Из леса ввысь поднялась целая птичья стая. Видно, зверь распугал. Перелетели птицы подальше от тревожного шороха. А люди не заметили. Мало ли, кабан или косуля, звери неуклюжие. Тушки подобных им крутились на вертеле и издавали приятный на запах дымок, раззадоривающий аппетит у хмельной братии, уже не способной воспринимать ни звуки, ни вопли, ни приказы. Варяги уже были здесь. Их разведчики расположились на верхушках и ждали.

Берсерки и княжеские гридни вдруг разом прервали поединки, ринулись к кургану и, окружив насыпь, перекололи и сбросили с него всю славянскую стражу.

– Защищать княгиню! – раздалась команда самого опытного из них.

Ольга же не прекратила молитву, вознося к небу свою печаль и не обращая внимания на скопившуюся у кургана массу вражеского народа. Варяги отбивались от очумевших от неожиданности древлян.

Мал почуял неладное, но давно отстраненный от реального управления племенем, рыскал меж столпившихся соплеменников в поисках Домаслава, единственного вождя, кто способен был повлиять на расслабившихся в поминальном пиру, перешедшем в оргию, людей.

Домаслава нигде не было. Скорее всего он не выходил из городища. Во всяком случае он не был замечен на ритуале погребения князя Игоря и тризны в его честь. Проигнорировал похороны своего врага Домаслав сознательно, однако лучше бы для него было присутствовать, тогда, возможно, вылазка из леса варяжской дружины не явилась бы внезапной.

Варяги выскочили из леса словно летний ливень, размывающий берега и обрушающий утесы. Они устремились на праздное скопище, зарубив тысячи, пока люди не опомнились и не обратились в паническое бегство к своему городищу. Трупы древлян, мужчин, женщин и даже детей, усеяли поле у кургана.

Ольга отводила глаза, ибо знала, что вина лежала на ней, но убеждала себя и сейчас, когда варяжский топор уже был занесен над целым народом, что иного пути она бы не сыскала. «Если не убьешь врага, все посчитают это слабостью. Коль не истребишь непокорных, их примеру последуют остальные данники и вассалы…» – повторяла она про себя совет Асмуда.

Не вняла она совету пророка, услышанному когда-то от старца Фотия: «Оставь свою месть, вложи ее в руки Господа, не окропляй руки свои кровью невинных, ибо противно сее Господу, Он сам накажет за тебя обидчиков твоих»…

Не проявила терпения, подогнали ее жаждущие мести и бойни на непримиримую войну с народом строптивым и ненадежным, склонным к надменности и в кровожадности не уступающем варягам. Муж ее не был ангелом, но и убили его не святые!

Когда отступившие древляне укрылись за стенами своей столицы и опустили ворота, Домаслав уже взял бразды правления обороной в свои руки. Варяги обманули, они изначально готовились к войне. Заложники стали лишь прикрытием, и наверняка все они мертвы, как и тысячи тех, что остались на поле у кургана, загородившего древлянское солнце.

– Лучники на стену! Все, способные держать оружие, все без исключения, отроков и молодых женщин это тоже касается, получить мечи и сулицы в кузне отца моего Горыни! – отдавал приказы Домаслав.

Варяги добивали раненых, одновременно вкапывая заграждения из ощетинившихся клиньев для своей ставки. Готовились к долгой осаде. Домаслав разглядел со сторожевой башни мальчика на белом жеребце, он еле держался в седле. Оруженосец держал коня за уздцы, иначе бы мальчуган, по всему было видно, что это и есть Святослав, свалился. Он смотрел на деятельное управление неприятельских воевод, на их четкие и устрашающие своей синхронностью построения, на их стройные ряды и сверкающие металлом дорогие доспехи, на грамотное передвижение флангов, оценивая их число.

Объединенная дружина Свенельда и Асмуда – сокрушительная сила, но ее было явно недостаточно для молниеносного штурма городских стен. И у варягов не было осадных орудий, возможно баллисты и осадные приспособления застряли в пути. Но это всего лишь дело времени. У древлянских врагов сильный флот. Они получат все необходимое в ближайшие дни.

Придет и подкрепление от лебезящих перед иноземными захватчиками северян, уличей, тиверцев и полян, особенно когда они прослышат, что древляне заперлись в своей «норе» и бояться высунуть нос, что томятся они в страхе и неоткуда им ждать подмоги, что морят их голодом и одолевают их болезни. И тогда они захватят город, еще не успевший обзавестись достаточным количеством катапульт и снарядов для них, подготовить свою рать для отпора грозного врага, и перебьют все население…

Эх, еще бы немного времени, и Домаслав построил бы сотни баллист, окружил бы город более высоким частоколом. Лес бы позволил и дал сырье плотникам. Он расширил бы ров и залил бы его водой из реки, чтоб наверняка обезопасить город, призвал бы на помощь воинственных вятичей, подговорил бы через послов печенегов, а если пришлось бы, отдал бы все, что есть и подкупил кочевников, чтоб ударить разом по ослабленному Киеву и сохранить независимость. Наконец, выпросил бы ссуду у хазар и нанял бы на хазарское серебро целую рать славянскую, что ненавидела пришлых хозяев и мечтала о прежней вольнице, временах славных своей лютостью и злобой, но насыщенных свободой, верностью своим богам и преданиям народным. Времени на все это не хватило…

– Будем атаковать врага, пока он не укрепился для осады. – призвал свое племя вождь, – Если они окопаются, мы их не выкурим! А завтра их рать умножится! Пойдем на них теперь! Не будем ждать! Убьем их наследника и его обманщицу-мать! Разорвем главного притеснителя нашего народа проклятого Свенельда, как князя Игоря! Отомстим за женщин наших и детей зарубленных! Отстоим нашу свободу! Если придется , сгинем за нее!

Из Коростеня вышла древлянская рать, в десять раз многочисленнее, чем дружина варяжская, но разношерстная и неорганизованная. Впереди лучники, за ними всадники, следом легковооруженные пехотинцы в шлемах, но без щитов, среди них и сотни отроков, даже воительницы с измазанными грязью для устрашения лицами, в шкурах волчьих и беличьих.

Малыш на белом жеребце при поддержке оруженосца выдвинулся из заграждения. По бокам от него ехали воеводы Свенельд и Асмуд. Ольга под защитой гридней все еще молилась на кургане. Княжич Святослав бросил ритуальное копье в сторону древлянского воинства. Бросок получился слабый, иного от дитя никто и не ждал. Дротик, пролетев меж конских ушей, упал у копыт жеребца.

– Иду на вы! – пробормотал мальчик заученную фразу своим детским голоском, исполнив священный бросок в честь Одина, и посвящая ему все жертвы кровавой тризны в память о своем отце. Так его научили, и он ждал одобрения в глазах взрослых, ведь мамы рядом не было.

– Князь уже начал! Последуем, дружина, за князем! – обступили княжича лучшие войны, подбадривая молодежь.

Варяжские сапоги затопали в такт барабану по древлянской земле навстречу превосходящим в числе оборванцам, которые отчаянно бежали навстречу своей гибели. Ведь обернуть ярость в умение может только время.

Тактика открытого боя в чистом поле, наука приходящая с опытом и при наличии хороших командиров, с детальным анализом прошлых побед и особенно поражений, присуща лишь тем, кто живет набегами. Варяги злорадно смеялись, выдавая свое презрение вооруженному наспех сброду.

Древляне просачивались ручейками сквозь выставленную стену щитов, полагая, что пробивают ее. Уловка же состояла в том, чтобы пропускать древлян дозами, а затем закрывать стену, поэтому сперва воевода издавал команду «Открыть щиты!», потом «Сомкнуть ряды!».

В тылу у варягов, древляне оказывались в меньшинстве, их истребляли частями и на флангах, и в центре. Все это было хорошо видно со сторожевой башни. Там стоял Мал и рыдал, как младенец, ощущая всю безысходность положения его бедного народа. Домаслав же бился среди своих сородичей, врезавшихся в глухую оборону варягов, которые то и дело открывали «двери смерти», проглатывая щепотками, чтобы удобнее было переваривать десятки его соплеменников.

Вождь старался сохранять хладнокровие, но видел, что войско его тает, так и не пробив стену щитов. Под ним самим пала лошадь, пронзенная стрелами, но он остался невредимым и продолжал бой, взобравшись на гору трупов. В какой-то момент, когда количество жертв измерялось тысячами, Домаслав осознал, что идти на варягов было ошибкой: «Так этот удав проглотит всех и не подавится!»

– Отходим! – прокричал он свой приказ об отступлении. Беспорядочная толпа, казалось, ждала лишь сигнала, чтобы дать волю своей панике.

Домаслав прикрывал отступающих с горсткой своих соратников. А варяги вывели лучников и стреляли залпами в спину бегущим, сокращая попавший под жернова истории народ и убивая даже дух сопротивления.

Его друзья падали рядом с ним, скошенные варяжской стрелой. Их искромсанные топорами тела засыпали поле. Он тонул в них, карабкаясь к небу и уже приготовившись разделить с лучшими из соплеменников свою горькую судьбу, с именем любимой на устах, унося с собой ее облик и представляя образ их еще не родившегося дитя.

Нет! Не бывать этому. Домаслав опомнился, отмахнувшись от минутной слабости. Он сбрасывал трупы и лез, уходя от града стрел, защищаясь щитом убитого варяга. Напоследок он увернулся от копья. Оно воткнулось в сажени от Домаслава. Он извлек его из земли и бросил в своего преследователя, попав прямо в шею… Он забежал в город последним.

Канаты отпустили, и врата упали. Стража успела закрыть засов и подпереть вход бревнами, дабы смягчить удар варяжского тарана.

– Сколько!? Сколько погибло!? – спрашивал у людей Домаслав.

Никто не ответил. Он пробирался, переступая через раненых, к сторожевой башне, где по его просьбе находился Мал. Отец Малуши точно знал число павших.

– Пять тысяч! Каждый четвертый погиб… – рыдал Мал, – Они уничтожат всех нас! И твою жену, мою дочь. Они не пощадят никого! Лучше ярмо, чем смерть. И зачем я соблазнился поддержать тебя в глупой затее породниться с гидрой! Одну голову этой змеи отрубишь, так вырастит новая! Теперь мы разозлили их еще пуще! Мало было тебе убийства их князя!..