Светлана Мерцалова - Запах магнолий

Я просил сил у Будды, ведь дома меня ждет тяжелая работа — стереть Пао из своей памяти, а это будет трудно. Я же не компьютер, который в состоянии стереть файл без возможности восстановления.

В моей суровой и холодной стране для тебя нет места, Пао. Я не живу в своей московской жизни, а спешу. Спешу успеть на биржу, в клуб, на премьеру; не тормозя, на бегу общаюсь с предками; перепихиваюсь по-скорому с телками, поутру выставив их за дверь. Моя жизнь — это сумасшедшая гонка, но если б только знать, что ждет меня на финишной прямой?

Выйдя из храма, я посмотрел на золотого Будду, сидящего в позе лотоса. Только сегодня я заметил, что и с него слезает позолота…

Вонь на улице была особенно нестерпима. В каждом баре я пил виски, чтобы заглушить боль разлуки. Как бы я хотел, чтобы кто-нибудь набил мне морду — тогда одна боль вытеснит другую. Где мои япошки-покемоны, как были бы они кстати.

За неимением мордобоя я надирался виски в каждом баре, куда мы заходили. Потом купил жаренных кузнечиков и сожрал их целый пакет, но мой желудок не выдержал такой экзотики, и я едва успел добежать до ближайшего угла, как меня стало рвать. Пао вытирала мое лицо и рубашку, испачканные рвотой, и что-то нежное лепетала на своем языке. Во рту был мерзкий вкус горечи и желчи, а я рыдал пьяными слезами, целуя ей руки, и объяснялся в любви на русском, чего ни разу не делал на английском.

Вот такая я двуличная тварь! Люблю ее так, что скажи она — прыгни в огонь, прыгну, не задумываясь, но ни за что не скажу шлюхе, что люблю ее. Но я уверен, что Пао все поняла. Для того, чтобы понимать другого, совсем необязательно говорить на одном и том же языке…

Утром я любил ее так нежно… Оттого, что продолжение невозможно, хотелось взять от любви все, что она в состоянии дать. Как преступник, приговоренный к смертной казни, или как раковый больной, который знает, что осталось жить последнюю неделю. Все молча. Что мы могли сказать друг другу? Ее лицо было мокрым, а слезы разлуки такие горькие…

Сейчас мы расстанемся, и это навсегда. Разбредемся каждый в свою жизнь: Пао — в бордель, а я в Москву, где никто меня не ждет…

Пао, сегодня я должен заплатить тебе за любовь. Но я не знаю, сколько стоит любовь. В прейскуранте были цены на все — на один трах, на ночь, на неделю, но цену на любовь они не обозначили. Наверное, она не стоит ничего или стоит очень дорого…

Я отдал ей все деньги. Она взяла их, сложив руки лодочкой, но в ее глазах не было радости. Ждала она не этого…

В последний раз я поцеловал ее соленые глаза и подтолкнул к выходу. Как ей было тяжело уходить, я видел по окаменелой спине. Мне так хотелось догнать ее и еще раз прижать, сказать что-нибудь утешительное, но что это даст? Мне стоило больших усилий не делать этого, а развернуться и зайти в терминал…

Я смотрел на ускользающий за окном Бангкок, на этот город-монстр.

С каждой секундой я все дальше и дальше от тебя, Пао. Защемило сердце и стало трудно дышать.

Я успокаиваю себя тем, что завтра ты уже с каким-нибудь Арни или Клодом и будешь любить их так же… И, может быть, завтра ты забудешь меня…

Но как скоро я смогу забыть тебя, Пао?..

Оксана опустила окно и вдохнула свежий запах полей. Перед ней открывался пейзаж, не оскверненный ни безликими многоэтажками, ни заводскими трубами, ни рекламными щитами, что предлагают попробовать карри роллы, летать с Аэрофлотом и взять рассрочку на три года…

— Мама, а когда мы приедем? — послышалось за спиной.

— Скоро, — ответила Оксана.

— Ты всегда так говоришь, а мы все едем и едем, но никак не приедем, — Настя развернула чупа-чупс и сунула его в рот.

— М-м… клубничный, — зажмурилась она от удовольствия.

На горизонте появилась череда приземистых, словно вросших в землю под бременем лет домишек.

— Смотри! — закричала Настя, указывая пальцем. — Вон — домик бабки Ешки!

— Не кричи мне в ухо! Никаких бабок Ешек нет! — резко ответила Оксана. — Ты уже большая для такой ерунды!

— Ма-ам, а на кого похож дедушка?

— Увидишь.

— Почему я раньше не видела своего дедушку? — спросила Настя, потрепав мать по плечу. — Почему мы никогда не ездили к нему в гости?

— Отстань. Смотри в окно, — отмахнулась от нее Оксана и закурила.

«Хороший вопрос, дочка! Почему мы только сегодня решили навестить твоего деда? И нужно ли нам это? Однажды я должна тебе все рассказать, даже если это нелегко. Как объяснить тебе, дочка, что такое предательство? Ведь ты еще не знаешь такого слова. Не знаешь, что значит жить с обидой на родного человека всю жизнь, но это не может продолжаться вечно. Ради приличия я должна сделать визит, как бы мне это ни претило.

И вот я, забыв на время об обидах, с полным багажником снеди и семилетней дочкой за спиной, мчусь по этим ухабам, чтобы поздравить отца с днем рождения. Я подниму бокал шампанского за его здоровье, как хорошая дочь, а отец, прослезившись, будет благодарить меня. Все будет выглядеть прилично, но это будет лишь пародия. Пародия на отношения между отцом и дочерью…»

— Мама, весь дым на меня, — заскулила Настя.

— Открой окно!

Опустив окно, Настя принялась разглядывать автомобили, встречающиеся ей на пути. Старенькая залатанная шестерка — вся набитая детьми, тявкающей собакой, усталой женой, тюками, потрепанным жизнью лысым главой семейства…

Дети стали корчить Насте рожи, крутить у виска, показывать языки. Настя высунула в окно средний палец и прокомментировала:

— Едут на таком драндулете, а еще дразнятся.

— Не хорошо хвалиться тем, что у тебя лучше!

— Почему нехорошо? — удивилась Настя. — Тогда зачем у нас машина лучше, чем у них? Зачем у кого-то денег больше?

— Так получилось.

«В последнее время моя семилетняя дочка задает такие вопросы, на которые у меня нет ответов. Почему дети задают так много вопросов и совсем не умеют молчать? Мне сейчас совсем не хочется забивать голову пустяками…»

Жаркий майский вечер. В зарослях акации, не умолкая, заливались скворцы. Черный кот, разомлевший от жары, свернулся клубком в тени. Блеклые бабочки, похожие на цветки жасмина, бесшумно порхали в неподвижном воздухе…

Лавров, сидя у раскрытого окна, отрешенно смотрел перед собой.

Часы пробили семь. Он вздрогнул и обратил взгляд на дорогу. Спортивный автомобиль на полной скорости свернул с трассы и направился к его дому.

— Не обманула.

Автомобиль быстро приближался. Мелькнул тонкий профиль родного ему лица.

Лавров встал и направился к двери. Послышался скрип тормозов.

— Здравствуй, папа! — услышал он знакомый хрипловатый голос.

Лавров ждал этой встречи так же сильно, как и боялся. Оксана стояла перед ним в светлом льняном костюме — загорелая, холеная, чужая…

Лавров глядел на нее с недоумением — как изменилась за эти годы! Не внешне, она по-прежнему красива — тут другое. Черты лица стали жестче, а уголки губ разочарованно опустились. Это уже не та девочка, что сидела у него на коленях, делясь своими секретами. В детстве он звал ее — Ксюшей, Ксаночкой, котенком… Сейчас он не мог назвать Ксюшей эту почти чужую ему женщину.

— Здравствуй, дочь! Как у тебя дела?

— Не знаю, так сразу ответить…

— Заходи, — сказал он, пропуская ее в дом. — У нас будет время поговорить.

— Поздоровайся с дедушкой! — прошептала Оксана и вытолкнула вперед Настю.

— Привет, дед!

На него смотрели широко раскрытые любопытные глаза, не мигая, как умеют смотреть лишь дети. Лучи солнца запутались в русых кудряшках, а мелкие веснушки рассыпались на вздернутом носике, во рту — чупа-чупс, пахнущий клубникой…

— Привет, — улыбнулся Лавров, не в силах оторвать взгляда от ее лица.

— Так вот ты какой, — нараспев сказала Настя, не вынимая чупа-чупс изо рта.

— Не болтай ерунды! Лучше вытащи из машины свой рюкзак! — сказала Оксана, вынимая из багажника тяжелые пакеты.

— Мама, смотри, киска! Можно я поиграю? — завизжала Настя.

— Чья кошка? Твоя? — спросила Оксана.

— Соседская, — ответил Лавров.

— Только аккуратно, чтобы она тебя не поцарапала, — разрешила Оксана.

Она прошла на кухню и поставила пакеты на стол.

— Ничего не изменилось, — она огляделась по сторонам. — Когда я последний раз здесь была? Лет двадцать назад?

Посередине, как и раньше, стоял тяжелый дубовый стол, его окружали шесть стульев — под стать столу. На этажерке — нефритовые слоники, фарфоровая балерина, китайские божки, хрустальные бокалы…

— Этот дом знал лучшие времена, — сказала Оксана, проведя рукой по пожелтевшим от времени обоям. — Странно, чтоонаничего здесь не поменяла.

Она— это вторая жена отца. Оксана никогда не называла ее по имени.

— Наташа редко сюда приезжала. Она не любила деревню. Мы с ней жили в городе. После развода я поселился здесь, — пояснил Лавров.

Оксана принялась заполнять холодильник продуктами.

— Чем ты тут питаешься? У тебя же пустой холодильник.

— Фрося приходит ко мне каждый день. Не забывает. Всегда что— нибудь приносит. Я не голодаю.

— Кто делает уборку?

— Она же.

Оксана погладила фарфоровую балеринку, завязывающую пуанты.

— Как она мне нравилась в детстве! Я тоже мечтала быть балериной. Мечтала о пуантах, о пачке! Представляла себя парящей на сцене! Как я умела мечтать в то время!

Взгляд у нее стал мечтательный и удивленный, будто она, так хорошо зная себя, вдруг обнаружила качества, давно ею позабытые…