Лицо Франка густо покраснело, а Сильвия в первую минуту почувствовала такой панический ужас, что готова была повернуться и убежать. Но она вспомнила, что окружена врагами, что все эти люди, затаив от любопытства дыхание, следят за каждым ее движением, стараясь не упустить малейшего признака растерянности на ее лице или в движениях. А на следующее утро, конечно, весь город будет злорадствовать по поводу этой сцены.

– Добрый вечер, Джулия, – сказала Сильвия, обращаясь к младшей дочери миссис Уайзерспун, сидевшей тут же за столиком. – Добрый вечер, Малькольм! – обратилась она к Малькольму Мак-Каллум, своему старому поклоннику, который тотчас же вскочил и пододвинул ей стул.

– Как вы поживаете, Франк? – спросила Сильвия. Франк опустил глаза к полу.

– Благодарю вас, – пробормотал он, и его глухой, несколько дрожащий голос, полный невыразимой муки, прозвучал в ее ушах, как похоронный звон.

Кровь волной прилила к ее лицу. Ужасно! Ужасно!

На мгновение она тоже опустила глаза и почувствовала себя побежденной. Но комната была полна людей; Миссис Армистэд и все дамы из семьи Уайзерспун впивались в нее глазами. Она заставила себя улыбнуться и спросила: Во что же мы играем?

– Разве вы не знаете? сказала Джулия. – В прогрессивный вист.

– Благодарю вас, – сказала Сильвия. – Когда же мы начнем?

Она посмотрела кругом, избегая, однако, глядеть на Франка Ширли, но все же заметила, что он сильно постарел за эти четыре года.

Никто не произнес ни слова, не сделал ни одного движения. Неужели все в этой комнате сговорились погубить ее?

– Мне казалось, что мы опоздали, – сказала она в полном отчаянии и, сделав над собой усилие, обратилась к Джулии:

– Кому же снимать?

– Снимите, пожалуйста, – ответила та, но не сделала ни малейшего движения, чтобы передать ей карты. Всем своим видом она, казалось, говорила: вы можете снимать хоть до утра, но не лишите меня удовольствия наблюдать за вами.

Сильвия сделала еще более решительно усилие. Что ж, если начало игры будет затягиваться без конца, чтобы все могли наблюдать за ней, то она найдет какой-нибудь другой выход.

– Я никак не ожидала увидеть вас здесь, Франк Ширли, – сказала она.

– Да, – ответил он еле слышным голосом, не поднимая глаз.

– Вы, кажется, были на Западе?

– Да, – все так же тихо ответил он.

Сильвия решилась наконец поднять глаза до уровня его галстука и увидела там, на прежнем месте, старую булавку, которую она когда-то подняла на улице и в шутку подарила ему. Он носил ее все эти годы! Он не выбросил ее даже тогда, когда она сама бросила его!

Ее снова охватило волнение. Она, как в тумане, видела перед собой лица своих мучителей, с напряженным любопытством смотревших на нее.

– Что ж, – спросила она, – будем мы играть или нет?

– Мы ждем, чтобы вы сняли, – любезно ответила Джулия.

Бешенство, овладевшее Сильвией, помогло ей вернуть самообладание. Она сняла, и судьба оказалась к ней милостива, освободив ее и Франка от обязанностей сдавать.

Но тут возникли новые затруднения. Джулия сдала карты, но Франк Ширли, казалось, забыл о том, что их нужно взять в руки, и, когда дама, сидевшая напротив, напомнила ему об этом с преувеличенной любезностью, он почувствовал, что физически не способен собрать их со стола. Когда же ему после долгих усилий удалось зажать их в руке, то он оказался не в состоянии рассортировать их по мастям. Дама снова окликнула его, упрекая в невнимательности. Лицо Франка из пунцового сделалось темно-багровым. Игра продолжалась, но Франк безнадежно путал ходы и вызывал все более ядовитые замечания своего партнера.

Ясно было, что так продолжаться не может. Сильвия была на высоте положения, но Франк нет. Он был чересчур прямолинеен для этого и слишком мало был искушен в светских играх. Надо было предпринять что-нибудь.

– Разве на Западе не играют в вист, мистер Ширли? – с благосклонной улыбкой обратилась к нему Джулия.

Сильвия положила карты на стол.

– Вы, конечно, понимаете, дорогая, что мистер Ширли слишком взволнован, чтобы думать сейчас о картах, – мягко сказала она.

– О! – воскликнула Джулия, пораженная ее дерзостью. – L'audace, toujours L'audace![2] – вот ее лозунг.

– Видите ли, – продолжала Сильвия, – мы не виделись с Франком целых три года. А когда двое людей, любивших друг друга так, как мы, встречаются после долгой разлуки, то, естественно, они бывают взволнованы и не могут сосредоточить свое внимание на карточной игре.

Джулия просто онемела от изумления. Сильвия, как бы случайно, окинула взглядом комнату и увидела, что хозяйка и ее дочери наблюдают за этой сценой, а у противоположной стены стоял ее главный мучитель – миссис Армистэд, подготовившая эту пытку.

– Миссис Армистэд, – окликнула ее Сильвия, – вы разве не играете сегодня?

Все в комнате слышали этот вопрос и насторожились. Воцарилась мертвая тишина.

– Я веду счет, – ответила миссис Армистэд.

– Но разве для этого нужны четверо, – возразила Сильвия, поглядев на хозяйку и двух ее дочерей.

– Долли и Эмма не играют, потому что двое из наших гостей не приехали, – ответила миссис Уайзерспун.

– Вот и прекрасно! – воскликнула Сильвия. – Это всех устраивает. Пусть они сядут вместо меня и мистера Ширли. Ведь вы понимаете, мы не виделись три или четыре года и, разумеется, не можем интересоваться сейчас игрой в карты.

Все присутствующие в комнате ахнули от изумления. Послышались легкие истерические возгласы, прерванные кем-то, кто не был, по-видимому, твердо уверен, шутка это или скандал.

– Как… Сильвия! – пролепетала совсем ошеломленная миссис Уайзерспун.

Сильвия поняла, что теперь она овладела положением. Она испытывала такое же упоение торжеством, как в прежние дни, когда неизменно выходила победительницей.

– Нам так много надо рассказать друг другу, – сказала она самым любезным голосом. – Пусть Долли и Эмма займут наши места, а мы посидим на диване в другой комнате и поболтаем. – Вы же с миссис Армистэд составите нам компанию, не правда ли?

– Как?.. Что?.. – воскликнула хозяйка вне себя от изумления.

– Я уверена, что вам обеим будет интересно послушать, о чем мы будем говорить друг с другом. Потом вы можете рассказать это всем остальным. Уверяю вас, что это будет гораздо лучше, чем откладывать дальше карточную игру.

Бросив этот косвенный намек, Сильвия встала. Она постояла минуту, чтобы убедиться, способен ли ее бывший жених последовать за ней, и проводила его через лабиринт карточных столов к двери. На пороге она остановилась, дожидаясь миссис Армистэд и миссис Уайзерспун, которых она буквально заставила выйти вместе с собой.

Хотите знать подробности того наказания, которое Сильвия придумала для двух заговорщиц? Она подвела их к дивану и заставила Франка придвинуть для них кресла. Когда они уселись, она начала разговаривать с Франком. Она говорила с ним так просто, искренне и трогательно, как будто в комнате не было никого, кроме них. Она начала расспрашивать его о том, что ему пришлось пережить за эти годы, но, убедившись, что он все еще не способен говорить, она рассказала ему о себе, о своей девочке и обо всем, что она видела в Европе. Заметив, что обе старухи начинают обнаруживать беспокойство и хотят встать, она ласково, но твердо удержала их на месте, точно пригвоздив к креслам.

– Видите ли, – сказала она им. – Нам с мистером Ширли никак нельзя разговаривать наедине. Вы нарочно поставили меня в очень неловкое положение, и мои родители никогда не простили бы вам этого.

– Вы ошибаетесь, Сильвия, – воскликнула миссис Уайзерспун. – Мистер Ширли очень редко бывает где-нибудь, и он сказал, что вряд ли придет сегодня.

– Я готова принять ваше объяснение, – вежливо ответила Сильвия, – но, раз это произошло, вы должны помочь мне выйти из затруднительного положения.

Как ни старалась миссис Уайзерспун доказать, что она должна идти к гостям и вести счет, Сильвия и слышать ничего не хотела.

– Поверьте мне, что ваши гости очень довольны, что вы находитесь тут и сможете потом рассказать, как мы с Франком вели себя.

И пока миссис Уайзерспун старалась прийти в себя, Сильвия обратилась к другой заговорщице.

– Теперь мы займемся евгеникой, – сказала она и добавила, обращаясь к Франку: – Миссис Армистэд сказала мне, что вы хотите принять участие в наших занятиях.

– Я не понимаю, – пробормотал, окончательно растерявшись, Франк.

– Сейчас объясню вам, – ответила Сильвия. – Нельзя сказать, чтобы эта шутка носила очень изысканный характер. Миссис Армистэд хотела сказать этим, что она верит в ту позорную историю, которую распространили про вас, когда мы были помолвлены. Мои родители воспользовались ею, чтобы заставить меня взять назад мое слово. Я рада, что теперь мне представился случай попросить у вас прощения за то, что я могла поверить этому. Я произвела расследование и знаю теперь, что все это была ложь. Я уверена, что миссис Армистэд также с радостью извинится перед вами за то, что поверила этим басням.

– Я никогда не говорила, что верю этому! – воскликнула бывшая Салли Энн.

– Нет, конечно, миссис Армистэд. Вы слишком воспитаны, чтобы говорить это прямо. Вы только бросали намеки, из которых становилось ясно, что вы этому верите.

Сильвия замолчала, чтобы дать почувствовать этой злой женщине всю язвительность своего замечания, но, прежде чем миссис Армистэд сумела подыскать ответ, она продолжала: – Когда вы будете рассказывать своим друзьям об этой сцене, то, пожалуйста, объясните им, что я не делала никаких намеков. Я прямо заявляю, что считаю ложью все рассказы, приписывающие мистеру Ширли такие позорные поступки, и мне стыдно, что я когда-либо могла поверить этому. Теперь все это в прошлом. Я замужем, и мы, вероятно, больше никогда не встретимся. Но эта маленькая беседа будет для нас утешением в будущем. Не правда ли, Франк?