Пора склоняться над картой под тусклой свечой прошла, советы были выслушаны, велеречивые дискуссии и горячие споры завершились. Как и приготовления. Быть может, что-то было упущено, чего-то не предусмотрели, возможно, недооценили врага и переоценили свои силы.

Север отличает прямота, Юг побеждает хитростью. А Восток во времена великого переселения в одно мгновение ока превращается в Запад, ведь солнце встает с Востока и гонит кочевников в путь.

Завоевание есть способ выжить. А что толкает в путь варяга!? Понятное дело! Холод… Олег озяб, и бодрый оруженосец подал ему соболиную шкуру. Да, холод и блага, несправедливо распределенные в этом мире. Они шли на Юг не искать справедливости у сильных мира, а насаждать огнем и мечом свое право быть в когорте избранных. Диктовать свою волю на равных и устанавливать свои правила на земле, которую никто не получает в вечное пользование. Никто, кроме богов, но они могут жить на небесах. Земля нужна лишь людям. А получают ее сильнейшие. Вот и настал момент истины. Судьба определит, насколько силен он, сможет ли он одолеть мощь Византии или поляжет в Босфоре, утопив в море свою мечту…

Одно Олег знал наверняка – судьба благоволит храбрым и убивает безрассудных. А между храбростью и безрассудством тонкая грань. Она стирается в один миг перед лицом смерти.

Ладьи княжеского войска легко миновали земли печенегов на весельном ходу. Варягов и завербованных для похода на Царьград славян было так много, что кочевники-печенеги благоразумно умерили свое любопытство и предпочли не высовываться из безопасных улусов, перенеся свои войлочные юрты на двухколесных арбах подальше от речной долины. Мало ли, о чем замыслили русы…

На юг шла гигантская по тем временам армия вторжения, предназначенная не для быстрого набега и грабежа, а для изнурительной и долгой войны. При этом такой силище ничего не стоило поживиться по пути за счет богатых скотом и лошадьми племен.

Параллельно руслу на юг шла кавалерия, сопоставимая по числу с самой большой из восьми печенежских орд. Часть коней решено было переместить на ладьях, для них нашлось место рядом с таранами, осадными орудиями, лестницами и провиантом. Вахты сменяли друг друга на веслах несколько дней подряд, спящие смены гребцов укрывались шкурами. Надо было успеть осадить город до возвращения основных сил Империи, увязших в войне с агарянами за средиземноморские острова.

Игорь шел вместе с дядей на флагманской ладье. На рассвете заспанный княжич разглядел силуэт Олега, который слился со штевнем.

– Ты всю ночь не сомкнул глаз, дядя… – удивился он.

– Приближается исполнение моей главной мечты, мой шанс оставить след. Как я могу уснуть, исполнение мечты либо сделает меня счастливым, либо навек разочарует. – ответил своему молодому соправителю постаревший воин.

– А меня тревожит совсем другое, – признался князь Игорь. – Почему, запретив Свенельду выдвигаться в Хазарию, ты оставил его в столице?

– Он не посмеет ослушаться, знает, что будет казнен за неповиновение. К тому же, вся его дружина, кроме личных гридей, здесь. Свенельд бы тоже с удовольствием пошел со своими людьми, но его дерзость требовала наказания. А что может быть хуже остаться в своей норке, когда все ушли на войну!?

– Это так, – согласился Игорь, – Но я боюсь за свою жену и сына.

– Не бойся, пока мы живы, с Ольгой и Святославом ничего плохого не случиться, – заверил регент.

– Пока мы живы… – повторил Игорь.

– Ну да, ты же не собираешься погибать, мы идем за победой и славой! И за огромной добычей, о которой могли представить только в своих снах! Не кручинься, никто не осмелиться поднять руку на кровь Рюрика, Свенельд горделив до краев, но он не самоубийца! К тому же я оставил для присмотра за Ольгой и твоим чадом Асмуда с гарнизоном. Я бы оставил и своего зоркого соглядатая Деницу, но ты сам знаешь, без него, как без глаз. Никто не посмеет нарушить покой в чертогах княгини Ольги. Выбрось тревогу из головы. Мы идем на Царьград!

Игорь вспомнил бегающие глаза воеводы, провожающие войско в поход. Свенельд выглядел разбитым и подавленным. Впервые в жизни он казался сломленным. Но что творилось в его душе? Быть может, внешнее смирение являлось лишь маской, за которой зарождался изощренный план мести…

Что до Деницы, которого укачало в первый же день пути, то Игорь лишь посмеялся над дядей, который полагал, что этот псевдо-провидец мог обеспечить хоть какое-то подобие усиления безопасности княжеских хором. Скрученный морской болезнью волхв был жалок в своем страдании и смешон в своих неестественных позах.

Как это существо, напоминающее зародыш, могло помочь в защите его младенца!? Игорь не собирался разочаровывать князя-регента в своих оценках его советника, перевоспитывать дядю было уже поздно, к тому же молва окрестила его вещим. Может, ему и вправду виднее, и не стоит беспокоиться насчет Свенельда.

«Свенельд не настолько глуп, чтобы не бояться возмездия за измену. Да и не так коварен, чтобы осуществить злодеяние чужими руками! Он так же горяч, как и я, а значит, не способен на откровенную подлость!» – успокоил себя княжич и заменил одного из гребцов. Ненадолго, ведь ветер усилился.

Солнце только пробуждалось. Корабли достигли устья. И скоро по бортам ударили волны. За кормой появились дельфины, что и без волхва сочли хорошим предзнаменованием.

– Поднять паруса! – отдал команду князь-регент. И море покрыла сплошная тень от тысяч сотканных парусов с соколами Рюрика и огненными колесами Перуна.

Тень сошла на нет, лишь когда солнце достигло своего зенита. Горизонт все еще казался бесконечным и недосягаемым, но предчувствие близости битвы с империей уже овладело войском.

Колос на глиняных ногах не устоит перед могучим натиском русов, претендующих на равенство с такими титанами, как надменные ромеи…

Передовые дозоры болгар не могли не заметить конницу и флот, идущие вдоль их берегов. Царь болгар Симеон выслушал вестника спокойно и приказал не вмешиваться, если русы не пойдут в глубь Мезии, и пересекут его владения без высадки десанта. Расчет был прост: в этот раз Симеон хотел отсидеться, дождавшись когда греки и русы изрядно побьют друг друга. Тогда он решит, на чью сторону встать на сей раз, оставаясь при этом на своей собственной стороне и расширяя лишь свои собственные владения.


Глава 15. Вторжение.


Вернувшись в Константинополь, опальный монах Фотий развернул бурную деятельность, привлекая на свою сторону все больше сторонников. Его гомилии с гневными проповедями и навеянными свыше предсказаниями распространялись последователями, среди которых были и высокопоставленные вельможи-архонты и их супруги-архонтиссы, во всех уголках империи. Фотий даже был допущен к василевсу Льву, который не мог больше игнорировать поддержки неугомонного старца со стороны привилегированных сословий и воинственных монашеских орденов.

Император согласился на аудиенцию и в присутствии стратигов выслушал в тронном зале трактование Фотием священных текстов в привязке к настоящему. Сидя на золотом троне в окружении статуй крылатых Ник, император Лев VI сделал вид, что принимает к сведению опасения бывшего Патриарха об угрозе вторжения русов, собравших в единый кулак всю свою мощь.

Но на самом деле больше всего Лев опасался не русов, и даже не сарацинов и болгар, от всех них он мог откупиться, а того, что Фотий и его клевреты настраивают народ против любимой императором Зои Карбонопсины, Углеокой, его четвертой жены, которая родила ему единственного сына.

– Фотий, Мы почитаем тебя, как своего учителя. Ты научил Нас ораторскому мастерству и искусству предсказания, Наши гадательные одностишия и философские трактаты о тактике и стратигах ныне не менее популярны, чем твои острые на язык гомилии. Твой дар предвидения не раз помогал Нам в повседневных решениях, но разве не самое важное для стабильности Империи преемственность престолонаследия от отца к сыну. Ты как поборник сильной Византии, как атлант одного из столпов, на котором держится ее величие, разве не понимаешь, что Константин, возлюбленный Наш сын, рожденный в Порфирном зале при падении кометы, должен быть признан законным наследником и соправителем.

– Ваше Величество, ныне есть более насущная опасность для Империи, чем снятие епитимии с Вас. Ваше непреодолимое желание обвенчаться в четвертый раз недопустимо и требует осознанного исправления. Оно противоречит нашей Вере. Я не стану собственноручно рушить догматы и установления Церкви. Но заклинаю Вас именем Господа отбросить сейчас, перед надвигающейся грозой с Севера, все вторичное и сосредоточиться на главном. Гордыня должна быть повержена, и Ваше покаяние поможет сплотить народ Византии, чтобы дать достойный отпор языческой силе. – с огнем в глазах вещал проповедник.

– Неужели ты, достопочтенный Фотий, думаешь, что Мы боимся? – лишь посмеялся император.

– Страх Божий есть оплот крепкий. Не стоит его стесняться и им пренебрегать. Он есть исток мудрости.

– Мы помним всю полемику, которую ты устроил в экзархате, по поводу страха! Это ведь ты защищал иконы, говоря, что людям, поклоняющимся им, проще молиться иконам из страха перед Всевышним. А не думаешь ли ты, что так люди вовсе забудут о Боге? Не кажется ли тебе, что икона – подобие идола, а не посредник!? Да и зачем посредник между молитвой и Господом?

– Посредник есть страх, икона лишь способ и призыв к молитве. И изображенные на ней святые пример жития и покаяния. Смеяться над страхом пред Господом, все равно что богохульствовать! Не бояться Его бича за грехи есть глупость!

– Ты намекаешь на то, что Мы глупы, раз не боимся тех, кто за серебряные фоллисы с Нашим изображением обернет свои мечи против Наших врагов?

– Русы идут. Идут на Вас. Они будут здесь очень скоро. И их надо воевать! Ибо эти племена ненасытны! Нельзя потворствовать языческим желанием, они понимают только силу.

– Ты не смог обратить их в Нашу веру силой слова, и хочешь, чтобы я склонил их силою меча? При этом ты не хочешь помочь Нам укрепить Нашу силу единственным верным для Императора способом – помочь в признании преемника для успокоения грядущих смут и заговоров. Так Мы понимаем?.. Если бы Мы слушали предсказания всех лжепророков, то Сами не стали бы оракулом. И еще, стратиг и военачальник с тебя, Фотий, никакой, Мы распорядились отвоевать острова и города у сарацинов. Они сейчас наш главный враг. Они и упрямые монахи.