Ничуть Мазитова не задевало, что Сауле ему не радовалась. При встречах поедал глазами так, что у смущенной Сауле уши пылали.

Ужиная у них, Нурлан возмущенно говорил об эмансипации, о ненужности дальнейшего образования для женщины — мол, к чему? Бабье дело — детей рожать, мужское — семью кормить, остальное от лукавого. И десяти школьных лет Сауле с избытком хватит.

Сауле отмалчивалась, сбегая при первой возможности. Мать поддакивала, подкладывая гостю лучшие куски.

Отец в разговоры не встревал. На родную дочь посматривал с опаской и некоторым недоумением: хрупкая смуглянка с чересчур светлыми, вечно испуганными глазами ничуть не напоминала белокожую круглолицую жену.

И на него, высоченного, плечистого, светловолосого, сероглазого — не походила.

Порой Сауле думала: может, ее подменили в роддоме? Такое, болтали, иногда случалось. Вот родители и не любят черномазую девчонку, жалкого кукушонка в собственном доме. И правда — не в мать, не в отца, в кого тогда?

Чужая, вот и продали.

Хорошо, школу дали окончить. Сауле прямо с выпускного вечера украли. Она только-только с одноклассниками распрощалась и в свой двор свернула. Усталая, сонная — почти четыре утра, — но счастливая. Переполненная планами, весь мир, казалось, лежал у ног.

А у крыльца — машина Мазитова. И он сам. К капоту привалился, улыбается. На переднем сиденье огромный букет роз и коробка шоколадных конфет…


В тот далекий день Сауле знала, что сбежит — причем сегодня же! — раз паспорт на руках, спасибо маме — не забыла о нем. И радовалась, что Нурлан привез ее после похищения в свой чимкентский дом. Новый, кирпичный, трехэтажный, построенный специально к свадьбе.

Хоть в этом повезло Сауле: из Кентау так легко не выбралась бы. А тут — железная дорога. И поезда на Москву ежедневно ходят. Вечерние.

Сауле прекрасно понимала: в Казахстане никак нельзя оставаться, Нурлан быстро вычислит. Денег не пожалеет, людей нужных наймет, а то и в милицию даст знать.

Сауле горестно шмыгнула носом: не казашка и не русская, не поймешь кто. И глаза слишком приметные, будь они неладны, одно несчастье ей приносят…


Сауле мотнула головой, прогоняя навязчивые, тяжелые воспоминания. И с грустью подумала, что и маленький, смешной Китеныш — подарок оттуда. Вот только она не любит об этом вспоминать. К счастью, Кит принадлежит только ей, никому другому. Сыну незачем знать о Казахстане, Кит и родился здесь.

Сауле нервно посмотрела на часы: что же делать? Нельзя было сегодня опаздывать, никак нельзя. Светлана Михайловна, хозяйка магазина, неделю назад строго-настрого предупредила: еще одно опоздание, и Сауле окажется на улице.

В очередной раз!

Сауле же как никогда необходима работа. Нужно окончить институт, вечернее обучение стоит денег, и немалых.

А главное — Китеныш осенью пойдет в школу. Его экипировка обойдется минимум в две тысячи, Сауле прикидывала. Один ранец стоит около трехсот рублей, самый скромный.

Ранец, надо же…

Матерь Божья, как время летит! Ее сын — школьник!

Не верится.

Сауле взволнованно закружила по комнате: как так получилось? Татьяна позвонила сегодня в восемь тридцать, Сауле как раз пила чай. Позвонила, чтобы убедиться: подруга встала. И порадовалась бодрому голосу Сауле. А вот потом…

Ладно, она виновата.

Татьяна права: она безответственна.

Все, с сегодняшнего дня, нет, лучше с завтрашнего…

Неужели она потеряла работу?!


Сауле подошла к письменному столу и неохотно принялась убирать акварельные краски, это из-за них забыла о времени. Считала — его много, и… как-то очень незаметно пролетели несколько часов, лишь барабанная дробь дождевых капель по подоконнику сорвала с места.

Она взяла лист ватмана и непроизвольно схватилась рукой за горло, перехватило дыхание — какой контраст! Серенький, смазанный мир за окном, вяловатый и чужой — будто и не прожила Сауле здесь долгие шесть с половиной лет, — и ее рисунок: купол пронзительно-синего неба, подпираемый высоченными пирамидальными тополями.

Сауле судорожно сглотнула: солнце раскаленной каплей сияло в вышине, тень от крошечного облака неспешно бежала по иссушенной, растрескавшейся земле. Не зеленой летом, как здесь, в Вологодской области, где травы вымахивали в рост человека, а рыжевато-коричневой, с редкими проплешинами солончаков. Зато весной…

Сауле зажмурилась, вспоминая.

Воздух в родных краях не влажный и тяжелый, а сухой и легкий, напоенный запахами бескрайней степи. В жаркий полдень он зримо дрожит, его тянет ввысь, к звездам.

Там он остывает и ночью мягко опускается на измученную дневным зноем землю. Совсем другим опускается — свежим, холодным, ароматным, несущим обильную росу и, следовательно, жизнь.

Звезды — низкие, яркие, лохматые, как осенние хризантемы. Они сияют над степью, промытые той же росой.

И падают, падают, катятся вниз, обещая счастье. Вот только верить в это…

Она, Сауле, верила, всякий раз загадывая желание.

И где оно, счастье?!

Впрочем, нельзя гневить Бога, у нее есть Китеныш. Маленький, смешной Китеныш, которого Татьяна считает слишком самостоятельным. И взрослым не по возрасту.

Сауле невольно улыбнулась: холодноватая, рассудочная Татьяна обожает Кита. И трясется над ним, как наседка над цыпленком. И дружит с ним. Частенько против нее, Сауле, дружит.


Зазвонил телефон, и Сауле пришла в себя. Подбежала к шкафу и быстро сунула наверх улику — рисунок. Суетливо спрятала краски, поставила в раковину стакан с грязной водой и со страхом посмотрела на надрывающийся телефон. Тот никак не желал замолкать, кто-то уже в третий раз пытался до нее дозвониться.

Кто-то!

Не смешно.

Понятно, Татьяна. Опекун Сауле в этом суровом мире. Ее подруга. И подруга сына. Жесткий диктатор с обманчиво мягкой улыбкой.

Сауле обреченно смотрела на телефон, не решаясь поднять трубку. И жалела, что звонят не на сотовый, тут бы она сразу поняла, чего ждать.

Сауле грустно усмехнулась: «Татьяна права, я — трусиха. Нашкодила, а теперь боюсь отвечать. Будто что-то изменится, если сделаю вид — меня нет дома. И потом — может, кто-то ошибся номером, звонит, скажем, больной матери, волнуется, а я…»

— С-слушаю… — робко выдохнула Сауле.

— Ты почему не на работе? — Ледяной голос Светланы Михайловны не предвещал ничего доброго, она даже не поздоровалась. — Опять проспала?

— Н-нет, я…

— Больна? Высокая температура?

— Н-нет, понимаете, так получилось…

— Так ты здорова?!

— Д-да, я просто… случайно так вышло, сама не понимаю…

Невнятный лепет Сауле Светлана Михайловна слушать не захотела. Прервав на полуслове, разгневанно крикнула:

— Ты уволена! — и бросила трубку.

Глава 2

ТАТЬЯНА

Таня раздраженно захлопнула за собой дверь книжного магазина. Сама точно не знала, на кого больше злится: на глупую безалаберную Саулешку, только что потерявшую работу, или на тетю Свету, подругу матери, посмевшую уволить ее.

Таня грозно шикнула на мальчишку в грязной синей куртке — тот собирался бросить камень в кошку — и нехорошо улыбнулась: ну, Саулешка сегодня огребет по полной. Надо же, не явилась на работу! Понятно, тете Свете даром не нужна продавщица, на которую нельзя положиться.

Уволена!

С ума сойти.

Вот спрашивается, стоило Саулешку поднимать сегодня? Звонить специально с утра пораньше, чтобы убедиться — она действительно проснулась?

А то ведь и так бывало: не успеет Саулешка положить трубку, как роняет голову на подушку и моментально засыпает. Оправдывается, что сова. Мол, лишь после десяти утра она человек, до этого — труп. Зато и спать ложится после двух ночи.

Нашла чем хвастаться!

Но сегодня-то она встала, Таня не могла ошибиться — Саулешкин голос был звонким, веселым, она уже чай пила со своими дурацкими сливками…

Кошмар — снова осталась без работы!

Таня непроизвольно сжала кулаки: убить ее, что ли, эту кулему, чтоб не мучилась? А Китеныша усыновить, из нее, Тани, выйдет куда лучшая мамаша, чем из этой… гмм… глупой казашки.

Подумать только — опять уволили! Казалось бы, чего легче — работать в книжном магазине! В тепле, в красивом помещении, среди книг, вежливых спокойных людей, в самом центре города, всего-то две остановки от дома…

Таня сердито хмыкнула: какой смысл себе-то врать? Продавщица из Саулешки — пусть и в книжном магазине! — как из нее, Татьяны, балерина. Эта… гмм… казашка! — от покупателей только что не шарахалась. Еще с детьми или с женщинами кое-как общалась, а уж от мужчин трусливая Саулешка пряталась за стеллажами. И это вместо того, чтобы выполнять свои обязанности — консультировать.

«Нет, тетя Света в своем праве, она не миллионер — платить деньги просто за красивые глазки. — Таня оглянулась на магазин. — И Саулешка ей никто, подумаешь, дочь подруги за нее попросила…»

Таня в сердцах пнула пустую пивную банку и почти упала на скамью в сквере, нужно было обдумать, что делать дальше. Саулешку, понятно, она вечером убьет, но вот проблемы это не решит. К сожалению.

Нет, сам черт столкнул их в московском поезде!

Впрочем, любая палка о двух концах, иначе б она не знала Китеныша.


Таня мрачно улыбнулась, припоминая события почти семилетней давности. Она тогда в конце августа возвращалась домой. Навещала бабушку. В первый раз ездила одна, без родителей, поэтому чувствовала себя ужасно взрослой и самостоятельной: все-таки только что окончила школу, без труда поступила в местный университет, да еще на бюджетное место, есть чем гордиться.

Тане в тот день повезло, кроме нее в купе оказалась лишь пожилая дама, да и та крепко спала. Слава богу, никто не приставал с расспросами, никто не жаловался на свои болячки и не рассказывал истории про гениальных внуков.