— В отличие от твоей моя, конечно, не учила меня любви. Но все равно я вел себя как избалованный, капризный и плаксивый мальчишка.

— Нет-нет, ты злишься на свою мать вовсе не из-за каприза или природной раздражительности. Ее ненависть к тебе не поддается никакому объяснению. Иногда мне кажется, что она действительно не твоя мать. Невозможно представить, чтобы мать могла быть так жестока к своему ребенку.

Эдвард внезапно оживился:

— Неужели ты стала думать иначе? Может, ты нашла в твоих гороскопах какое-то указание, что она не моя мать? Или нечто такое, что наводит на подобную мысль?

Понимая, насколько важно для него ее мнение, Элиза отвечала крайне осторожно:

— Не знаю. Я провела много времени, стараясь как можно лучше во всем разобраться. Но несмотря на все мои усилия, я сумела понять только одно: во всем этом есть что-то странное и загадочное. Но что именно, я пока не могу сказать.

— В таком случае мои подозрения верны. Должно быть, она не моя мать.

Элиза вынуждена была поправить его:

— Гороскоп не может дать точный ответ на такой вопрос. Жаль но не может. Конечно, тебе очень хочется узнать правду. Но если для тебя это так важно, то почему бы тебе не потребовать у миссис Этуотер откровенного ответа? Нет худшей муки, чем терзаться неизвестностью.

— Было бы еще хуже, если бы мои подозрения не подтвердились. Потомку Черного Невилла и родному брату Джеймса и без того нелегко жить. Но если у меня отнимут последнюю надежду, то даже не знаю, смогу ли это пережить.

И опять выражение неподдельного искреннего отчаяния на его лице составило яркий контраст с его намеренно равнодушной позой. Элиза, охваченная сочувствием, намеренно отвернулась, чтобы не выдать своего отношения к нему, побороть желание утешить его. Нет, он не искал ее сострадания. Ее выдержка и спокойствие, только эти качества вызывали его на откровенность. Позволь она себе избыток нежности и сожаления, и тогда нарушилось бы то хрупкое равновесие, установившееся между ними. Нет, лучше по-прежнему притворяться, кривляться и отвлекать его от мрачных мыслей.

Она замялась, ей не хотелось отталкивать его ни притворной холодностью, ни слишком искренне выказанным сочувствием.

— Я понимаю, почему ты не хочешь точно знать: леди Хартвуд — твоя мать или не твоя. Сегодня утром она поразила меня своей откровенной неприязнью к тебе, а также тем, как она путает тебя с твоим братом.

— Каким образом?

— Она назвала тебя бессердечным убийцей, будто ты пошел на бал в тот самый вечер, когда умерла та женщина. Уж кому-кому, а твоей матери было известно, кто виноват в смерти той несчастной. Не могу понять, как мать могла сознательно пойти на ложь — обвинить в таком чудовищном преступлении вместо одного сына другого, невиновного.

Элиза еще не успела договорить до конца, как лицо Эдварда изменилось — оно стало суровым и жестоким. Она чертыхнулась про себя, ругая себя за то, что так глупо и опрометчиво сама завела разговор на такую болезненную тему. Но слово не воробей, вылетело — не поймаешь. Он прищурился и со злобой даже не спросил, а потребовал:

— Что именно она сказала тебе?

— Она предупредила, чтобы я держалась подальше от тебя. Ты очень опасен, сказала она, и что именно ты стал причиной гибели той несчастной обольщенной девушки.

— Понятно. Ну а ты, разумеется, тут же стала на мою защиту, призвав на помощь авторитет Сириуса и Плеяд?

— Нет, в этом не было необходимости.

— Хвала Создателю, — со злобным видом ответил Эдвард. — Твоя попытка защитить меня лишь увеличила бы ее ненависть ко мне.

— Что ты имеешь в виду? — встревоженно спросила Элиза.

— Она говорила совсем о другой женщине, не о той, которую погубил Джеймс, — сказал Эдвард голосом унылым и безжизненным. — Я действительно виноват в том, в чем она меня обвиняет.

— Ты виноват в гибели другой женщины?

— Да, я погубил ее и поехал на бал, куда мне и доставили известие о ее смерти.

— О нет, Эдвард, — чуть слышно выдохнула Элиза. Нет, он, вероятно, имел в виду нечто другое. Но если это правда? От этой мысли Элизе стало страшно. Глубокое сожаление, которое она испытывала к нему буквально минуту назад, сразу исчезло.

— Ты, кажется, разуверилась во мне. — Он говорил все тем же глухим, мертвым голосом. — Но она сказала тебе правду.

Что-то так сильно и больно укололо Элизу в сердце, что она поняла: нет, это никак не могло быть правдой. Если бы это было правдой, то она не испытала бы столь горячего сострадания.

В ответ на ее немой вопрос Эдвард мрачно усмехнулся и сказал:

— Не вздыхай и не гляди на меня так, как будто думаешь, что я обманываю тебя. Сколько раз я говорил тебе: я дьявол а не человек.

Неужели все, что он говорил, было правдой? Неужели она так самообольщалась?

От страха Элизе хотелось закричать «Да, все правда!», но это был страх из ее прежней жизни, той жизни, где не было ни Хартвуда, ни его силы и поддержки. А тут еще вмешалась слабость, вставшая на сторону страха, слабость нашептывала Элизе, что она обманывает себя, то же самое ей не без злорадства говорила леди Хартвуд. Но в этот миг в ее сердце заговорило мужество, оно встало на защиту Эдварда, горячо уверяя Элизу, что все это ложь, что леди Хартвуд ошибается или, хуже того, обманывает.

Цепляясь за последнюю надежду, Элиза крикнула навстречу ветру:

— Эдвард, я слишком хорошо тебя узнала за эти дни и никак не могу поверить в то, что ты негодяй! Конечно, ты не безгрешен. Но ты хороший человек, можешь мне поверить.

Он резко обернулся и взглянул ей прямо в глаза.

— Нет, поверь ты мне. Я, точно как и мой брат, виноват в смерти одной женщины.

— Скорее всего это простая случайность.

— Нет, это не случайность. Та женщина умерла, более того, я хотел, чтобы она погибла. Я совсем не тот человек, которого ты создала в своем воображении. Я злой, жестокий и бессердечный. Ты хочешь заставить меня поверить, что я не таков. Увы, я намного хуже, чем ты думаешь.

Эдвард повернулся и одиноко зашагал вдоль тропинки, не оглядываясь и не предлагая ей руки. Но, подойдя к подножию скалы, он остановился.

— По крайней мере я не погубил тебя. Давай обувайся. — И с этими словами он принялся надевать свои туфли.

— Нет, постой, расскажи мне, что же произошло, — взмолилась Элиза.

— Не хочу. Кроме того, я поклялся никогда не оправдывать свои поступки. Пустое занятие. Тебе надо знать только, что я недостоин твоей веры в меня.

Он с мрачным видом принялся вытряхивать камешек из одной туфли.

— Сегодня утром я тоже вел себя недостойно. Хорошо зная женщин и желая, чтобы ты осталась, я манипулировал твоими чувствами. Ты совершенно права, когда говорила мне, что тебе надо уехать. Слава Богу, ты напомнила мне, о моих слабостях и пороках. Моя мать тоже говорила правду: находиться рядом со мной опасно. Тебе надо как можно скорее уехать отсюда. Я отдам твои деньги, моему камердинеру, можешь забрать их у него в любое удобное для тебя время.

Элиза стояла, и неприятные мурашки бегали у нее по спине — то ли от холодного ветра, то ли от боли и страха за него. Несмотря на его жестокие слова, в них все равно явственно ощущалась забота о ней. От подобного внимания с его стороны сердце Элизы забилось радостно и взволнованно. Разве она могла покинуть его в такую минуту? Раньше она боролась против любви к нему, потому что полагала, что она ему безразлична. Но теперь, когда и по его глазам, и по его словам было видно, что он к ней неравнодушен, как она могла оставить его? Нет, она не обманывалась. Она ясно видела, как он борется с темными силами своей души, желая помочь ей. Но что, если он не ошибается? Как быть, если все, что он говорит о себе, правда?

Ей надо бы бежать. Бежать, пока он сам ее отпускает, пока еще не поздно. Но она не могла. Было очевидно, что она дорога ему. Эта мысль придала ей решимости предпринять еще одну отчаянную попытку помочь ему.

— Ты говорил, что тебе нужна моя дружба. Если ты пошутил, то скорее над самим собой, чем надо мной. Я веду себя как настоящий друг. И никуда не уеду, пока ты не расскажешь мне всю правду о преступлении, в котором ты себя обвиняешь. Я должна решить, насколько справедливо ты сам себя осуждаешь. Если ты доверяешь мне, то почему не расскажешь обо всем, что произошло?

— В таком случае пойди и расспроси мою мать. С какой радостью она опишет тебе все подробности!

— Нет, твоя мать ненавидит тебя. Я хочу все услышать от тебя, и только от тебя. Лучше я подожду, пока ты сам не расскажешь.

— Тогда тебе придется очень долго ждать.

— Как бы там ни было, но я не уеду до тех пор, пока не услышу от тебя эту историю.

Эдвард пожал плечами:

— Боже мой, ну почему все надо обязательно портить! Нам ведь было так хорошо вдвоем. Ради чего разрушать приятные воспоминания? Чтобы расстаться со взаимной неприязнью после того, как ты на самом деле убедишься, что я негодяй?

Не говоря больше ни слова, он взял ее под руку и повел по тропинке наверх.

Глава 13

Доехав до дома, Хартвуд тут же оставил Элизу и прошел в свою комнату. Поднявшись к себе в мансарду, Элиза принялась опять рассматривать его гороскоп.

Неужели все, что он говорил, правда? От былой уверенности в том, что он ошибается, почти ничего не осталось. Неужели Эдвард которого она узнала, способен на преступление? Неужели он может погубить женщину и танцевать на балу, когда труп несчастной жертвы еще не остыл? Белое превращалось в черное, а жизнь — в кошмар. Она пристально вглядывалась в гороскоп. Знакомые знаки и символы плясали у нее перед глазами. Неужели она что-то упустила из виду или неправильно истолковала?

Луна связана с Марсом, Дом Смерти — место любовной связи или место смерти? Элиза поежилась. Неужели, увлекшись красотой и обаянием Эдварда, она видела лишь то, что хотела видеть?