Потом привязали повозку и только после этого пошли к карете.

Мари открыла перед ней дверцу, но Соня покачала головой:

— Ты поедешь внутри. Попробуй укачать Николо. Может, он все же удовлетворится козьим молоком.

— Разве что совсем уж проголодается, — буркнула Мари.

— Ничего, все равно у тебя лучше получается с ним обращаться, а я полезу на козлы.

— Но лошади… Вы сумеете ими править? — спросила Мари.

— Да уж постараюсь эту науку освоить, — почти грубо ответила княжна.

Она понимала, что Мари ни при чем, не виновата в обрушившихся на них несчастьях, но ничего не могла с собой поделать. Как объяснить девушке, что если Софья на кого и злится, то только на себя? И считает все, что случилось, наказанием за ее грехи.

Теперь от нее ушел и Жан. Да, что же это возле Софьи Астаховой мужчины не задерживаются? Неужели она и вправду одним своим присутствием на земле способствует их несчастьям?

Ей захотелось вернуться в карету, а не храбриться, сидя на козлах, сесть и закрыть глаза, не думая ни о чем. Например, что она убила человека. А Мари — даже двух… Минуточку, не посчитала Долорес. Значит, за Мари смерть троих человек. Причем в течение суток.

Отнять жизнь у живого существа! Понятное дело, когда воюют мужчины и в схватках убивают себе подобных, в том никто ничего особенного не видит. Им на роду написано уничтожать друг друга, но женщины…

Где справедливость: Соня уцелела в схватке с мужчинами, а Жан убит? То самое проклятие, о котором он говорил, таки его настигло. Прервался род де Шастейлей. Не спасла его даже приставка, которую Жан пытался оставить своим потомкам. Вот так и она где‑нибудь на дороге… Но Соня запретила себе и дальше думать об этом.

— Дорога наезженная, — все же озвучила она для Мари пришедшую в голову мысль. — Где еще учиться управлять лошадьми, как не на ней? Нам долго ехать до Франции, и может случиться так, что придется меняться, взбираясь на козлы.

— А сейчас давайте доедем до ближайшего селения и найдем кормилицу, которая покормит Николо. Иначе нам не будет покоя. Этот парень, едва родившись, все время пытается добиться своего. Слышите, он не умолкает ни на минуту!.. До следующей остановки ему придется терпеть. А там опять станем искать ту, что его покормит…

— Отыщем мы селение, куда ж оно денется, — проворчала Соня. — Люди везде живут, особенно возле дорог.

— И наверняка поблизости найдется хотя бы небольшое кладбище, — сказала Мари, опять залезая в карету.

Приоткрыв дверцу, она наблюдала, как ее госпожа неловко взбирается на козлы.

— Шевелись, родимая! — крикнула Соня на лошадь и неловко щелкнула кнутом.

Лошадь двинулась вперед, и колеса кареты, как показалось новоявленной вознице, печально застучали по дороге.

Между тем поднялся ветерок, достаточно холодный, чтобы Софья могла замерзнуть, но она запахнулась как следует, поерзала на сиденье, устраиваясь поудобнее, и опять тряхнула поводьями:

— Н‑но!

Однако лошадь и не подумала прибавить шаг.

— Госпожа! — высунувшись в окно, крикнула Мари. — Может, поменяемся местами? Кажется, я укачала Николо. Так что могу просто посидеть с вами рядом.

Соня остановила карету, и Мари, не в пример ловчее ее самой, взобралась на козлы рядом с ней.

— Я понимаю, что учиться извозчичьему делу у нас нет времени, но неужели это дело такое сложное, что я не смогу освоить его, как, например, фехтование?

— Все дело в том, что вы лошадь жалеете. Лишний раз не хотите подгонять, а она, наверное, привыкла к кнуту. Остановите.

Соня натянула поводья, и лошадь охотно остановилась. Похоже, стоять ей нравилось куда больше, чем двигаться.

— Давай укроемся вдвоем этим плащом, — предложила она, уже не рассуждая про себя, как прежде, что госпожа не должна заботиться о прислуге так же, как и о себе. — Поднялся ветер.

— Не надо, — отказалась Мари. — Анхела дала мне вязаную безрукавку. В последний момент сунула. Мол, вдруг в горах будет холодно.

— Но никаких гор пока я не вижу.

— Наверное, она так представляет себе Францию, — усмехнулась Мари.

И тут Соня кое‑что вспомнила.

— Мари, — почему‑то шепотом сказала она, — наши деньги и документы у Жана в кармане.

Та понимающе кивнула. Госпожа боится мертвеца. Но и здесь Мари не подумала даже осудить княжну. Она слабая, росла в доме с любимой матерью. Ей не доводилось спать рядом с такой же воспитанницей приюта, которая ночью умерла…

— Как только мы в следующий раз остановимся, документы я возьму.

Она накрыла руку Сони своей и взмахнула кнутом.

— Пошла быстрее!

Лошадь сразу ускорила шаг.

— Вот и вся наука, — заметила Мари.

Глава двадцать четвертая

Соне показалось, что ехали они долго. Очень долго. Солнце уже перевалило за полдень, когда Мари указала кнутом на видневшийся вдали купол небольшого собора.

За это время Николо удалось напоить козьим молоком, но он теперь стал чаще плакать.

— Наверное, у него болит животик, — говорила Мари, когда они ненадолго останавливались и девушка укачивала малыша, прижимая его к себе.

Едва ребенок забывался сном, она перебиралась к Соне на козлы. Что поделаешь, у нее было два человека, заботиться о которых она считала необходимым в равной степени: Николо и ее сиятельство.

— Вот и до жилья мы почти добрались. Осталось не больше половины лье, а значит, кладбище тоже должно быть поблизости. И мне кажется, именно эта дорога к нему ведет, — сказала Мари, указывая кнутом на дорогу, ведущую влево от основной.

Соня не стала с ней спорить. Дорога не могла вести в никуда, а раз так, они и в самом деле приедут если не к кладбищу, так к какому‑нибудь маленькому селу, где им удастся хоть немного передохнуть.

Чутье и в самом деле Мари не обмануло. Небольшая объездная дорога привела их к деревенскому кладбищу. У края его виднелась то ли сторожка, то ли амбар — ветхое каменное строение с покосившейся крышей. Всего в нескольких шагах от него располагались могилы.

Карету остановили, и Мари подошла к повозке, в которой лежало тело Жана. Она спокойно достала документы из дорожного камзола врача и взятые в дорогу деньги.

Всего час‑другой назад он был живой и веселый, их товарищ, с которым они еще долго могли быть рядом, и вот он уже перестал быть живым человеком, а называется таким страшными холодным словом: мертвец. Труп!

Соня молча взяла документы и деньги из рук Мари, и обе женщины пошли к домишку, из которого доносился стук молотка.

Они заглянули внутрь. Какой‑то мужчина сидел возле подслеповатого оконца перед куском серого ноздреватого камня и выбивал на нем аккуратные буковки.

— Здравствуйте! — по‑испански крикнула ему Соня.

— Здравствуйте, — медленно отозвался тот.

— Вы здесь один?

— Пока один. К вечеру придет сторож, а я уйду.

— На нас напали разбойники, — сказала Соня, потому что не могла сообразить, как еще завязать разговор. Трудно общаться с человеком, который занимается своими делами и не обращает ни на кого внимания.

Но мужчина от своего дела оторвался.

— Поезжайте вперед, до деревни, — сказал он. — Во втором доме от дороги живет староста. Он вам поможет.

— Но нам могли бы помочь и вы.

Он удивился и уставился на Соню небольшими, будто выцветшими голубыми глазами:

— Помочь? Вряд ли.

— У нас погиб товарищ. Мы торопимся и не можем его возить с собой, понимаешь? — вступила в разговор Мари. — Надо его похоронить.

— Во втором доме от дороги… — начал было тот.

— Десять реалов, — сказала Соня.

Он уставился на камень и машинально стряхнул каменные крошки со штанов, но ничего не сказал.

— Пятьдесят реалов.

Во взгляде камнерезчика появился интерес.

— Вы хотите поставить на могилу надгробие?

Соня переглянулась с Мари. Та вначале пожала плечами, но потом, подумав, кивнула. И опять заговорила с мужчиной:

— Послушай, парень, нам надо спешить. А памятник ты, наверное, будешь делать не один день. Предлагаешь нам ждать?

«Парень», которому на вид было не меньше сорока, разулыбался:

— Не надо ждать. Надгробие уже готово.

Он медленно поднялся, поводя уставшей спиной, и махнул рукой, чтобы женщины следовали за ним.

— Вот оно. — Камнерезчик кивнул на надгробную плиту из черного мрамора.

— Но на ней другое имя, — изумилась Соня.

— Пустяки. Я поработаю совсем немного, и здесь появится то имя, какое вам нужно.

— Но потом, когда мы уедем, вы не уберете его, чтобы продать снова?

— Сеньора, в чем вы меня подозреваете?! — Камнерезчик нахмурил брови и устремил на Соню осуждающий взгляд. — На мне, каюсь, немало грехов, но чтобы грабить мертвых…

— А это надгробие… оно чье?

— Теперь, выходит, ничье, потому что тот, кто его заказал, через день был и сам убит. Но поскольку со мной он так и не расплатился, то надгробие осталось в моей собственности… Да вы знаете, сколько стоит черный мрамор? На него я мог бы купить целого коня… Ну, или не коня, а что‑нибудь нужное в хозяйстве. Такое, чтобы жена от радости не знала, куда меня посадить… Между прочим, он достался мне от прежнего резчика, и когда он умер, пришлось заплатить его вдове…

— Пойдемте со мной, — сказала Соня.

Мари во время переговоров княжны благоразумно помалкивала, удивляясь про себя напору, с каким ее госпожа — не так уж, оказывается, она и беспомощна — умеет разговаривать с простым людом. По крайней мере успешно учится.

Наверное, резчик недоумевал, для чего его ведут за собой, но благоразумно помалкивал.

— Если вы выбьете на этом мраморе нужное имя, а потом поможете нам похоронить погибшего товарища, я отдам вам вот эту повозку вместе с лошадью.