каждой мысли о том, что Септимус Секст будет касаться его дочери — у Квинта темнело в глазах. Сенатор закрыл глаза. «Это безумие! Разум покидает меня», — Квинт не мог думать ни о чем, кроме того, что его дочь сейчас находится в объятиях Секста. Чем больше он об этом думал, тем чаще билось его сердце, тем сильнее хотелось встать и ехать в дом Секста, чтобы потребовать возвращения Юлии. Хотя бы до завтра… — Ты обманываешь себя, — прошептал Квинт. — Ты обманываешь себя! — Сенатор схватил вторую склянку, из оставленного Энергиком успокоительного, и сделал целый глоток. Через несколько минут его возбуждение начало проходить, Квинта снова клонило в сон, но даже сквозь сон он чувствовал как сжимаются его руки, и слышал скрежетание собственных зубов. — Я не позволю себе, — шептали его губы. — Я одержу верх над проклятием… Я одержу победу.

Юлий Квинт в этом году должен был отметить свое тридцать пятое лето. Солнце его мужественности находилось в зените. Ветер, соленая вода и сражения сделали кожу его жесткой и темной, а черные волосы, чуть тронутые сединой, ослепительно сверкали в лучах рассвета. Бессмертной славой покрыл Квинт себя и свой род Юлиев, в судьбоносной битве при Киноскефалах, когда мужеством своим и героическим примером, в одиночку бросившись на своей колеснице в самую гущу сражения, заставил римские легионы наступать и принести Риму победу. Сам Марк Порций Катон, будущий консул Республики, сказал, что: «Все могущество Рима сосредоточилось на острие меча Юлия Квинта, который швырнул к ногам Республики непокорную Македонию». Слова эти запечатлелись в сердцах римских граждан и простых легионеров, и хотя Юлий Квинт и отказался от предложенных ему почестей триумфатора, его узнавали на улицах, воины и богатые горожане вскидывали руки в восторженном приветствии…

— Я одержу победу… Я одержу победу… — повторял этот человек, почти сгоревший в борьбе с собственной страстью, и почти побежденный ею, но все не желавший сдаваться проклятию. Квинт решил, что или он победит свою страсть, свое проклятие, или же сам лишит себя жизни. Другого выхода он не видел.


— Куасиба!

Раб обернулся, услышав из темноты знакомый голос. Не различая в темноте черт лица обращавшегося к нему, он на всякий случай схватился за меч. Он обходил ворота дома Секстов, как обычно делал это каждый вечер, чтобы проверить, надежно ли те заперты.

— Неужели ты убьешь старого друга? — из темноты вышел человек, фигура которого показалась бывшему гладиатору знакомой, но Куасиба все еще не мог его узнать.

— Кто ты?

— Это же я, твой друг — Юргент из Фьеорда.

— Юргент! — Куасиба радостно раскрыл объятия навстречу старому другу. — Как ты оказался здесь?

— Куасиба, я пришел потребовать у тебя долг, — нубиец ощутил покалывание острых и очень неприятных иголочек у себя в носу. Он ждал этого дня, он много думал о том, что когда-нибудь Юргент придет и скажет эти слова, но все же оказался не готов.

Галл некоторое время смотрел на старого друга.

— Что ты хочешь? — после некоторого молчания спросил тот.

— Я хочу, чтобы ты вывел ко мне ту девушку, которая заключена в этом доме. Дочь сенатора Квинта.

— Нет! — Куасиба попятился назад. — Нет… — его губы задрожали. — Я… Я не могу… Зачем она тебе?!

— Разве ты не говорил, что твоя душа принадлежит мне? Разве тогда на арене, когда я сначала пощадил тебя в смертельном поединке, а затем вынес тебя, смертельно раненного, брошенного как игрушку для львов? Разве не я бился за твою жизнь с хищниками и залечил твои раны, хотя все вокруг считали, что лучше тебя добить, чтобы прекратить твои мучения? Ты помнишь, что ты обещал мне тогда? — Юргент наступал, пока Куасиба не прижался спиной к стене.

— Я обещал, что выполню все, что ты попросишь. Я поклялся солнцеликим Кибиду, что моя воля отныне принадлежит тебе, — Куасиба отвел глаза. Время пришло, — Юргент сложил руки на груди. Галл был почти на голову выше Куасибы, который среди стражи дома Септимуса казался гигантом.

— Ты хотя бы понимаешь, чего от меня требуешь? — в голосе Куасибы послышалась обреченность. — Ты понимаешь, что мне придется уйти вместе с тобой, если я сделаю то, что ты хочешь?

— Я буду только рад, — ответил галл.

Куасиба посмотрел на него странным взглядом, в котором слились воедино страдание и преданность и жестом пригласил Юргента войти.

— Жди здесь! — нубиец показал Юргенту на небольшую беседку, которую едва можно было различить в темноте, и исчез во внутренних покоях дома.


Клодия Прима неслышно появилась около постели мужа. Она склонилась над ним, пытаясь понять, спит ли он. В ее голове мелькнула мысль о том, как было бы хорошо, если бы Квинт сейчас умер. Она приблизила свое лицо вплотную к лицу мужа.

— Что ты хочешь? — спросил тот, неожиданно открыв глаза.

Клодия вскрикнула и отпрянула назад.

— Полагаю, что эта мерзавка все тебе рассказала уже? — Клодия сделала шаг назад, чтобы выйти из круга света, что падал от большого светильника, висевшего над постелью Квинта. Теперь ее лицо было скрыто в полумраке, и сенатор видел только ее горящие как угли глаза и руки, сцепленные с такой силой, что пальцы побелели.

— О чем ты?

— Ты спрашиваешь, потому что хочешь узнать об этом от меня? — голос Клодии дрожал, но не от страха, а от злости.

— Что Секст был твоим любовником? Клодия, мне столько раз рассказывали об этом, что я уже устал слушать, — муж отвернулся. — Если тебе больше нечего сказать — тогда оставь меня.

— Значит, она не сказала тебе… Клодия пошатнулась, ей стало дурно.

Повторяю: о чем ты? Клодия, давай не будем превращаться в дешевых комедиантов, играющих Софокла на рыночной площади. Ведь ты никогда меня не любила. Ты вступила в брак со мной по воле своего отца — Германика. Тот в свою очередь хотел упрочить свое положение в качестве генерала римской армии. Мне же нужны были деньги. Мы никогда не разговаривали об этом, но ведь всегда знали, что это так. Твое приданое состояло из торговых кораблей, которые были ценнее золота в то время, после того как карфагеняне уничтожили большую часть наших галер.

— Она не сказала тебе… — казалось, что Клодия ничего не услышала из сказанного только что Квинтом.

— О чем Юлия должна была сказать мне? — Квинт приподнялся на локте. Он внимательно посмотрел на Клодию и понял, что она действительно чем-то потрясена. Ее одежда была сильно измята и в некоторых местах порвана, волосы растрепались, грим размазан по лицу безобразными разводами. — Может быть, ты знаешь, почему она решила вдруг поехать к Сексту, хотя утром умоляла меня расторгнуть этот брачный договор?

— Она поехала просить его, чтобы он отказался, — Клодия повернулась боком, ее движение было очень неуклюжим, казалось, она вот-вот упадет.

— Секст не отказался бы от этого брака, даже если бы… — Квинт чуть было не сказал «она была его дочерью», но промолчал, эти слова отозвались болью в его измученном сердце.

— Ты должен помешать! — Клодия бросилась на колени перед мужем.

— Я не могу, — ответил тот. — Этого не будет! — эти слова он сегодня повторял и Юлии, повторял как заклинание.

— Она ЕГО дочь! — простонала Клодия. — ЕГО дочь, не твоя!

До Квинта не сразу дошел смысл ее слов, а когда он понял…


Когда Юлия очнулась, то первым ее впечатлением был сильнейший испуг. Последнее, что она помнила — это то, как молила богов послать ей немедленную смерть, чтобы избежать кошмара кровосмесительного брака, и внезапно на нее обрушился сильный удар. Девушка чувствовала легкое покачивание, а также слышала плеск воды.

— Неужели Харон перевозит меня через Стикс? — прошептала она чуть слышно. Попыталась пошевелиться, но тут же поняла, что крепко связана. Вокруг была сплошная чернота, ни единого лучика света. Девушка прислушалась. Кроме плеска воды, она услышала также странный шорох и чуть слышный писк. Крысы! Как только Юлия это поняла, как тут же, откуда-то сверху, на нее упало вышеозначенное животное и в несколько мелких прыжков оказалось возле лица. Юлия от ужаса на секунду потеряла дар речи, а затем начала так дико орать и биться из стороны в сторону, что, как ей показалось, расшвыряла какие-то ящики вокруг себя. Она не чувствовала боли от ударов и продолжала кричать. Неожиданно наверху послышалась ругань. Раздался скрип, и девушка вдруг увидела над собой квадрат звездного неба, половину которого тут же закрыла чья-то голова.

— Проклятье! Придется ее оттуда вытащить, пока крысы не сожрали ей лицо! — и человек начал спускаться по лестнице.

Спустя несколько секунд, он положил Юлию к себе на плечо и начал медленно взбираться вместе со своей ношей наверх.

Юлия увидела, что она находится на палубе быстроходной, легкой галеры, которая может ходить как на веслах, так и под парусами. Такая конструкция кораблей пришла к римлянам от далеких северных народов, земли которых лежат почти на самом краю земли, за которым начинается безбрежное, холодное море.

— Кто вы? Что вам нужно? Если вы не причините мне вреда — мой отец будет милостив к вам, он заплатит большой выкуп и не станет вас преследовать! — Юлия заговорила быстро-быстро, хотя глаза ее были расширены и полны ужаса, а голова буквально разламывалась от боли. От страха по спине девушки сбегали струйки холодного пота.

— Заткнись, иначе придется использовать кляп, — пират повернул голову набок, чтобы повнимательнее разглядеть лицо Юлии. — Хороший товар! — крикнул он кому-то.

Как бы нам не попасть на другие галеры в качестве гребцов с этим товаром, — мрачно ответил тот. — Дай ей опиума, чтобы она не поднимала шум. Пусть лучше спит, пока мы не придем в Александрию.