Лариса Шкатула - Замужняя невеста

Пабло терпеливо ждал, пока они с Мари вернутся из погреба, не делая попытки к ним присоединиться или хотя бы взглянуть на их занятия фехтованием, — про борьбу и сюрикены ему ничего не говорили.

— Моя шпага — это кисть, — посмеивался он, не проявляя ничуточки воинственности, свойственной, по мнению Соне, любому мужчине. — Но вы… О, я представляю вас прекрасной валькирией. Потому что Россия, откуда вы родом, северная страна. Смотрите, что получается. Мусульмане — прекрасные воины, это всем известно, но идеалом женщины считают гурий, которые услаждают праведников в раю. Для них предел мечтаний — девы райского гарема. И возьмите скандинавов, людей Севера. У них женщины рая — воинственные девы. Надо думать, не изнеженные наложницы, тем небось не под силу было бы уносить с поля боя души павших героев… Как вы думаете, почему так?

— Не знаю, — пожимала плечами Соня; ей и вправду ничего такого не приходило в голову.

И как ни смешно это выглядело, но теперь каждый день, так же как сегодня, Соня с Мари уходили в бывший винный погреб сражаться на шпагах, метать сюрикены и бороться друг с другом голыми руками, не считаясь с авторитетом госпожи или бесправием служанки.

Жан поначалу было вскинулся:

— Почему же вы меня не зовете?

Но тут с легкой руки Пабло его пригласили в один дом к больной девочке, которая уже много дней кашляла сухим надсадным кашлем, и знахарка ничего не могла с болезнью поделать. Шастейль девочку вылечил и этим заработал себе неслыханный авторитет в ближайшей к их дому части Барселоны. Его пригласили еще в один дом — на щеке у красивой молодой женщины стала расти уродующая ее опухоль, и никакие приемы против порчи, как определила болезнь ведунья, тоже не помогали.

Так что через некоторое время бедный Жан почти не бывал дома, начисто забыв о своем желании обучаться воин—скому мастерству.

Правда, однажды между посещением больных этот граф‑врач принес Соне листок бумаги, на котором были написаны… стихи. Она даже не сразу вспомнила, что когда‑то давала ему задание зашифровать послание потомкам о местонахождении клада.

— Что ты имел в виду под словом «вода»? — поинтересовалась Соня.

— Колодец, что же еще! — нетерпеливо пояснил Жан.

Сам он был в восторге от своего творения. Ведь до сего времени стихи писать ему не приходилось. Но опять эта русская княжна, вместо того чтобы горячо поблагодарить, выискивает в них недостатки.

Увидев его обиженное выражение, Соня спохватилась:

— Ах да, как же я сразу не догадалась!

— Ты сама сказала, что это послание надо зашифровать. Если я прямо напишу про колодец, каждый сразу поймет, где искать клад… К тому же неизвестно, сколько лет пройдет, прежде чем в этом доме поселится кто‑то из твоих потомков. Может, и дома этого в помине не останется. А колодец сохранится. Как же без воды‑то.

— Ты меня пугаешь, — нахмурилась Соня. — Как может быть, чтобы дом не сохранился? На мой взгляд, он так крепок, что еще два века простоит!

— Я сказал это на всякий случай. Мало ли, война или пожар.

— Пожар? И в самом деле, я об этом не подумала… Спасибо, стихи очень хорошие. Если не возражаешь, я перепишу их на пергамент.

— Делай с ними все, что захочешь, — благодушно разрешил Жан; княжна все же его похвалила, и того достаточно. Ведь ему нужно совсем немного: внимания и такой вот легкой похвалы.

Он вспомнил, что его ждут больные, и заспешил прочь.

Еще не пришли подводы с бревнами, а у нее уже имелась карта с местом захоронения клада. Такого, наверное, еще не бывало. Чтобы место для хранения клада определяли раньше, чем появлялся сам клад.

Ключ какой‑то придумал. Соня считала, что достаточно всего лишь разобрать часть стены в погребе, сложить за нею слитки, а потом замуровать. Теперь что же, следовать карте и стихам Жана? Задом наперед!

Надо сказать, что ей пришлось поломать голову над тем, на чем нарисовать план дома. Кто знает, как скоро доберутся до клада потомки, а обычная бумага может попросту рассыпаться от времени.

Дельную мысль подсказала Мари, после чего обеим женщинам пришлось обойти немало лавочек — как расположенных вблизи порта, так и в небольших магазинчиках окрест. И таки нашли, вернувшись в порт. В лавчонке, которую моряки использовали для того, чтобы сдать кое‑какие безделушки и получить испанские реалы, отыскался кусок, как объяснил продавец, старинной выделки буйволиной кожи, на которой имелся в качестве украшения некий орнамент. Однако обратная сторона была чистой, так что Соня решила карту нарисовать на ней.

За красками пришлось обратиться все к тому же Пабло. Мол, Соне нужна такая, которая долгое время не выцветет.

— Я придумал такую краску. Сам! — торжественно провозгласил художник. Правда, он тут же пояснил: — Пока их всего две: черная и красная. Если вы недельку‑другую подождете…

— Нас устроят эти две краски, — поспешно сказала Соня.

— Но зачем они вам? — попытался дознаться Пабло.

— Нужно. Мы с Мари делаем модную сумочку…

— Но вы могли бы заказать. У нас есть такие мастерицы…

— Так продаете нам свою краску или нет? — не слишком вежливо прервала Соня художника.

Понятное дело, всякая ложь тут же выходит наружу. Наверняка художник догадался, что ему просто не хотят говорить правду. Но с другой стороны, вряд ли он так уж и обидится. В конце концов, у женщин могут быть и свои тайны.

Через некоторое время Соня и Мари сидели за столом и осторожно переносили на «буйволиный» лоскут план дома, начерченный Разумовским. И занималась этим Мари, Соня сидела рядом и указывала:

— В уголке оставь немного места. Здесь напишешь стихи.

Мари, высунувшая от усердия язык, подняла на княжну глаза:

— Стихи?!

— Ну да, Жан написал. Так положено. Здесь зашифровано место, где искать клад.

В самом деле, неизвестно, к кому в руки попадет план дома и сообразит ли он, как его прочесть. Если Соня что‑то делает не так… Все равно она не знает, как надо.

Внезапно Мари подняла голову, к чему‑то прислушиваясь.

— Что с тобой? — удивилась ее настороженности Соня. — Тебя что‑то обеспокоило?

— Долорес, — пояснила девушка, опять склоняясь над самодельной картой, — она все время бродит по дому словно тень. Однажды я застала ее подслушивающей ваш с Жаном разговор.

— Думаешь, она о чем‑то догадывается?

— Я думаю, она хочет, чтобы ее уволили, — сурово сказала Мари. — Моя бы воля… Ох, не нравится мне эта кормилица!

Между прочим, Жан теперь неплохо зарабатывал.

На кухне в достатке имелись какие угодно продукты, и порой самые экзотические. Слух об умелом докторе дошел и до моряков, так что приходящие из рейса то ли заболевшие, то ли раненые моряки зазывали его к себе и после лечения спешили отблагодарить врача‑иностранца тем, что привозили из дальних стран.

Иной раз они предлагали ему купить задешево то ожерелье, то золотую цепочку, так что в один прекрасный момент, посоветовавшись с Соней, он подарил Мари бусы из бирюзы, которые девушка теперь не снимала. Ее госпожа подозревала даже, что Мари всплакнула в своем закутке, хотя на самом деле никогда не видела служанку заплаканной.

— Слезы я выплакала в приюте, — усмехаясь, говорила она.

И вот однажды рано утром Мари разбудила Соню почему‑то шепотом:

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!

Княжна сонно приподнялась и взглянула на девушку:

— Почему ты шепчешь? Случилось что‑то страшное?

— Пришли телеги с бревнами. Меня разбудила Анхела, а я вас.

— Ты считаешь, это должно быть тайной?

— Ой, простите, — спохватилась Мари. В приюте по утрам можно было только шепотом отпрашиваться в туалет, чтобы не разбудить не только воспитанников, но и воспитателей. — Старшина возчиков ждет вас.

— А Жан еще не поднялся?

— Спит. Я не знала, будить его или нет. Попросили позвать хозяев, а он же не хозяин…

Соня простонала:

— Конечно же, буди его! Он этих людей нанимал, пусть и разбирается с ними. Небось они ждут окончательного расчета.

Но когда она не спеша оделась и таки выглянула во двор, подводы там все еще стояли, а сопровождающие их люди завтракали, сидя на бревнах.

— Ты задержал возчиков? — спросила Соня своего приятеля. — Но для чего?

— Так случилось, что эти люди в большинстве своем плотники. Я пообещал им хорошо заплатить, если они с помощью этих бревен отремонтируют дом.

— Отремонтировать дом? — От возмущения Соня едва ли не рычала. — Разве у нас есть на это время? Разве мы не собирались вернуться во Францию?

Шастейль снисходительно посмотрел на нее:

— А что скажут люди, когда мы бревна, которые везли из самой Франции, просто сгрузим во дворе и забудем о них?

В самом деле, Соня об этом не подумала, на зато подумала кое о чем другом, о чем Жан не задумался.

— Тогда как ты собираешься извлекать из бревен золотые слитки, если эти люди все время будут здесь торчать?

Он, приготовившись спорить с Соней — ему почему‑то все чаще хотелось с ней спорить, — помолчал и согласно кивнул:

— Сделаем вот что. Сейчас я отправлю их побродить по городу. Пусть посмотрят на море, на корабли — небось в своем глухом углу они ничего такого не видели, а мы с Мари поработаем. Правда, я обещал навестить своих больных… Как сразу все на меня навалилось!