Отец был спасен. Еще через две недели Горыня встал на ноги и мог сносно передвигаться с помощью сделанного сыном удобного посоха из елового ствола. Спустя еще немного времени руки кузнеца, соскучившиеся по железной руде, молоту и наковальне, потянулись к труду.

Возвращаться в Коростень никто не собирался. И отцу, и сыну было понятно, что их обоих разыскивает вероломный Мал, сделавший их врагами варяжских князей, так что лес оставался единственным их домом. Кормящим и укрывающим.

У болот Домаслав предавался сладким воспоминаниям о своей возлюбленной Малуше и мечтал лишь об одном – вызволить девушку из варяжских оков.

Сладкие грезы казались теперь несбыточной мечтой. Но разве не жив человек, пока у него есть мечта. Иногда лишь мечта придает силы. Кто-то подменяет мечту желанием мести. Да, он хотел отомстить Малу за отца, но каждый раз останавливал себя на отрезвляющей мысли, что правитель Коростеня отец его любимой.

Тем временим Мал, выполняя наказ сюзерена, отрядил в леса целую экпедицию для поимки беглецов, предупредив, что Домаслава лучше взять живым…

Ранним утром сын кузнеца отправился верхом на своей добыче – лошади знатного древлянина – к небольшому лесному озеру, месту водопоя и рыбной ловли, скрытому от глаз людей зарослями высокого камыша. Пришлось снова ненадолго оставить отца.

Животное с удовольствием плескалось в воде, беспечно лязгая копытом по белым лилиям и отряхивая густую гриву. Домаслав нежно гладил гладкую морду и грудь, на мгновение забывшись в приятных хлопотах. Чувство опасности улетучилось бы вовсе, если бы не хрустнула ветка.

За этим хрустом последовало рычание росомахи, и человеческий выкрик, короткий возглас ужаса. Домаслав не расставался с оружием, ведь он давно готовился к нашествию незваных гостей: привязанная на поводок росомаха была одним из его сюрпризов и способов оповещения. Кто-то разбудил зверька, и это сделал человек…

Ноги мгновенно оказались в стремени. Лошадь понесла его к дубу, где был отец. На тропинке он увидел древлянина, ошарашенного от встречи с росомахой, которая успела его укусить. Забыв обо всех мерах предосторожности, вооруженный сулицей и ножом древлянин бежал навстречу своей смерти.

Лошадь Домаслава сбила его с ног. Сын кузнеца добил врага метко выпущенным дротиком, но тут же наткнулся на еще двоих. Оперевшись на стремя, он вытянулся во весь рост и выстрелил из лука, затем перезарядил стрелу и выстрелил еще раз, сразив наповал одного из посланцев Мала. Другой укрылся за деревом и запустил в Домаслава дротик. Ловкий охотник увернулся и поскакал по знакомой тропе.

У дуба он вместо отца обнаружил рыскающих по его новому жилищу наемников Мала. Завидев Домаслава издали, они ринулись на него, не ведая, что находятся в пределах его крепости, где чуть ли не каждая ветка приспособлена под рычаг для выпуска сети или иной смертоносной затеи, воплощенной в жизнь изобретательным умом охотника.

Нужно было во что бы то ни стало найти отца. Домаслав кружил вокруг злодеев, насчитав их не больше пяти человек. Количество подручных Мала резко уменьшилось, когда еще двое наткнулись на отпружинившее на них бревно с шипами.

Оставшиеся резко дернулись в сторону плотины бобров, Домаслав устремился за ними. У берега, заросшего черной ольхой и ивой, он увидел своего отца, стоящего на коленях прямо в воде. Над Горыней стояли двое и держали его с двух сторон. Один из них приставил к горлу кузнеца булатный нож. Еще двое сидели в старенькой челне.

– Домаслав, все кончено. Если не сдашься, перережем глотку твоему отцу… – прошипел предводитель из лодки.

– Тогда лучше утопи! Как он утопил мою мать. – неожиданно вступил в диалог Домаслав.

Наемники Мала переглянулись, и после недолгой паузы старший подал знак. Горыню взяли за волосы и погрузили в воду. Он долго бултыхался. Но как-только затих, его вытащили и дали отдышаться.

Домаслав не шелохнулся, его мозг пытался найти хоть какой-нибудь выход, но не мог сообразить.

– Сынок, ты прости меня. – заговорил едва не захлебнувшийся Горыня, – И за мать прости. Моя жизнь должна закончиться в воде. Так мне на роду написано. Моя, но не твоя. Ты беги, сынок! Оставь меня! Сдашься, мне все равно конец! И тебя не пощадят. Спаси хотя бы свою жизнь ради матери твоей! А я к ней пойду, упаду в ноги и расскажу, каким ты стал! Отпусти меня. Ступай! Скачи в лес!

– Неужто храбрый Домаслав оставит отца!? – решил подначить охотника предводитель. – Даже не попытаешься!!?

Домаслав спешился и отпустил лошадь. И тут он понял, что окружен со всех сторон. Краем глаза он заметил, что сзади стоял целый отряд из до зубов вооруженных древлян… Именно сейчас он ощутил всю призрачность своей недолгой жизни и крушение всех надежд. Он пошел на врагов, не смотря на безнадежное положение. Однако, люди, что держали его отца, бросили Горыню невредимым и поплыли на противоположный берег. Это могло означать лишь одно: они испугались прибывших воинов. Их действительно было в несколько раз больше, и логика происходящего подсказывала, что эти головорезы были его союзниками…

Горыня залился слезами, когда оказался в объятиях сына.

– Ты прости меня, отец, за мои слова… – зарыдал в ответ сын.

– Не вини себя ни в чем, ты моя гордость и гордость матери. Ты презирая смерть, не отступил и не бежал, и вот ты здесь… – плакал кузнец. Нащупав в воде свой посох, он оперся на него и на сына и встал.

Домаслав не участвовал в расправе на лодке, но он понял, что его обидчики получил по заслугам после того, как к отцу и сыну подошли древлянские воины.

Они бросили к ногам Домаслава головы старшего наемной ватаги Мала и трех его сподручных, после чего развернули ветошь, в которую была завернута наковальня кузнеца и его молот, раздобытые в знаменитой в Полесье коростеньской кузнице.

– Веди нас, Домаслав… Претит жизнь, как у загнанной в угол росомахи, которая либо питается падалью, либо бросается на людей. Мы не хотим больше Мала. Он привел к погибели и нищете наш народ. Но хуже всего унижение.

– Мал наш князь… – прошептал Домаслав, – Его дочь угнали в полон. Угнали из-за меня. Ведь это я покушался на варяжского княжича.

– Нам Мал не князь, и варяжский самозванец древлянам не указ! Печаль наша не о том, что ты, Домаслав, покушался, а о том, что не убил нашего врага. Не заставил уважать наше племя. А еще о том, что одного тебя трусливый и жалкий Мал послал на такое дело. Ты как хочешь, но Мал для нас умер. Если захочешь, принесем тебе и его голову. Будь нашим вождем…

– Не нужна мне голова Мала, не нужна власть над вами! Мне нужна голова князя русов! И нужна моя Малуша! Помогите в этом не как слуги мои, а как братья…

И был после этого происшествия людской гомон в Полесье. Пошла молва о непокорном лесном вожде, собравшем под своим началом несметное воинство. Молва преувеличивала численность разбойничьей шайки, описывая ее равной по силе дружине киевских воевод. По всем берегам притоков Днепра и синеоких озер прокатилась весть о готовящемся восстании.

Бабы судачили за веретеном разное: о том, что окаянный Мал совсем из ума выжил, один только и не ведает, что народ не хочет платить дань чужакам. А сын Мала подался в прислужники варягам и сделался воеводой в их войске, стал свиреп к своим собственным собратьям и метит в правители древлян не как наследник рода, а как посадник и проводник чужеземной власти. И будет Добрыня собирать дань со своих, а сносить добро своему сыну будет его отец, чьи руки по локоть в древлянской крови. А Малуша, дочь Мала, так же ретиво выслуживается перед новыми хозяевами, из страха забыв свободолюбивый нрав своего племени и девичью гордость. По словам «осведомленных обо всем» прядильщиц, устроена Малуша ключницей у супруги главного обидчика древлян беса Игоря. Того, что изрубил беззащитных древлянских отроков у стен Коростеня и посадил их головы на кол для устрашения, показывая удаль и свирепость перед своей дружиной.

«Если не показать строптивость, не положиться на сильных мужей, а довериться трусливому роду Мала, усохнут земли древлян и сотрется из памяти имя горделивого племени. И превратится народ в безропотное стадо у своих иноземных пастухов, а Мал-собака будет в злобе лаять, обирая всех до нитки на Полюдье»…

Стекались недовольные с древлянских городищ. Мужи сносили руду для кузни Горыне. Бил его молот и день, и ночь, выковывая мечи, ожерелья и наконечники. Закипела жизнь в Полесье. Появилась надежда на спасение у древлян. Даже водяную мельницу выстроили у той самой плотины бобров и сносили туда зерно для жернова, чтобы был достаток в лесном братстве во всем без исключенья. Поставили и новые лесные капища. Жрецы, ненавидящие Мала, их освятили, так же как благославили давиче киевские, и потребовали жертвоприношений. Домаслав отказал, сказав, что больше не прольется зря древлянская кровь.

Древляне плели кольчуги и клепали щиты. Мастерили ладьи-однодревки и ставили сосновые мачты.

…Мал отвернулся, когда повозка привезла к городским воротам обезглавленные трупы его наемников, отправленных киевским вассалом в лес за Домаславом и Горыней.

Бывший вождь один осознавал, что все это могло означать. Своей смерти отвергнутый правитель не боялся. Он боялся лишь за своих детей, да за этих подлых людишек, которые больше не считали его авторитетом. Мал хоть и ходил как чумной, но все еще продолжал считать своими чадами отвернувшийся от него народ, чувствовал перед Коростенем свою ответственность.

Он, в последнее время опустившийся, более ничего не мог предпринять, смирившись со своей участью и ожидая ужасной развязки. Предвоенная эйфория, овладевшая городищами по обе стороны Ужа, не трогала его. Он не верил в победу, но он и не мог предотвратить неминуемую погибель. Время дипломатии закончилось. Когда кузнец заносит свой молот, металл меняет форму, превращаясь в клинок. Куда пойдет народ, туда пойдет и Мал, даже если глупые люди заведут его прямиком на плаху.