Вера и Марина Воробей - Запоздалое раскаяние

– Слушай, а зачем мы из метро вышли? – смущенно улыбнулась Черепашка. – Нам же на «Спортивную» нужно!

Гена смотрел на нее каким-то странным, пристальным взглядом. Казалось, он не слышал ее слов.

– Ты чего? – удивилась Люся и машинально поправила волосы. Теперь она носила короткую, под мальчика, стрижку.

– Да так... – вздохнул Гена. – Не верится просто, что это – ты, а это – я. Я думал, ты ни за что не согласишься со мной встретиться... После всего, что было.

– Давай договоримся, – теперь ее голос звучал твердо, почти резко, – о прошлом – ни слова. Той Черепашки, которую ты знал, уже нет на свете, ясно? Считай, что она умерла, и ты видишь перед собой другого человека. И вообще, если я согласилась взять тебя на концерт, это еще ни о чем не говорит, ясно?

– Ясно. – Гена опустил глаза. – Но я все равно должен сказать... Пусть даже ты меня потом прогонишь, и мы никогда больше не увидимся...

– Мы и так никогда больше не увидимся, – перебила Черепашка. – И вообще, я не знаю, зачем согласилась...

– Ты только не думай, что я позвонил из-за того, что тебя теперь по телевизору показывают... Я все время тебя вспоминал. И думал о тебе каждый день.

– Да? – Глаза Черепашки округлились и стали почти такими же огромными, как стекла очков. – А мне казалось, что ты о Лу думал, а не обо мне...

– Перестань! – Он осторожно коснулся ее рукава, но тут же отдернул руку, словно дотронулся до раскаленного железа. – Это было как затмение, понимаешь? Я имею в виду Лу. А как только мы переехали, я просто... ну, как будто рассудка лишился... Даже стихи сочинять начал. Но позвонить тебе не решался...

– И правильно делал! – Черепашка посмотрела на часы. – Из-за тебя я опоздаю на важную встречу.

– Еще пять минут, Люсь. Ну правда! – взмолился Гена.

Черепашка сунула руки в карманы и с вызовом, дерзко посмотрела прямо ему в глаза. Смутившись от ее взгляда, он опустил голову и после паузы тихо заговорил:

– А потом, когда первый раз увидел тебя в «Уроках рока», сначала даже не поверил, что это ты. Ты сейчас правду сказала – про другого человека. Ты действительно очень изменилась, Люсь.

Раньше Гена никогда не называл ее по имени. Малыш – вот как он называл ее раньше. И, по правде говоря, Люсю всегда коробило от такого обращения, но попросить не называть ее так она тогда не решалась. Слишком любила Гену. Теперь же это произошло само собой.

– Ты все сказал? – Черепашка нервно посмотрела на часы.

– Пять минут еще не прошло. – Гена слегка наклонил голову. – И знаешь, я уверен, что на самом деле ты осталась прежней, а ви-джей Черепашка – это имидж. Образ, над которым ты старательно работаешь и по телевизору и в жизни. У меня такое ощущение, что ты немного заигралась. Просто не можешь остановиться.

– Так! – ухмыльнулась Черепашка. – Ты для чего попросил меня о встрече? Решил заняться моим воспитанием?

– Да при чем тут это! – Гена вскинул свои густые, четко очерченные брови. – Ты мне всякая нравишься... Просто я говорю, что ты ни капельки на самом деле не изменилась!

– Тебе так хочется?

– Мне все равно... Лишь бы ты была рядом.

Услышав эти слова, Черепашка демонстративно развернулась и зашагала к входу в метро.

Гена подошел к ней уже в вагоне. Люся не сразу даже заметила его, так тихо он подошел и опустился на свободное место рядом с ней. И потом она так глубоко ушла в воспоминания, что даже если б к ней подсел не Гена, а инопланетянин, она тоже едва ли обратила бы на него внимание. А вспоминала Люся тот самый злосчастный поход в рок-клуб «Нулевой цикл».

Они пришли на концерт «Ночных снайперов». Но по техническим причинам концерт не состоялся. «Снайперы» успели тогда спеть всего три песни. А потом они вчетвером – Люся, Гена, Лу и Шурик Апарин – пошли в кабинет отца Шурика, который был директором, а вернее, хозяином клуба. Вот тогда-то Черепашка окончательно поняла, что Гене нравится не она, а Лу. Тогда Черепашка ушла из клуба раньше, потому что к ним с мамой приехал Сева – Черепашкин дядя. Сева оказался в Москве проездом. Утром ему нужно было лететь на фестиваль кукольников в Бельгию. Гена не проводил ее тогда, он остался с Лу... И когда Черепашка ехала в троллейбусе домой, она уже знала: это конец.

Больше они с Геной не виделись. Лишь когда она уже лежала в больнице, он передал через Юрку Ермолаева записку, в которой называл себя подлецом и говорил, что даже не просит Черепашку о прощении, потому что не достоин его. Вот и все. А потом Гена переехал в другой район, Люся стала телеведущей, а Лу влюбилась в Костю.

– А спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь!

Черепашка вздрогнула:

– Я думала, ты домой поехал!

– Нет, я шел за тобой следом.

– А зачем?

– Ну ты же сказала, что берешь меня на концерт.

– При одном условии. – Черепашка строго посмотрела ему в глаза. Черты его лица казались размытыми. Ведь очки, по уже известным нам причинам, ей пришлось опять снять. Гена молча и терпеливо ждал. – Ты не произнесешь больше ни одного слова о своих ко мне чувствах.

– Согласен. Только скажу, о чем ты думала, когда я к тебе подсел, и замолчу навек.

– Ну хорошо, говори... – Люся устало вздохнула.

– Ты вспоминала наш поход в «Нулевой цикл».

– Откуда ты знаешь? – искренне удивилась Люся.

– Лицо у тебя очень грустное было... Кстати, а зачем ты сняла очки?

Черепашке не хотелось называть истинную причину, поэтому, подумав секунду, она соврала:

– Глаза устают.

Сказав это, Люся сама почувствовала, как фальшиво прозвучал ее голос. Нет, Черепашка совершенно не умела врать, даже в таких мелочах. Однако Гена поверил.

– Странно, – пожал он плечами, – раньше ты их никогда не снимала. Может, тебе надо зрение проверить? Вдруг они тебе не подходят?

Люся почувствовала в его голосе искреннее беспокойство, и от этого на душе у нее стало как-то непривычно тепло. Поймав себя на том, что ей это нравится, она резко передернула плечами, будто хотела что-то сбросить со спины. Гена, заметив это движение, встревожился, по-своему истолковав его:

– Тебе холодно? Наденешь мою куртку?

И прежде чем Черепашка успела отказаться, он торопливо стянул с себя куртку и накинул ее на Люсины плечи. Этот нехитрый и такой, казалось бы, естественный для молодого человека порыв отозвался в ее душе новой волной тепла. К горлу подступил комок. Раньше, если Гена и проявлял о ней заботу, то делал это как бы по велению долга, из желания показаться воспитанным.

Теперь же все было иначе. Все! И взгляд его изменился, и голос... и этот трепет, с которым он касался ее руки. Нет, так играть невозможно. Да и зачем ему играть? Стоп! А может, он хочет заново влюбить в себя Черепашку, чтобы вызвать зависть своих друзей, одноклассников? Ведь она теперь знаменитость! Придет в свою школу и скажет: «А я теперь с ви-джеем Черепашкой дружу!» И возможно, из-за неосознанного желания проверить внезапно возникшую догадку, Люся вдруг, сама от себя этого не ожидая, сказала:

– А знаешь, я ведь решила бросить телевидение.

Гена молчал, и по его лицу невозможно было понять, какое впечатление произвела на него эта новость. А Черепашка, с удивлением отметив про себя, что на этот раз даже не покраснела, продолжила как ни в чем ни бывало:

– Во-первых, устаю ужасно, а во-вторых, учебу запустила. Мама волнуется. Часто приходится школу пропускать, понимаешь?

– Вообще-то ты, наверное, права... – задумчиво протянул Гена. – Сейчас пропустишь материал, потом трудно будет догнать. Телевидение телевидением, а образование получить все равно надо!

«Значит, дело не в моей звездности, – подумала Черепашка. – А в чем же тогда? Что ему вообще от меня нужно?»

– Я пошутила! – Люся улыбнулась. – Никуда я не собираюсь уходить. Мне моя работа очень даже нравится. И со звездами нравится общаться, и музыка их нравится, и в школе у меня все в порядке!

– Пошутила? А зачем?

Внезапно Люсе стало стыдно, что она так нелепо ведет себя. И потом, Гена с таким простодушным изумлением смотрел сейчас на нее, что Черепашка почувствовала к нему что-то похожее на жалость. Она вообще всегда и всех жалела.

– Не сердись. – Люся опустила свою руку на его. – Это я так, дурака валяю. Нужно же о чем-то говорить!

– Необязательно, – обиженно пожал плечами Гена. – Можно и помолчать...

Обычно творчество Ника Рок-н-ролла производило неизгладимое впечатление на новичков. И Гена не явился исключением из этого правила. На сцене творилось нечто невообразимое! Представьте себе крепкого, высокого, черноволосого человека, все тело которого казалось лишенным костей. Выражение «извиваться, как змея» в данном случае не казалось преувеличением, а было всего лишь объективным описанием его телодвижений. При этом Ник умудрялся еще и петь. Если те нечеловеческие звуки, которые вырывались из его глотки, можно было назвать пением. Ник прыгал, кувыркался, дрожал мелкой дрожью, рвал тексты песен, написанные на больших листах бумаги и разбрасывал затем клочки у себя над головой. Тяжелые капли пота струились по его искаженному гримасами лицу, а красная футболка промокла насквозь и приобрела кроваво-зловещий вид. При этом певец обладал какой-то невероятной, нечеловеческой энергетикой, и его столь диковинная манера держаться на сцене рождала зрелище яркое, завораживающее, незабываемое. Усидеть на месте было практически невозможно. Словом, ничего подобного Гене, хотя он и считал себя знатоком русского рок-н-ролла, видеть в жизни еще не доводилось. Но, в отличие от большинства присутствующих на концерте зрителей, он впал в какое-то странное оцепенение, граничащее со ступором.