Окровавленный Локи, верный друг князя, отданный им на заклание по навету волхва, того самого Деницы, что никогда не ошибался, с дротиком в горле и стрелой в глазу, бездвижно лежал у столетнего дуба. Вокруг него столпились воины.

– 

Асмуд, ты ранен? – спросил регент у своего человека.

Телохранитель юного княжича сидел без кольчуги и латных рукавиц, в разодранной рубахе, на его рунических татуировках запеклась кровь.

      Асмуд стонал. Стрелу уже извлекли, Свенельд прижигал рану раскаленным железным прутом. Воевода подтвердил:

– Да, княже, Асмуд ранен. Локи встал на дыбы, почуяв неладное, и принял на себя первый удар. Затем Асмуд закрыл князя телом, я щитом. Мне повезло чуть больше.

Олег увидел пробитый дротиком щит воеводы. Найдя княжича целым и невредимым, он похлопал Игоря по плечу и склонился над своим конем. Здесь же лежали убитые ратники. Князь приказал отнести их на повозку волхва и не справлять по ним тризны до отмщения.

– Что, Деница, на сей раз боги надули в твои уши кривду? – обернулся он к волхву.

– Тут тайное знание, княже, – увернулся, как обычно, ведун, – Истолковать пророчество теперь можно иначе…

– Иначе!? – в бешенстве князь взял ведуна за шиворот и отвел в сторону. – Как иначе?

– Так, княже… – дрожащим, но не лишенным смысла голосом произнес Деница, – Видение показало, что примешь ты смерть от своего коня. Смотри, что случилось. Внимай не глазам своим, не сердцу, а только разуму. Конь спас княжича. Пал вместо него. Что это значит? Одним богам известно…

Ведун бросил косой взгляд на выжившего благодаря коню княжича Игоря, намекая, что зловещее предзнаменование исполняется, что смерть коня и есть начало конца Олега. Конец этот близок и неминуем и придет от княжича Игоря…

Регент рявкнул словно зверь, но отпустил неутомимого в своих предсказаниях волхва. Глубокая печаль отпечаталась на его челе, но он не подал виду своим людям и велел подвести нового коня, не такого резвого как Локи, но лучшего после него. Он оседлал его одним прыжком. Конница и пешие воины выстроились для похода.

– Что делать с Локи? – перебил горькие мысли Олега воевода Свенельд. – Похоронить коня? Закопать или сжечь?

– Снимите с него шкуру и выделайте! – велел Олег, – Призови всех купцов, кто вернулись с Царьграда. Пусть расскажут все, что выведали, а художник с их слов пусть выдолбит на коже Локи карту города с крепостными стенами и рвами, что со стороны суши, и укреплениями ромеев со стороны Залива Золотой рог. А череп моего Локи приделай к носу-штевню флагманской ладьи, ее скоро спускают на воду. Локи пойдет на Царьград вместе со мной…

Спустя два дня у ворот Коростеня появилась огромная по меркам древлян дружина. Городские ворота были заперты. Меж зубцами деревянной крепости стояли древлянские лучники.

Мал взирал на чужеземную рать со смотровой башни. Он знал о причине визита не званных гостей, так как видел в седле и юного княжича. Тот жив, а значит покушение непутевого Домаслава, сына кузнеца Горыни, не удалось.

Разглядел он и своего вынужденного союзника. Теперь ему, воеводе Свенельду, более других была выгодна гибель Мала, ведь вождь древлянской земли знал многие его тайны.

Мал оценил на глаз силы варягов и их славянских вассалов. Были среди них и древляне с других городищ, те что до сих пор запускали с курганов на радостях огненные колеса Перуна в знак смирения перед судьбой и в честь пришлого киевского князя.

Коростень мог выстоять и неделю. Припасы позволяли, а осадных башен, катапульт и таранов варяги не захватили. Пришли хоть и немалым числом, тьмой, но налегке. Флот, что мог высадить воинов в самых уязвимых местах, варяги не снарядили, возможно боясь мелководья Ужа, ведь имелись же у них и мелкие челны. Но скорее выдвинулись спонтанно, времени то немного прошло, во гневе. Видно рассчитывали на быструю сдачу. В открытом бою они одолеют древлян моментально. Мал дал себе слово сделать все, чтобы избежать ристалища за вратами, чего бы ему это не стоило. Единственной целью сейчас было спасти свой народ, откупиться любыми подношениями и дарами. Главное – не пустить в город разгневанных варягов.

– С чем пришел, добрый князь, владыка земель наших!? – громко встретил регента и княжича правитель Коростеня. В словах его не было пренебрежения, но не нашлось и страха.

– А ты так встречаешь своего сюзерена? Не отворяя ворот? – ответил за Олега воевода Свенельд, лютый враг и коварный перебежчик, чья измена могла сослужить свою службу.

– Не ты ли это, Свенельд, тот, что получил сполна дань и сверх дани, и теперь пришел, чтобы взять еще?! Обнищал мой народ, взять боле нечего? Отдали и шкуры, и серебро, и воск, и мед, и железо кованое! – слова свои Мал обратил к Олегу. Пусть знает, что делегированный им для сбора дани воевода лукавит в отчетах. Кто знает, воровство часто бывает причиной непримиримой распри. Терять было нечего.

– Язык твой я сперва вырву за навет, а потом намотаю на вот этот дротик, который испортил мой щит! – прорычал воевода.

Олег взглянул на него с неодобрением, и Свенельд понял, что ему лучше помолчать.

– Выйди к нам, потолкуем, решим, как поступить с твоим городом вместе с тобой. Не выйдешь – пеняй на себя и свое малодушие! – отрезал Олег.

Мал не мог не прислушаться к словам князя, на стороне которого была сила, в десятки, а то и в сотни раз превосходившая и по организации, и по выучке его ополчение.

Недолго думая, Мал, попрощавшись с женой и Малушей, приказал поднять бревенчатые ворота, кованые шипами и выехал верхом навстречу неизвестности. Он взял с собой только сына Добрыню, воина славного и неукротимого. Остановить его он бы не смог…

Увидев это, князь Олег проникся уважением к этому славянскому вождю и выдвинулся навстречу. Сопровождение было малым. С ним тронулись на переговоры воевода Свенельд, юный Игорь, два ратника и древлянский перебежчик из лояльных бояр по имени Житомир, который утверждал, что знает зачинщиков мятежа и вызвался их опознать.

Злоумышленников нетрудно было вычислить по клейму на наконечниках дротиков. Такие ковал в Коростене только кузнец Горыня, отец Домаслава, которому людская молва прочила в невесты саму Малушу – любимицу правителя древлян. Сулицы и стрелы были главными уликами вины Коростеня. Мал бы не отвертелся, а Житомир при поддержке даже небольшого горнизона варягов установил бы после низложения Мала свою власть над всеми городищами по обоих берегах Ужа.

В повозке на сене с трупами варягов следовал так же ведун Деница. Она плелась медленно, ведун не спешил дергать за удила. Поэтому едва подоспела к началу разговора.

Переговорщики остановились друг напротив друга. Начал Олег. Он спешился, чтобы подойти к повозке и сбросить ветошь с трупов своих собратьев.

– Смотри сюда! – гаркнул князь на Мала, – И найди себе оправдание! Чтобы я не отдал тебя своей дружине на растерзание и не разорил этот город, не сжег его дотла, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков!

– Князь, вины древлян в этом нет, – глядя на убитых варягов свысока, не слезая с коня, без сожаления и сохраняя спокойствие ответствовал Мал, – Ежели кто и замыслил убийство, то одиночка, разбойник, не подвластный закону ни князя, ни Перуна, ни Волоса… Может и зря ты подумал на нас, но гнев твой суров, и я паду ниц без головы, но не отдам тебе город на поругание безвинно…

– Безвинно? Вон твой сородич из соседнего городища уверен, что ковали оружие именно здесь! – указал князь на знатного древлянина.

– Кто? Тот? – прожег взглядом боярина Мал, – И ты ему веришь? Что ты наплел великому князю, Житомир? – уже обращаясь к боярину, спрашивал Мал, – Что ты знаешь, чего я не ведаю?

– То и знаю, Никитка Мал, что Горыня, кузнец твой, ковал наконечники для сулиц и стрел, что вонзились в дружинников князя! На них его клеймо! Горыня, отец Домаслава, того зверолова, что сватается тебе в родню! – выпалил предатель народа, унизив авторитет Мала пренебрежительным панибратством, словно общался с равным или претендовал на древлянское верховенство сам, – Горыня не просто ковал, а верно по твоему научению. Не ты ли подговорил его сына на злодеяние? Не ты ли зуб точишь на варягов, призванных славянами на правление землями нашими, доселе разрозненными, в распрях и в заметнях погрязшими?! Все знают, что ты подбиваешь древлян на смуту, что ты изменник государства нового и великого. Гордыню свою не смирил, не желаешь признать законную власть! Не ты ли жрецов изничтожил за неподчинение воле твоей!?

– Я варягов не звал, мне они не к чему были, это сущая правда! Но и убийства не замышлял, давно смирившись с властью твоей, княже, и княжича! Дань исправно плачу, Свенельд знает! – не признался Мал, – А если кузнец виноват, то я его сам зарублю при народе, и сына его, коль виновен, я с радостью обезглавлю и в назиданье выставлю на кол. Он мне не кровный, к тому же не верь наговорам и сплетням, мало ли кто возмечтал о Малуше моей! Она достойна княжича, не меньше!

Неуемная гордость Мала вышла наружу, и затмила первое впечатление. Князь Олег еле сдерживал ярость. Это стало заметно всем.

Князь выходил из себя от того, что его и дружину не пропускали в город, и что эти звероловы настолько обезумели, что готовы оказывать сопротивление.

Локальная война не входила в его планы. Это был самый большой город в этих землях, с двадцатью тысячами населения. К тому же в соседних городищах, в окрестностях, в лесах, на болотах затаилось значительное количество сочувствующих противникам киевской власти и не повинующихся варягам. Этим лесным людишкам не хватало лишь предводителя.

Восстание можно было подавить в зародыше, сломив дух прямо здесь, в логове бунта, пока древляне не собрались с силами и не начали лесную войну с вылазками, захватами обозов, нападениями на мелкие отряды и посольства, на сборщиков дани и на неукрепленные остроги, присягнувшие на верность.

Князь ощетинился словно хищник, запрыгнул на коня и развернувшись к своим ратникам, крикнул: