…Наверное, подумала она, они хотят по дешевке приобрести у него кое-что… Может быть, даже для их музеев. У Рихарда же есть и русские художники. Эта мысль показалась ей вполне разумной, и Анне успокоилась.

Одеваясь в свою лучшую шелковую черную юбку, серую блузу и велюровый — уже не очень модный, но вполне приличный — пиджак, она все бегала глазами по стене, соединяющей их апартаменты, и вдруг под потолком увидела небольшую решетку. Вентиляция! Старая вентиляция… Теперь Анне вдруг совершенно успокоилась: у нее организовалось дельце преинтересное. И завтра же она все обследует. Если здесь Динар собирается поселять своих гостей, то она, может быть, и узнает что-то интересное… Эта решеточка так взбодрила Анне, что она даже порозовела и похорошела. А всего-то ничего — решеточка вентиляции!


Наташа вообще почти не спала, то выключала, то зажигала свет, то читала, то смотрела телевизор. Заснуть она уже не пыталась. А настроение у нее было препоганое: интриги, какой-то барон, — она, кстати, вспомнила его. На одном из приемов — высокий худой старик с костяной трубкой на цепочке поверх смокинга, на шее. У него было четкое, ярко выраженное аристократическое лицо (в молодости был, видимо, красив), но выражение бесцветных старческих глаз и всего лица было надменное и даже брезгливое. «Неприятный тип», — подумала Наташа тогда мельком и тут же забыла о нем, а теперь вот как повернулось: она должна — нет! — обязана его охмурять и охмурить. Для чего? Чтобы каким-то образом завладеть его коллекцией? Но как? Нет, конечно, это чушь! Сказал же Динар, что дела политические… Ничего-то она не знает!

Если бы не Сандрик, не угрозы Динара в его адрес — уже прямые, она как-нибудь бы справилась с этой «черной сотней» — или тысячью? Ей на себя плевать давно. Гарик пристроен, сын и сын. И только. А тут…

Прорвалась сквозь мысли резкая телефонная трель. Кто? Ну, конечно, Динар! Никто больше. Он просил ее поторапливаться, так как ему еще кое-что надо ей сказать и она должна успеть прийти до Аннелоре.

Очередные инструкции! Но она ровным и спокойным голосом сказала:

— Хорошо, я приду пораньше.


Встретил ее Динар радушнейше. Он сиял, поцеловал ручку, провел под локоток в гостиную, где в напольных вазах сияли изумительные хризантемы. Усадил и уставился на нее своими узкими, непонятного цвета, глазами: то они казались карими, то вдруг неожиданно превращались в болотные и даже один раз стали серыми… «Хамелеон», — подумала Наташа, так же приветливо глядя ему в лицо, будто и не было скользких и темных разговоров, будто и не угрожал он никогда и не бросал в нее унижающими словами.

Усадил за столик. Она хотела сесть спиной к свету, но он как-то упрямо усадил ее именно на это место. Она сняла перчатки, достала сигареты, хотя на столе лежало все. Прикурив, затянулась, и взгляд ее упал на картину, висевшую прямо напротив. Картина заворожила ее с первого взгляда. Она как-то почувствовала нутром, что она, эта картина, — подобие ее снов. А что в ней было? А ничего. Унылое, серое, темное полотно и яркие змеи водоворотов краски, такие яркие, что серая лента — казалась еще угрюмее и опаснее… Она не отрывала глаз от картины.

Динар увидел ее реакцию и поразился — что смогла увидеть в этой мазне глупая (в принципе-то!) Наташка? То, чего не увидел он. «Но она же ненормальная», — успокоил он себя, и настроение, упавшее было на секунду, исправилось. И даже хорошо, что она так запала, не зря он вывесил эту мазню… Динар усмехнулся: «Как же он интуичит отменно!»

— Понравилось? — спросил он с улыбкой.

— Да. Очень, — коротко ответила Наташа и отвела глаза от картины, будто не хотела на нее больше смотреть при нем.

— Ну вот и хорошо, — как добрый дедушка начал свою поучительную беседу Динар.

— Эта картинка писана папенькой дамы, которая сейчас придет. Он — эмигрант, писал картинки, — не смог удержаться Динар от насмешки, — был беден, и так далее. А барон Фрайбах, барон Рихард фон Фрайбах, — уточнил Динар, — собирает живопись, если, конечно, ему картина по карману, но, по-моему, кармана у него теперь как раз и нет. Но огромная коллекция всего. Хотя это сейчас не так важно. («Важно, важно! — подумала Наташа. — Вот это-то и важно!») А сейчас важно то, что я вам сообщу. Этот Фрайбах встретил господина Селезнева в Париже и вывез его с семьей сюда. Тогда еще у барона оставались кой-какие денежки от родителей. Купил у Селезнева несколько картин и всю жизнь заботится о маленькой, — Динар снова усмехнулся, — теперь старенькой Аннелоре Сторм, по мужу, и она как бы его приемная дочь, и это она приоткрыла замок для мини-экскурсий, чему барон вовсе не рад. Он хочет сидеть один в своем замке и наслаждаться всем один. — У Динара от злости вздулась на лбу жила, и Наташа это отметила. — А мы хотим, чтобы он поделился как благородный человек.

«Ну да, — подумала Наташа. Поделись с тобой просмотром, — картин не досчитаешься. Прав этот Фрайбах, пусть и неприятный тип!»

— Поэтому с Аннелоре вам надобно подружиться и подружиться, — тем временем продолжал Динар. — А там — будет день, будет пища. — Он снова улыбнулся. — Как вы поняли, Наташенька, ничего плохого я не замышляю. Вот теперь, пожалуй, и все, — сказал он и откинулся в кресле.

Его миссия выполнена. Как-то тяжеловато она ему далась, хотя, казалось бы, ничего особенного он не говорил, но на него действует эта мрачная Наташка.

А Наташа смотрела на него и тоже думала. О нем. «…Какой он был раньше милый, славный… Что с ним случилось?» «Да ничего, — дурында ты этакая, — ответил противный ядовитый второй голос, — ничего. Он и был таким».

Раздался звонок, и вскоре в гостиную вошла невысокая пожилая дама, очень похожая на встрепанного воробья, хотя на даме была шляпка с вуалью для визитов и бархатный пиджачок, вполне пристойный. Но ее маленькое блеклое, обтянутое сухой кожей личико, мелкие серые кудряшки, глазки с моргающими, чуть крашенными ресничками вовсю напоминали городскую незаметную эту птаху — воробья.

Дама улыбнулась всеми своими меленькими зубками и прощебетала, сначала по-французски, потом перешла на русский, мило спросив:

— Можно? О, я не вовремя. У вас, возможно, деловая встреча? А я шла мимо и решила зайти к моему русскому другу. — Тут дама замолчала, испугавшись, видимо, что говорит что-то не то.

Дама села, Динар спохватился и стал творить что-то с чаями, обещая угостить дам чем-то сверхъестественным.

Наташа снова посмотрела на картину — и для того, чтобы завязался разговор «по инструкции», и просто потому, что эта картина как-то давала ей силы пережить эту комедию, но, пожалуй, с приставкой «-траги».

Аннелоре — они уже познакомились — живо и с любопытством спросила:

— Вам нравится?

И Наташа, как и прежде Динару, искренне ответила:

— Очень.

И Аннелоре вдруг, неожиданно для себя, растрогалась и почувствовала неизъяснимую симпатию к этой красивой и, как ей вначале показалось, холодной и капризной женщине. И самое главное, что она-то сама не придавала никакого значения папиной «мазне». Она не понимала ее, не любила, потому что живопись не принесла их семье ни денег, ни благополучия, ни счастья…

Но свои деньги Аннелоре сейчас отработает, она — честная женщина и знакомство мадам с Рихардом ей ничего не стоит. Они вместе посмотрят его коллекцию, а там — как будет… Во всяком случае, — вдруг со злостью подумала Анне, — никаких пакостей она против них делать не будет! И надо поработать над вентиляцией: войти в курс всего — вот что важно. И она улыбнулась и стала бойко болтать по-русски о том, что у ее отца много картин, но почти все они находятся у барона Фрайбаха, как того хотел и сам барон, который, собственно говоря, ей как второй отец. Наташа ответила, что с радостью посмотрела бы, и вообще, ей очень интересен и замок и все слухи о несметных шедеврах, которые там находятся.

На что Анне искренне вскричала:

— Что вы, дорогая, я просто скажу Рихарду, и мы с вами можем пойти туда в любое время!

Они оставили эту тему сразу же после того, как дамы обменялись телефонами и стали просто пить чай и болтать по поводу всяких пустяков — погоды, немножко политики в связи с Россией, немного о красотах страны, чуточку ностальгии… Время бежало незаметно, и когда Анне первая взглянула на часики, оказалось, что болтают они что-то около двух часов. Она вскочила и с ужасом заявила, что у нее полно дел и она рассчитывала на полчасика забежать, передохнуть, а получилось!..

— Это потому, — сказала она извиняющееся, — что вы — оба русские, это так для меня приятно, так важно. Ведь здесь русских почти нет, страна маленькая и никаких эмигрантов не жалует.

Наташа тоже встала, пробормотав, что и ей надо идти — очень не хотелось оставаться наедине с Динаром и выслушивать его замечания, рассуждения, и вообще ей не хотелось даже слышать его голос — сейчас почти нежный, с мягкими оборотами… Знает она все это…

Динар попытался было ее остановить, но она настояла на уходе, и Динар понял, что дальнейшие уговоры при Аннелоре совершенно ни к чему — они уже могут превратиться в некоторую перепалку, что хуже уговариваний, а этого не должно быть при посторонних.

Дамы ушли вдвоем, и Наташа на ходу сказала Анне, что подвезет ее, на что та рассыпалась в благодарностях…

«Чудный альянс!» — подумал Динар. Закрыв за ними дверь, сам он прошел в гостиную, сел и задумался. И вдруг ему не понравилось: и то, что они ушли вместе, и какое-то странное выражение глаз у Аннелоре, когда Наталья сказала, что ей нравится мазня папаши Селезнева… Ну как он мог довериться бабам?!

Динар не мог понять, как такое получилось, что он вдруг стал зависеть от двух очень ненадежных баб. Что одна, что другая. Но что делать? Как иначе добраться до этого Фрайбаха?! А без него — никуда. Никакие прекрасные идеи Динара не дадут ростка. И не собирается он этого барона грабить. Все произойдет постепенно и по-другому… Когда Динар был послом в этой стране, знал, конечно, про Фрайбаха, но руки тогда были коротки: такое дельце, какое он придумал тогда, в те годы, ему не провернуть. А теперь почти 100 процентов успеха. Придется кое-что корректировать по ходу…