Луиза Аллен - Запретная драгоценность

Калатвахский дворец, Раджастхан, Индия, март 1788 г.

Солнечные лучи, радуя глаз после многих миль пыльной дороги, проникали сквозь ажурные узоры каменной стены и покрывали белый мраморный пол причудливыми переплетениями света и тени. Майор Николас Хериард на ходу размял плечи, сбрасывая усталость долгого путешествия. Ванна, массаж, чистая одежда — и он снова почувствует себя человеком.

Послышался тихий топот и еле слышный стук когтей по мрамору. Привычным движением выхватывая из-за голенища нож, майор резко развернулся и присел в ожидании атаки.

Но вместо врага из арочного входа выскочил мангуст и сердито застрекотал, всем своим видом демонстрируя раздражение: шерсть вздыблена, хвост ершиком.

— Мерзкий зверь, — выругался Ник на хинди.

Топот стал громче, и вслед за мангустом появилась девочка. Взметнув широкие красные юбки, она резко остановилась, едва не потеряв равновесие, и замерла.

Не девочка — молодая женщина, с открытым лицом и без сопровождающих. Какая-то часть его сознания все же проанализировала звук ее шагов: прежде чем вбежать сюда, она дважды меняла направление, следовательно, воспользовалась одним из сторонних ходов в занану, женскую половину дворца.

Именно там, в женских покоях, а не здесь ей надлежало находиться. Ему и вовсе не подобает таращиться на нее, стоя на изготовку с оружием в руке.

— Можете убрать кинжал, — сказала девушка. Ник не сразу понял, что она говорит по-английски, хотя и с легким акцентом. — Мы с Тави не вооружены. Не считая зубов, — добавила она и, растянув рот в улыбке, показала ровные белые зубы. Должно быть, за насмешкой она скрывала потрясение. Меж ее босых, раскрашенных хной ног вился мангуст и что-то недовольно ворчал. Его шею украшал воротник с драгоценными камнями.

Ник наконец овладел собой и вернул кинжал в ножны. Выпрямился, сложив руки.

— Намасте.[1]

— Намасте.

Темно-серые глаза внимательно изучали его. Шок, казалось, перешел в подозрительность на грани враждебности. Она даже не пыталась скрыть свои чувства.

Серые глаза? И медово-золотистая кожа. А в толстой косе, лежащей вдоль спины, заметны каштановые и почти черные прядки. Искомая цель, кажется, сама его отыскала.

Девушка, похоже, ничуть не смущена своим присутствием здесь, с открытым лицом, обществом незнакомца. Стоит и рассматривает его.

Алая пышная юбка, утяжеленная серебряной вышивкой, доходила ей почти до щиколоток, под ней виднелись узкие брючки. Облегающая блузка-чоли не просто открывала восхитительно-изящные, женственные руки, унизанные серебряными браслетами, но еще и не доходила до талии, демонстрируя полоску гладкой золотистой кожи.

— Мне пора уходить. Простите, что потревожил вас, — по-английски произнес Ник. Ему в голову пришла мысль, что, похоже, из них двоих неловкость испытывает именно он.

— Вам не обязательно уходить, — просто ответила она, затем повернулась и удалилась тем же путем, что и вошла. — За мной, Тави, — на хинди позвала она и, махнув юбкой-лехенгой, скрылась из вида. Мангуст послушно последовал за ней, тихо щелкая по полу коготками.

— Черт, — выругался Ник, глядя в опустевший проход. — Она определенно дочь своего отца.

Простое поручение внезапно превратилось в нечто совсем иное. Он выпрямился и зашагал к своим покоям. Какой из него майор Ост-Индской компании, если смущается ехидства женщины, пусть и очень красивой. Необходимо смыть дорожную грязь и испросить аудиенции у раджи, родного дяди этой особы. После этого ему предстоит провезти мисс Анушу Лоуренс через всю Индию, в целости и сохранности доставить ее к отцу.

— Парави! Скорее!

Ануша влетела в комнату в облаке шелка юбок и шарфа.

— Говори на хинди, — неодобрительно отозвалась та.

— Maaf kijiye[2], — извинилась девушка. — Я только что разговаривала с англичанином и не успела переключиться. Мой разум по-прежнему продолжает переводить.

— Angrezi[3]? Как тебе в голову пришло говорить с мужчиной, тем более angrezi? — Парави, пухлая медлительная женщина, третья жена ее дяди, подняла тонкую бровь, отодвинула шахматную доску и поднялась.

— Я только что наткнулась на него в коридоре, когда гонялась за Тави. Очень высокий, с золотистыми волосами, в английском красном мундире. Должно быть, офицер, у него на груди много золотых наград. Сходи посмотри на него.

— Да что с тобой? Неужели он действительно так красив, этот твой большой angrezi?

— Не знаю, — призналась Ануша. — Я никогда не видела их так близко с тех пор, как покинула дом отца.

Однако ей было любопытно и, непонятно почему, тоскливо. Из глубин памяти всплыли воспоминания о мужском голосе, говорившем по-английски, о высоком мужчине, который подхватывал ее на руки, смеялся и играл с ней. «О том, кто отверг меня и мою мать», — напомнила она себе, и воспоминания рассеялись.

— Он не такой, как другие мужчины, которых я привыкла видеть, я не могу определить, красивый он или нет. У него светлые волосы, стянутые сзади в косичку, и зеленые глаза. И он вот такого роста. — Она показала руками. — Просто огромный, такие широкие плечи и длинные ноги.

— Он совсем белый? — заинтересовалась Парави. — Я видела angrezi, хотя это было очень давно.

— Лицо и руки у него золотистые. — «Как у моего отца». — Правда, кожа европейцев всегда на солнце темнеет. В остальном он наверняка белый.

Ануша представила вновь прибывшего англичанина целиком и испытала приятную дрожь, которой тот явно не заслуживал. Но в закрытом мирке зананы ценились любые новости. Даже те, которые вызывали тревожные напоминания о внешнем мире. Чувственное покалывание потерялось в нахлынувшей волне предчувствия. Ей стало не по себе.

— И куда он отправился? — Парави выбралась из кучи подушек. Мангуст тут же занял тепленькое местечко и свернулся клубком. — Интересно посмотреть на мужчину, вызвавшего на твоем лице столько разных выражений.

— В гостевое крыло, куда же еще? — Ануша с трудом удержалась от резкости. Ее не прельщали отразившиеся на лице чувства. — Он весь в пыли и вряд ли станет искать аудиенции дяди в таком виде. — Она заставила себя встряхнуться и прогнать глупые фантазии. — Пойдем на западную террасу.

Она двинулась по знакомому лабиринту переходов, комнат и галерей западного крыла дворца.

— Дупатта[4]! — прошипела подруга, когда они вышли на широкую террасу, где иногда сиживал сам раджа, наслаждаясь закатом. — Здесь нет решеток.

Ануша раздраженно прищелкнула языком, тем не менее размотала с шеи и накинула на голову вишневую полупрозрачную ткань, скрывая лицо до самого подбородка. Потом оперлась локтями о внутреннюю балюстраду и окинула взглядом раскинувшийся внизу дворик.

— Он там, — прошептала она.

Внизу, на краю сада, на персидский манер изобилующего ручьями, высокий большой angrezi разговаривал с незнакомым худощавым индусом. Его камердинером, без сомнения. Мужчина жестом показал на дверь.

— Он рассказывает, где находится комната омовений, — прошептала Парави из-за своей золотистой дупатты. — У тебя есть шанс проверить, действительно ли этот англичанин белокожий.

— Смешно и неприлично, — уловив тихий смешок Парави, надулась Ануша. — Кроме того, он меня совершенно не интересует. — На самом деле ее непонятно почему снедало жгучее любопытство. Мужчины скрылись в гостевых покоях, выходивших в сад. — Полагаю, мне лучше проследить, достаточно ли у них слуг и горячей воды.

Парави прислонилась округлым бедром к парапету, разглядывая стайку зеленых попугайчиков, что носились над ними с пронзительными криками.

— Интересно, может, он важная птица? Он же из компании, а они теперь властители мира, как говорит мой муж. Важнее самого короля, хоть и чеканят его профиль на своих монетах. Я вот думаю, может, его прислали к нам официальным представителем? Муж вчера и словом не обмолвился о его приезде.

Ануша оперлась локтями о парапет и заметила, что дядя явно благоволит своей третьей жене.

— А зачем у нас их представитель? Мы ведь почти ничем с ними не торгуем.

Незнакомец вновь появился из гостевых покоев.

— Мы удобно расположены для экспансии — mata[5] всегда так говорила. Хорошее стратегическое положение.

Мать рассказывала Ануше о многом. Кроме того, обе были начитанны, и брат матери — раджа — часто удовлетворял их любопытство.

— Хотя твой отец и не бывает здесь, он по-прежнему друг моего мужа, они переписываются. Он большой человек в компании, наверняка решил, что мы приобрели более значимый статус, который предписывает иметь своего представителя.

— Должно быть, действительно, что-то очень важное, коль скоро он потрудился о нас подумать, — отозвалась Ануша.

Отец ни разу не приезжал в Калатвах после того, как отослал в Индию свою двенадцатилетнюю дочь и ее мать, отказав им, по прибытии своей английской жены, от дома и вычеркнув из сердца.

Он присылал им деньги, но и только. Когда Ануша отказалась их тратить, дядя присовокупил эти деньги к ее приданому, заявив, что она глупая девчонка и отец поступил правильно, когда отослал их. Дескать, сэр Джордж человек чести и добрый друг Калатваха. Правда, последнее утверждение — мужской разговор — относилось к политике, а не любви, разбившей сердце ее матери, хотя та соглашалась со своим братом в том, что иного выбора не было.

Девушка знала, что отец переписывается с дядей, тот сообщал об этом, едва получал весточку. Последняя была год назад, когда умерла мать Ануши. Она не стала читать послание, как, впрочем, и все предыдущие. Завидев на конверте имя отца, отправила письмо в огонь и проследила, чтобы оно сгорело дотла.