Однако какие-то вещи сохранились, и это походило на чудо. Печальное чудо. Особенно когда в одной из зал они увидели свисавшую с потолка люстру, в которую были вставлены новые свечи. Значит, семь лет назад в замке никто и не подозревал о нападении, а готовились к обыкновенному мирному вечеру.

И, как ни странно, над очагом в другой зале остались висеть меч и щит, почерневшие от времени, но вполне еще пригодные.

Ройс снял их со стены, протер лезвие полой намокшего под дождем плаща.

— Ройс, он точь-в-точь, как тот, что был у вас! — воскликнула Кьяра.

— Это меч моего отца. Их выковали совершенно одинаковыми. Когда-то оба висели тут, и я…

Он внезапно замолчал, и она с тревогой взглянула на него:

— Ройс, что с вами?

— Вот здесь, возле очага, я недавно вас видел, — произнес он внезапно охрипшим голосом.

— Что вы такое говорите? — Девушка содрогнулась. — Я не понимаю.

— Да, здесь… — повторил он. — Позапрошлой ночью. Я видел очень явственно… Мы были вместе… Под этим мечом и щитом…

— Ройс, — сказала она, вмиг успокоившись, — это был сон.

— Да, моя Кьяра, — грустно подтвердил он, — только сон. И он больше не повторится.

Она ласково прикоснулась к его щеке, как бы для того, чтобы стереть с нее пятно грязи.

— Вы говорили о мече, — напомнила она.

— Да. — Левой рукой он поднял блестящий клинок. — Это близнец того, что затерялся в снежной лавине и был подарен мне отцом в тот день, когда я удостоился чести стать рыцарем. Мне было тогда восемнадцать, и я отправился ко двору короля Альдрика, взяв с собой две дорогие для меня вещи: отцовский меч и кольцо моей матери.

Кьяра прижала к груди левую руку с этим кольцом.

— Значит, оно фамильное?

— Конечно. А вы что думали?

— Я… — Она, покраснев, опустила глаза. — Мне показалось, это знак любви какой-нибудь дамы, оставшейся во Франции.

Он слегка приподнял ее подбородок.

— Нет, Кьяра. У меня не осталось дамы во Франции. А кольцо преподнес матери мой отец, когда они пообещали принадлежать друг другу. Ей было тогда всего четырнадцать. После свадьбы мать носила его вместе с обручальным до моего отъезда из родного дома и при расставании дала с собой на тот случай, как она сказала, если я найду себе невесту при дворе вашего отца. — Ройс неотрывно смотрел на нее. — И я ее нашел.

Девушка не могла сдержать слез. Она отчаянно цеплялась за него и сбивчиво говорила:

— Да… да… Но все получилось не так, как должно было быть.

Ройс отложил меч и обнял рыдающую Кьяру.

— Моя мать оказалась провидицей, малышка, — прошептал он. — Я нашел при дворе вашего отца ту, кого жаждет мое сердце.

— Но она не может. О, Ройс!

— И все равно она моя избранница, — произнес он, словно не слыша ее слов. — Та единственная, кому я мог отдать и отдал уже материнское кольцо. Это про тебя на нем написано: «Ты, и никто иная…» Теперь я знаю, что означают эти слова.

Как хотелось ей, чтобы он никогда не выпускал ее из объятий, чтобы их губы слились в поцелуе, но она, сделав над собой усилие, вырвалась из его рук и сказала:

— Надо позаботиться о вашей ране. Давайте найдем воду и сменим повязку. Это необходимо.

Он подчинился. Лучше опять терпеть боль, чем думать о том, что терзает его дни и ночи напролет. Ройс понимал: их чувства друг к другу напоминают сейчас крепчайший канат, но напряжение осталось. Одно неосторожное движение — и канат может лопнуть. А что за этим последует, одному Богу известно. Как тот обвал, из которого они чудом вырвались несколько дней назад.

— Пойдем туда, где была кухня, — сказал он, подхватывая меч и стараясь говорить спокойно, хотя внутри у него все бушевало.


Двумя часами позже Кьяра стояла перед пылающим огнем главного кухонного очага, пытаясь вытащить оттуда небольшой металлический котелок и при этом не обвариться. Осуществив задуманное, она, сморщив нос, недоверчиво заглянула в него, не будучи уверенной, что варившийся в нем бульон пригоден для еды. Это был первый в ее жизни опыт приготовления пищи. Хорошо, что Ройс не видит.

Девушка скосила глаза на Ройса, дремавшего на импровизированном ложе из скатертей, снятых со столов. Вид у него был нездоровый и по-прежнему вызывал ее беспокойство. Но чем она может помочь? Разве что снова промыть рану и перевязать чистой тряпицей. И еще накормить горячей едой, которая, как она надеялась, быстро восстановит его силы.

Решив, что супу следует повариться еще, Кьяра снова сунула котелок в огонь. Очаг был таких размеров, что туда во весь рост мог войти человек. Такой, например, как Ройс. Разумеется, когда там не горит огонь.

А сейчас Кьяра, мешая варево металлической ложкой, обожгла себе ладонь. Пробормотав одно из тех проклятий, которых вдоволь наслышалась от Ройса, она отдернула руку и уронила ложку на каменный пол.

До нее донесся смешок. Оказывается, Ройс уже проснулся и с интересом наблюдает за ней.

— Надеюсь, вы не слышали того, что я только что сказала, — невнятно произнесла девушка, зализывая обожженную руку.

— Кое-что, кажется, дошло до моего слуха, — сказал он с улыбкой. — Не совсем принятое среди дам. По-моему, я заспался… Что вы делаете?

— Разве не ясно? Готовлю ужин. А что касается некоторых слов, которые случайно сорвались у меня с языка, то, как вы уже знаете, я неплохая ученица.

Ройс приподнялся, подвинул свою постель к огню и вновь уселся на груде скатертей.

— Вы не только хорошая ученица, но и прекрасная хозяйка. А я-то имел наглость думать, что, кроме чтения стихов и вышивания, вы ничего не умеете. Примите мои извинения, миледи.

— Если я чему-то и научилась, — ответила она, покраснев, — то исключительно благодаря вам, милорд.

Ройс ничего не сказал, и она поняла: он подумал о том же, что и она. О чем ни ему, ни ей не следует думать. Особенно сейчас, когда они уже, можно сказать, в Тюрингии и вскоре должны прибыть во дворец Дамона.

Отвернувшись, она принялась искать другую ложку, чтобы без опаски размешать закипающий суп, Некоторое время в огромной кухне царило молчание, нарушаемое лишь бульканьем жидкости. Потом девушка вновь услышала голос Ройса, который не сразу узнала:

— Кьяра…

Она взглянула на него.

— Кьяра… Я лишился рассудка с той минуты, как вас увидел. И мое безумство только крепло с каждым часом. Я сказал, что привез вас сюда, в мое разрушенное жилище, потому что заботился о вашей безопасности… Это ложь.

Он уже поднялся с пола и теперь встал рядом.

— Ложь? — повторила она в недоумении.

— Да. Я думал о другом. О том, чтобы вы были со мной, только со мной. О том, чтобы увезти вас от всех. От отца, от…

— От Дамона?

— Да, я хотел, чтобы вы побыли здесь совсем недолго; перед тем как решиться…

— Исчезнуть?

Мысль об этом заставила ее задрожать. Ладоням стало горячо, словно в них упала с неба жаркая звезда.

Кьяра смотрела на него со страхом и надеждой.

— Никто не будет знать, — прошептал она. — Верно? Мы просто сгинем в горах. Растаем как снег.

Ройс мыслил более прозаично.

— Мы двинемся на юг, — сказал он.

— Во Францию или в Испанию, — подхватила девушка. — Или на какой-нибудь остров, о котором никто не знает.

— Да, в такое место, какое не найти на картах. Где люди не ведут войн.

Кьяра закрыла глаза.

— И останемся там навсегда.

— До конца жизни. Вдвоем…

Еще одна ложка упала из ее рук, когда она бросилась к нему в объятия, не открывая глаз, не расставаясь с только что вспыхнувшей мечтой. Прильнув к его широкой груди, прильнув к своей мечте.

— О, если бы можно было взять туда их всех! — воскликнула она с ликованием.

— Кого? — спросил он недовольно.

— Как «кого»? Наших людей. Горожан, крестьян, рыцарей и воинов. Всех, кому мы нужны.

— Мне нужна только ты! — резко сказал он, — Зачем думать о других?

— Потому что они тоже страдают. О, если бы не война, были бы живы тысячи людей. И мой бедный брат, твой друг.

— Представляю, как этот друг отнесся бы к тому, что я намерен выкрасть его любимую сестру!

— Тогда не пришлось бы никого красть. Ты мог бы просто просить моей руки.

Он горько рассмеялся:

— Нет, Кьяра. Даже если бы война не начиналась и я по-прежнему назывался бы рыцарем и бароном Феррано… — Ройс отстранил ее, посмотрел в глаза, провел рукой по волосам. — Принцессы не выходят замуж за баронов. Только за принцев или за королей. Если очень повезет, — в его голосе зазвучала хорошо знакомая ей насмешка, — то за императоров. А во мне ни капли королевской крови. И потому мне не дозволено просить вашей руки, принцесса.

— О, как жаль, что я не родилась в простой благородной семье! — воскликнула она.

— А я был бы вашим лордом, — предположил он, но она не поддержала шутки:

— Или была бы обыкновенной крестьянкой.

— А я вашим соседом-крестьянином.

— Я готова быть кем угодно и где угодно, только с тобой, Ройс!

Он вмиг приник к ее губам, прошептавшим эти слова.

Переведя дыхание, Кьяра произнесла другие слова, которые, как неоднократно она клялась, никогда не сорвутся с ее уст.

— Я люблю тебя, Ройс, — шепнула девушка и почувствовала, как он, вздрогнув, отпрянул. Не унимая слез, катившихся по щекам, она продолжала: — Я пыталась, поверь, пыталась убедить себя, что это не так… Но я не могу… не могу! А может, просто не умею, не хочу сдерживать своих чувств. И в этом твоя вина.

— Моя? В том, что ты любишь меня, а я тебя?

О, какой музыкой звучали для него эти слова: люблю… любишь.

Снова поцелуи, объятия. На сей раз еще более жаркие. Прижимаясь к нему всем телом, девушка ощущала, как растет его желание, а она была готова ко всему… Над очагом в котелке выкипал суп.

Ей хотелось, чтобы они стали одним целым; хотелось изведать все-все, и чтобы Ройс тоже не чувствовал себя обделенным.

Он понимал силу ее желания, ее беззаветность, и это страшило и безмерно радовало его.