— Очень смешно! — шутя ворчала она, щекоча колючками Шамиру. Та хохотала до слез. Этот эпизод задал тон всему дню, так что, вернувшись на виллу, Мадлен едва не падала от усталости — столько хохотала.

Сидя в своей спальне, она одевалась к банкету, который Дейдра давала в честь ее дня рождения. Сидя с коктейлем в руках, Пол наблюдал за ее приготовлениями. В мягком освещении кожа Мадлен приняла медный оттенок. Она была прекрасна.

Пол отошел к окну. Стемнело. Скоро нужно будет ехать на банкет. Но он должен сделать признание прямо сейчас. Он заранее все продумал, даже отрепетировал. Ему нужно было заручиться слепым, безоговорочным доверием Мадлен: не только для успеха сегодняшнего предприятия, но и на будущее. Он глубоко втянул в себя влажный морской воздух и, заложив руки в карманы, решительно произнес:

— Мэдди, от твоих денег ничего не осталось.

Мадлен заморгала, однако на губах застыла улыбка, словно она ждала, что Пол признается в розыгрыше.

— Твои семьсот пятьдесят тысяч фунтов вышли почти два месяца назад.

— Ты хочешь сказать, что мы должны?

— Нет, любовь моя. Просто мы теперь существуем на мои средства. Но не на те, что заработаны литературным трудом.

Она тщетно силилась понять, куда он клонит.

— Тогда откуда…

— Я богат, Мэдди. Всегда был богат. Сегодня мое имение оценивается в десять миллионов фунтов. Мой личный капитал — пять миллионов. Я не говорил тебе раньше, потому что хотел посмотреть, как ты распорядишься украденными у Мэриан деньгами и как низко падешь, чтобы добиться успеха — для нас обоих. Я понимаю, это неприятно слышать, и стыжусь, но если сейчас я не буду полностью откровенен, ты не сможешь мне верить. Я дурно с тобой обошелся, и хотя теперь ты знаешь мои мотивы, тебе от этого не легче. Однако теперь лжи пришел конец. Больше — никаких фокусов. И еще одно: я больше не намерен платить Дейдре за твою карьеру. Я убежден — если захочешь, ты вполне сможешь обойтись без нее.

Она таращила на него глаза, очевидно, будучи не в силах переварить все сразу.

— Дом переписан на мое имя, машины тоже. Твой счет у Каутса аннулирован.

— Ты хочешь сказать, что я разорена?

— В общем да. Зато я — нет. Остальное не имеет значения.

Она растерянно смотрела на него.

— Да, наверное.

— Неужели это так плохо — зависеть от меня?

Мадлен молчала, а он пытливо вглядывался в ее лицо, пытаясь прочесть ее мысли.

Наконец она сказала:

— Понимаю. Ты сказал, что я разорилась, и сразу же сообщил, что богат. Значит, мне не о чем беспокоиться?

Пол погладил ее по голове. Мадлен в своем репертуаре: в первую очередь воспринимает практическую сторону дела. Тайные мотивы, лежащие в основе его манипуляций, подспудный смысл его лжи — все это ей недоступно.

Мадлен подняла на него сияющие глаза.

— Пол, ты любишь меня, несмотря на то, что у меня ничего нет — только тело и лицо?

— Этого более чем достаточно. И пусть сегодня у тебя нет ни пенса, скоро дела поправятся. А пока, дорогая, ты всецело в моей власти.

* * *

Звонко стрекотали цикады. В отдалении вздыхало море; о прибрежные валуны бились волны. Из соседней комнаты доносился гул голосов, а здесь, в столовой, звучали романтические мелодии Рахманинова. На столе возле каждого бокала лежала сложенная красная салфетка. Столовое серебро и хрусталь отражали пламя свечей. На террасе покачивались от легкого ветерка разноцветные лампочки. Дейдра окинула столовую критическим взглядом и подала Женевьеве знак, чтобы та приглашала гостей.

Не успела Мадлен усесться на почетное место во главе стола, как в бой ринулись фотографы. Она и Пол нежно улыбнулись друг другу. По просьбе Серджио Дейдра ухнула в это скромное чествование уйму денег, чтобы оно попало если и не на первую полосу, то хоть в колонки светской хроники газет во всем мире. Он велел до самого конца создавать Мадлен паблисити.

Пир стоял горой. Гости смеялись, пили вино, закусывали печеночным паштетом и свежим морским окунем. Потом подали фирменное блюдо Женевьевы — говядину в винном соусе. Голоса становились все громче; каждый старался переплюнуть остальных по части светских сплетен; непристойности и злые нападки на друзей и знакомых сопровождались хриплым смехом. У Шамиры блестели глаза; она то и дело разражалась бессмысленным смехом, что было совсем не в ее духе. Она сидела между французским корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Джоном Родди и Дарио — фотографом и деловым партнером Дейдры. Уж не крутит ли Шамира любовь с Джоном Родди, подумала Дейдра. Они с Мадлен обменялись многозначительными взглядами.

Перед десертом Дейдра сделала знак Дарио следовать за ней и выскользнула из столовой. Он догнал ее в холле — худой невысокий человек с гладким лицом и большими карими глазами. Она проработала с ним семь лет, но с тех пор как узнала о его принадлежности к bottega, он стал для нее незнакомцем.

— Ты говорил с Серджио?

— Вчера собиралась bottega. Я разговаривал с ним после того, как все разошлись.

— Что он сказал?

— Мадлен понадобится ему раньше, чем ты думаешь.

Она побледнела.

— Когда?

— Через три недели.

Дейдра ахнула.

— Он говорил, обстоятельства изменились… возникли осложнения… но так скоро… Почему, Дарио? Прошу тебя, объясни мне, в чем дело!

Он давно подозревал: Дейдра не знает, что Серджио как-то связан с семьей Таралло, — и сейчас лишний раз убедился в этом.

— Не имею права. Так хочет Серджио.

Дейдра промолчала. Нельзя давить на Дарио. Ей страстно хотелось спросить его об Оливии. Он член bottega и знает ответы на все вопросы. Ей ничего не нужно, только бы знать, что Оливия жива. Но на лице итальянца отразилось сожаление, и Дейдра поняла: он прочел ее мысли.

— Я не имею права посвящать тебя в тайну. Но обещаю: придет время — и ты увидишь их обеих. Постарайся, чтобы не позднее чем через три недели Мадлен очутилась в Италии. Сделаешь?

В его голосе не было угрозы: не пришло еще время угроз. Она любит Серджио — может быть, больше жизни — и пойдет на все, лишь бы стать его женой. Если же нет — он, Дарио, убьет ее. Таковы инструкции, полученные им от Серджио. Она слишком много знает.

— Конечно, сделаю, — ответила Дейдра. Нельзя показывать страх — именно потому, что этот человек опасен.

В столовой всеобщее веселье достигло апогея. Дейдра порадовалась за Мадлен. Та еще раньше шепнула ей, что знает, какой сюрприз приготовил Пол, но не скажет: он хочет сам оповестить публику. Очевидно, они назначили дату свадьбы. Мысленно Дейдра уже представляла себе лицо Мадлен, обсыпанное конфетти.

Под аккомпанемент двух местных парней — один играл на трубе, а другой бил в барабан — Женевьева и ее помощница внесли именинный торт со свечами. Все хором спели «С днем рождения». Потом Дейдра постучала по столу, требуя внимания. Пол улыбаясь встал из-за стола. И, подождав, пока все угомонятся, поднял свой бокал.

— Как вы наверняка уже знаете, я приготовил для Мадлен сюрприз. Она полагает, что догадывается, какой, но это не так. Итак, если вы готовы, дамы и господа… Мадлен, я хочу, чтобы ты первая нас поздравила. Я сделал Шамире предложение, и она приняла его.

Со всех лиц моментально сошли улыбки; все глаза обратились к Мадлен. Слишком потрясенная, чтобы пошевелиться, она тупо взирала на Пола, а он все с той же улыбкой протянул руку к Шамире. Воцарилась мертвая тишина. И вдруг у Мадлен выскользнул из рук фужер и разбился. Это привело ее в чувство, и она стремглав бросилась к двери; никто не успел глазом моргнуть. Серебристое платье блеснуло и растворилось во тьме. Дейдра ринулась следом. Но когда она добежала до боковой калитки и выскочила на неширокую горную дорогу, Мадлен уже не было.

Глава 24

Энрико молча наблюдал за тем, как береговая кромка тает, словно воск, в розовой утренней дымке. Волны с белопенными гребешками лениво плескались о борта «Росарии». Энрико вздохнул и спустился в каюту.

Горький аромат кофе смешивался со сладковатым запахом душистого мыла. Он улыбнулся. Мадлен хотела вернуть улыбку, но к глазам подступили слезы.

— Я думал, вы поспите, — сказал он, беря у нее кофейник и наливая две чашки. Потом передал кофейник наверх, матросам.

— Вернемся в салон.

Диванные подушки еще хранили очертания ее тела. С дверцы шкафа свисало серебряное платье. Мадлен переоделась в халат Энрико, и он мысленно поблагодарил ее за то, что она не тронула вещей Росарии.

Энрико все еще не был уверен, что правильно поступил, взяв ее с собой. Но когда он нашел ее в предутренней мгле сидящей на палубе в своем великолепном наряде, у него не хватило духу прогнать ее. Увидев его, она отпрянула, словно ожидая удара. Он заговорил по-итальянски, перешел на французский — и только потом вспомнил, что она англичанка. Он потребовал объяснений — в грубой, ультимативной форме; на ее лице появилось выражение затравленного зверька. Мадлен попыталась сигануть мимо него, но он поймал ее и заставил объяснить, как она сюда попала.

Она кивнула и не слишком разборчиво заговорила. Все же с грехом пополам ему удалось восстановить картину вчерашнего вечера. Когда Мадлен закончила, у нее было белое, осунувшееся лицо: казалось, до нее самой только сейчас дошел весь ужас происшедшего. Он не стал задавать вопросов — например, почему она выбрала именно его яхту. Все знали, что Энрико Таралло потерял жену. Эта несчастная решила, что одно разбитое сердце поймет другое. Не без досады, но решил взять ее с собой. Что он будет делать с ней на Сардинии, Энрико пока не знал. На острове его бабушка и сыновья — и, конечно, там их с Мадлен дороги наверняка разойдутся.

Теперь, когда они пили кофе, он рассудил: