– Ну что ж, продолжайте.

Кровь застыла в жилах Крадущегося Волка, когда Уайли встал позади лошади. Смерть на виселице – плохая смерть. Лакота верили, что душа покидает тело человека с предсмертным вздохом, и поэтому душа повешенного навсег­да остается в плену тела. Хотя его отец и не верил в подобную чепуху, верования лакота были сильны в Крадущемся Волке, особенно теперь, когда смерть была совсем близко.

Несмотря на все это, гордость заставила его поднять голову, и он не сводил глаз с земли на востоке, где яркий рассвет возвещал о наступ­лении нового дня. Небо светлело, превращаясь из бледно-серого в ярко-золотое, и, наконец, взорвалось всеми оттенками красного, когда показалось солнце.

«Вакан Танка, дай мне силу и смелость», – взмолился Крадущийся Волк, когда Уайли ухватился за свободный конец веревки, а муж­чина по имени Лютер потянулся за поводьями лошади. Крадущийся Волк почувствовал ме­таллический привкус страха во рту, предста­вив, как лошадь двинется из-под него и он упа­дет. Если повезет, смерть придет сразу. Если нет – он медленно задохнется.

Во рту у Кэтлин стало сухо, когда она по­пыталась представить себе, о чем думает сей­час этот индеец, что чувствует человек, когда смерть от него на расстоянии одного биения сердца, когда он знает, что на помилование нет надежды. Она всмотрелась в лицо индейца, застывшее в своей бесстрастности, и сочувст­вие, которое она начала было испытывать, про­шло. Ее братья были убиты дикарями-разбой­никами, именно он виновен в их гибели.

Бренден Кармайкл, владелец ранчо «Сэкл Си», невольно восхищался индейцем, который встречал смерть смело и спокойно. Хоть он и не питал особой любви к индейцам, ему не­ожиданно показалось несправедливым вешать человека, даже не дав ему возможности ска­зать хоть слово, признать свою вину перед тем, как уйти к Творцу.

– Стойте! – прорезал тяжелую тишину го­лос Кармайкла. Он подъехал к осужденному на смерть и остановил перед ним лошадь. – Говоришь по-английски?

Крадущийся Волк утвердительно кивнул. К мужчине присоединилась девушка. Он знал, что в руках этих двоих его жизнь и смерть, но он не отвел взгляда с таявших ярко-красных пятен на востоке. Этот цвет говорил ему о кро­ви и о смерти – о его крови и его смерти…

– Почему ты украл коня моей дочери? – по­требовал ответа мужчина.

Крадущийся Волк облизал кровоточившие губы. Он перевел взгляд с горизонта на девуш­ку и обнаружил, что не в силах оторваться от пары темно-зеленых глаз, опушенных длинны­ми золотистыми ресницами. «Несмотря на свою грубую одежду, она прекрасна», – невольно подумал он.

– Я не крал лошади, – с усилием шевеля распухшими губами и морщась от боли, произ­нес он. Он знал, что они ему не поверят.

– Врет он все, мистер Кармайкл, – фырк­нул Абнер. – Давайте вздернем его, и дело с концом.

Удивленная тем, что тот отвечает, глядя на нее, а не на отца, Кэтлин изучающе смотрела на индейца. У него были темные глаза, левый сильно опух и почернел. Нос и рот были залиты кровью, струйка крови сбегала по левой щеке. Свободная рубашка из оленьей кожи, штаны с бахромой, мокасины – все это было покрыто дорожной пылью и забрызгано кровью. Он вы­глядел совершенно диким, но она не могла не восхититься тем, как он встретил ее взгляд – с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Она знала, что ему страшно. Ему должно быть страшно, но его лицо оставалось спо­койным и бесстрастным.

– А что, если он говорит правду, папа?

Абнер презрительно фыркнул:

– Они все лгут, мистер Кармайкл. Всем из­вестно, что хороший индеец – мертвый индеец.

Кэтлин не сводила глаз с индейца, в то вре­мя как Абнер называл его вором и лжецом. Она почувствовала холодную дрожь под ложеч­кой, увидев искру гнева, вспыхнувшую в гла­зах приговоренного, но через мгновение его лицо снова стало невозмутимым.

– Я верю ему, – решила она, удивив этим всех, в том числе и себя саму. Она посмотрела на Лютера Хикса, ища поддержки, но даже тот покачал головой.

Абнер недоверчиво фыркнул:

– Когда это вы успели полюбить индейцев?

– Я не люблю их, и вы это прекрасно знае­те, – холодно парировала Кэтлин, и щеки ее покрылись гневным румянцем. – Но я не соби­раюсь стоять рядом и смотреть, как вешают невинного человека.

Эта вспышка поразила Абнера и ее отца. Никто на ранчо не любил индейцев, а больше всех – Кэтлин, а теперь встала на защиту од­ного из них.

Кэтлин сама не понимала своих чувств. Она спрыгнула с лошади и пошла к вороной кобыли­це, которая безмятежно щипала сочную траву.

– У кобылы течка, – объявила Кэтлин. – Должно быть, Рэд учуял запах. Он уже не в первый раз убегает к кобылицам.

Крадущийся Волк затаил дыхание, зная, что в следующее мгновение решится его судьба. Бренден подъехал к вороной кобыле. На мгно­вение он забыл об индейце, не скрывая своего восхищения. Это была самая прекрасная ло­шадь, какую он когда-либо видел! Ее шкура была словно черный бархат, а строение – поч­ти безупречным. Им внезапно овладело жела­ние завладеть этим прекрасным животным. Кобыла будет принадлежать ему, как только они избавятся от индейца.

– Папа?

Голос Кэтлин вернул его к действительности.

– Да, у кобылы течка. Вешайте его, и пош­ли домой.

Кэтлин недоуменно посмотрела на отца.

– Ты шутишь?

Бренден взглянул на тавро на бедре лошади.

– На ней техасское тавро, две букв «Д», – объяснил он, – а я никогда не слышал, чтобы индейцы, хоть из Техаса, хоть откуда-нибудь еще, клеймили свой скот. Очевидно, он украл ее, и, представься ему такая возможность, украдет и наших лошадей.

Эти слова отняли у Крадущегося Волка по­следнюю надежду. Черный Ветер и вправду украли, и сделал это Киллиан. Крадущийся Волк рассмеялся бы, если бы все не было так серьезно.

– Продолжайте, – сказал Бренден. – Лю­тер, забери кобылу.

Он бросил взгляд на индейца и добавил:

– Тело оставьте тут. Может, это отобьет охо­ту разбойничать у других краснокожих.

– Папа, не смей делать этого! – произнесла Кэтлин, схватив отца за руку. – Нельзя вешать человека только за то, что он, возможно, украл лошадь. Даже если он и украл эту кобылу, то не у нас. Ты не имеешь права быть и судьей, и присяжным, и прокурором.

– Черт возьми, Кэтлин, на западе легче бы дышалось, если бы всех индейцев убили и за­копали, и ты это знаешь.

О да, она согласна с отцом всем сердцем, но нельзя позволить, чтобы он повесил этого ин­дейца. Она не могла объяснить, почему даже мысль о смерти индейца казалась ей такой не­выносимой.

– Убийство этого индейца не вернет Арло и Моргана, – тихо сказала она.

Весь пыл Брендена пропал. Да, смерть ин­дейца не вернет ему сыновей и не залечит рану в сердце. Он взглянул на Кэтлин. Это было все, что у него осталось, и он так любил ее… Он не мог допустить, чтобы она думала о нем плохо. Он всегда был для нее героем. Что он будет делать, если ее восхищение превратится в от­вращение?

– Хорошо… Отпустите индейца, – провор­чал Бренден, – но заберите лошадь. Я телегра­фирую судебному исполнителю в Сан-Антонио и узнаю, не слышал ли он, чтобы кто-то поте­рял вороную кобылу.

Бренден скрыл усмешку. Вероятность того, что объявится хозяин кобылы, была крайне мала…

Он уже собирался направить свою лошадь к дому, как голос Кэтлин остановил его.

– Он ранен, папа, – произнесла она, озабо­ченно глядя на отца огромными зелеными гла­зами. – Нам нельзя забрать у него лошадь и бросить его.

Бренден выругался про себя. Краснокожий причинил больше беспокойства, чем стоила его шкура. Но раз ему принадлежит эта лошадь, Бренден мог позволить себе проявить благород­ство.

– Заберите и его, – отрезал он. – И пусть не говорят, что я не выполнил своего христиан­ского долга.

ГЛАВА 3

Крадущийся Волк не сопротивлялся, когда мужчина по имени Поли разрезал путы на его руках и снял с шеи петлю. Он взял в руки по­водья своей лошади – только так он мог удер­жаться в седле – и поехал, сидя прямо и напря­женно, одной рукой держась за сломанное ребро.

Каждый шаг лошади отдавался волнами боли. В голове шумело, в паху, после удара Уайли, не проходила тупая боль.

Они ехали почти час, когда Крадущийся Волк увидел, наконец, в небольшой долине ранчо Кармайклов.

Дом был построен из местного камня и вы­цветшего на солнце дерева. Это было длинное и невысокое строение с трубой из красного кирпича и длинной крытой верандой. В не­скольких глиняных горшках росли цветы. Крадущийся Волк узнал среди них розы и мар­гаритки, но остальные – ярко-розовые и голу­бые – были ему незнакомы.

Прямоугольная постройка слева от дома оказалась бараком для работников, а справа стояли большой красный сарай с покатой кры­шей и несколько аккуратно огороженных коралей.

Неподалеку виднелись разрозненные груп­пы высоких сосен, но возле самого дома не было деревьев, которые могли бы оказаться укры­тием для индейцев и прочих незваных гостей.

Шагах в двадцати от дома весело журчала речушка, лениво пересекающая долину из од­ного конца в другой и исчезающая из виду за штабелями строительного леса.

Когда они подъехали к дому, Крадущийся Волк увидел дюжину породистых свиней, ро­ющихся в грязи. Крупная желтая гончая под­бежала к ним и завиляла хвостом, увидев спрыгнувшего с лошади Брендена.

– Поли, займись лошадьми. Уайли, отведи индейца в дом. Лютер, начинай достраивать ог­раду к этому коралю. Уайли тебе поможет. Этот проклятый жеребец больше от нас не убежит.

Кэтлин широко улыбнулась отцу, быстро разославшему всех по делам.

– А мне что прикажете, капитан?

– Черт возьми, девочка, ты же знаешь, что можешь делать все, что захочешь.

– Ну, папа, нет же…

Бренден фыркнул:

– Ну, тогда присматривай за этим индей­цем. Не думаю, что он сейчас в состоянии при­чинить нам какую-нибудь неприятность, но мне бы хотелось, чтобы он был на виду, пока мы не решили, что с ним делать. Ты знаешь, что Уайли может в любой момент перерезать ему горло, – тень скользнула по лицу Бренде­на. – Хотя тут я не стал бы винить его.