После этих слов дверь кельи отворилась, наемник Иосифа вошел внутрь и по знаку книжника перерезал наставнику горло.

Тайна является тайной, когда о ней знают избранные, Иосиф посчитал, что учитель царственной особы говорил слишком надменно, позволяя себе менторский тон в общении с держателем печати кагана. Нельзя говорить так перед ликом смерти, нужно уважать человека, от которого зависит твоя жизнь…

Жизнь этого бедолаги была целиком в руках самого влиятельного книжника при дворе могущественного кагана, хазарского вождя, покорившего народ булгар! А вел он себя так, словно образованнейший из мудрецов Хазарии нуждался в наставлениях и советах. Это тоже являлось одной из причин, почему Иосиф его не пощадил. Булгарин поплатился жизнью потому, что люди умирают и за меньшее.

Теперь Иосифу нужно было решать, кому из двух послать весточку о своей пленнице – василевсу в Константинополь через своего надежного партнера-владельца торговой фактории в одном из архонтов Византии, либо в столицу Булгар Плиску враждующему с византийцами царю болгар. Либо сразу двоим одновременно, чтобы понять кто из них заплатит наивысшую цену за этот драгоценный товар…

Спустя час он приказал привести девушку. Почти ничего не спрашивал, лишь узнал, что она умеет читать и писать. Это удивило Иосифа. Еще она сказала, что за смерть ее учителя отомстит царь Борис.

Иосиф посмеялся ее угрозе, он долго смотрел на нее, потом велел слугам снять с нее цепь, поселить в землянке и хорошо кормить.

Он принял решение, которое могло стоить ему головы, но разумно надеялся, что его смелость превратит его в вершителя венценосных судеб.

Книжник не доверил тексты писарю. Составив оба письма собственноручно, он запечатал свитки красным сургучом и вручил кожаные тубусы с коваными застежками двум своим гонцам…

Тем временем стража доложила о происшествии в борделе у ворот гавани. Варяги, которые были определены как шпионы, устроили погром в заведении, не заплатив ни одной монеты, даже своей захудалой гривны, за подневольных шлюх.

Разве разведчики ведут себя так!? Разве не должны быть они тише воды!? Что за дикарское племя, эти непочтительные русы!


Глава 9. Погром


– Что это значит? – спросил маленький человек с ястребиным носом и свисающими пейсами. На его тонких пальцах перстень с печатью кагана смотрелся неестественно громоздко, но держался он весьма надменно и выглядел намного прямее, чем то сраженное страхом согбенное существо в Киеве, которое запомнил воевода…

Книжник смотрел свысока, хоть был на две головы ниже своего визави, приведенного стражниками на суд.

– Насколько я понимаю, вы гости в Итиле. Откуда такое неуважение к нашим законам.

Свенельд, воевода и посланник князя Олега, снаряженный в Хазарию с секретной миссией разведать обороноспособность столицы хазар, понимал, что его свита набедокурила в борделе, разгромив гнездо разврата до основания. Но до крайности, вроде, не дошло… И его берсерки, пятеро храбрых, каждый из которых стоил по меньшей мере двадцати мусульман из конной гвардии кагана, никого не убили, и похоже, ничего не сожгли… Правда, с полной достоверностью Свенельд этого не знал и благодарил судьбу, что вверенный его опеке князем-регентом княжичь спал в это время на палубе.

– Досточтимый Иосиф, ты десница кагана, хранитель его печати, но неужто и ты не заметил, что мы никого не убили и ничего не сожгли? – неуверенно спросил Свенельд, надеясь услышать подтверждение своим словам и сомневаясь при этом, что дела обстояли именно так.

…Мужи со скуки наведались в местный бордель. Но там к ним не проявили должного гостеприимства. Посетители строили гнусные рожи, провоцировали на ответные действия.

Только после этих кривляний и под воздействием местного вина его дружинники отобрали красоток-рабынь у развлекающихся мусульман, опрокинув на них чаши с кумысом.

Всего и делов-то! Ну свернули шею, ну покалечили. А те завелись и извлекли палаши из ножен. Пришлось применить оружие, для острастки! Только чтоб попугать! Вся пристань переполошилась. Сбежалась стража, окружившая таверну, его воинов захватили в плен и привели под конвоем к смотрителю за доменом и пристанью, вроде как на суд.

– Тебя там не было. Твои люди убили пятерых мусульманских воинов из гвардии кагана. При этом не бежали с места преступления, а глумились над трупами и пользовали прямо на них падших женщин. Не заплатив при этом ни сребреника. И мне стоило больших усилий смирить гнев их военачальников, готовых растерзать все ваше посольство.

– Так чего ж не растерзали?! – дерзнул спросить Свенельд, отгоняя наглостью кручину.

– Их судьба теперь в руках кагана. Их не посадят на кол. Но оставят здесь заложниками. До прохода и возвращения флота русов они будут оставаться в башне Молчания не в качестве узников, а как гарантия. Они будут отпущены после завершения похода войска князя Олега на Ширван и дележа добычи. Эти прискорбные события, что случаются вследствие несдержанности варяжских воинов недопустимы, по сему впредь ни один рус по велению кагана не может оказаться на берегу при мече, копье, топоре, булаве либо с луком и колчаном стрел. Негоцианты и воины ступят на землю Хазарии с ладей лишь невооруженными. Такова воля богоподобного кагана, повелителя Каспия и Понтия.

– Допустимо ли это? – зарычал Свенельд, – Так ли ведут себя с союзниками?

– Каган не напрашивался на союз! – прервал воеводу книжник, – Он согласился на сделку, и выдвинул свои условия лишь после из ряда вон выходящего происшествия. Из милосердия Повелитель не приказал тот час же лишить дебоширов и убийц жизни. Из уважения к князю он принимает их как почетных заложников будущей войны, выгодной и нам, и вам, русам. Не так ли!?

Иосиф потирал руки. Жизнь пяти мусульман-наемников ничего не стоила для него. Они стали сакральной жертвой, возбудив ненависть вассалов кагана, исповедующих ислам, к северным варварам, которых даже византийцы именовали скифами.

Трупы убитых мусульман лежали на всеобщее обозрение, обернутые в саван, прямо перед крыльцом дома книжника, на специально воздвигнутом для этого парапете. Они служили укором главе варяжской миссии и являлись неопровержимым доказательством неуемного буйства гостей, по любому закону и в любой стране требующего суровой кары.

И, конечно же, происшествие стало прямым поводом для повышения бдительности при визите непрошенных гостей, особенно, когда этими гостями окажется целое войско русов, жадных до чужих земель и женщин…

Если бы русы не совершили подобного злодеяния, то его просто необходимо было выдумать. Если бы варяги не обагрили свои руки кровью мусульман, то нужно было бы поручить это ритуальное убийство надежным людям. И свалить вину на заезжих варягов. Но провокация удалась, и не пришлось ничего сочинять.

Горячность русов сама сделала за них свое дело, и очернит их в глазах собственного правителя. Как только князь Олег, прозванный подданными вещим, узнает, что произошло, ему не будет, что возразить на решение кагана Аарона, озвученное устами его правой руки.

Свенельд вернулся на ладью с поникшей головой. Княжич все еще спал, да и какой толк от неопытного юноши, хоть он и наследник Рюрика. Тем более, князь-регент строго-настрого предупредил, что в Хазарии они обычные купцы, торговцы.

«Что же делать? Как вызволить сородичей, заточенных в башне? Как при этом уцелеть и вернуться домой, выполнив поручение князя?»


Глава 10. Царевна.


Спустя неделю совместного сидения в хазарской Башне молчания, или «террариуме», названном так из-за узников, которых зачастую казнили, бросая к змеям, старец по имени Фотий подал голос:

– Не могу понять, с чего к тебе, доброе румяное существо, такое трепетное отношение со стороны соглядатаев, приставленных этим негодяем Иосифом?

В Башне Молчания защебетавший елейным голоском, согбенный в три погибели и высохший как анатолийский финик старец считался старожилом. Он оказался здесь больше двух лет назад лишь потому, что поддержал гонения на иудеев в Константинополе и не согласился с новым догматом веры о филиокве*, ввязавшись в дискуссию об исхождении святого духа. Фотий слишком рьяно проповедовал в столице Византии, что святой дух исходит только от Отца, чем вызвал гнев отцов веры и самого императора.

Но на самом же деле, императора Льва бесило другое: Фотий совал свой нос куда не следует, копаясь в грязном белье, и утверждая, что император распутствует как блудник, и что сее не подобает венценосцу христианской цитадели мира.

По просьбе «иудейского банка», структуры, которая принадлежала радонитам и базировалась в крупнейших городах великого торгового пути, его выкрали гвардейцы императора-хазары, наемники на службе императорской короны, и выслали «краснобая» в Итиль. Император и новый патриарх, без ведома которых хазары бы не пошли на кражу влиятельного богослова, предали Фотия анафеме и молча согласились с его изгнанием.

Всем объявили, что Фотий пребывает в добровольной ссылке на родине его матери в Армении, а не в хазарской темнице. Всем было бы удобнее, если бы о Фотии забыли, но горстка его последователей превратилась сперва в сотню, потом в тысячу, а скоро и в целую тьму, готовую разыскать Фотия и поставить обличителя дворцового разврата, иудейских торгашей и римской курии во главе Вселенской Патриархии.

*Филиокве (лат. Filioque – «и Сына») – один из поводов разделения Вселенской церкви на Западную (Римскую) и Восточную (Константинопольскую). Римская церковь в догмате о Троице настаивала, что Святой Дух исходит не только от Бога-Отца, но и от Сына. (Прим. автора)


У фанатиков, готовых умереть за почитаемого праведника нашлись покровители среди друнгариев-командиров элитных тагм и даже стратигов-полководцев, призвавших вернуть Фотия в столицу, а независимую патриархию булгар, провозгласившую независимую автокефалию, под омофор Византии. Так что Фотий превратился в политическую фигуру, весьма влиятельную в Константинополе, и его смерть теперь стала опасной, разве что его убьют какие-нибудь кочевники, конечно, случайно…