Шейла О'Фланаган - Замужество Изабель

– Оставайся на ночь, – пробормотал он, засыпая после близости. – Какой смысл тебе ехать домой?

Смысла действительно не было. Мне и самой очень хотелось остаться. Рядом с ним во мне возникало нечто особенное, но я затруднялась сказать, что именно. Впрочем, я вообще точно не могла определить, что мне в жизни нужно.

На следующее утро, когда я проснулась, его уже рядом не было. Слышно было, как он хлопотал на кухне и что-то при этом насвистывал. Я встала и натянула на себя его футболку, которая валялась тут же, небрежно брошенная на спинку стула. Она доходила мне почти до колен. От нее пахло одеколоном "Поло".

На кухне меня встретил дразнящий аромат свежемолотого кофе. Здесь тоже все отличалось больничной чистотой: столешницы из серого камня, раковина из полированного металла, мебель светлого дерева со встроенной на офисный манер плитой.

– Кофе, – он подал мне маленькую изящную чашечку.

– Спасибо.

Я пила кофе и с интересом оглядывалась кругом. На стене висела фотография, и я встала, чтобы получше ее разглядеть.

На ней был запечатлен Нико на фоне двухэтажной виллы. Рядом с ним с одной стороны стояли родители, а с другой – девушка, которую он обнимал одной рукой. Она смотрела на него с обожанием. У нее было очень красивое, хотя и болезненное лицо и длинные черные волосы.

– Кто это? – спросила я небрежно.

– Кармен, – ответил он тоже как будто без всякого выражения.

– Она твоя родственница? – Вопрос был настолько глуп, что я даже удивилась, когда он принял его всерьез.

– Она моя подруга.

– Близкая?

– Да, очень близкая, Изабелла. Мы встречались с ней в течение долгого времени.

– Ты ее любил?

Некоторое время он молчал, целеустремленно потягивая кофе, а затем ответил…

– Кто знает?

– Либо ты ее любил, либо нет! – Обидчиво воскликнула я.

– Некоторое время я ее любил. – Ему явно не хотелось вести этот разговор.

– На фотографии ты выглядишь счастливым. – Я подошла еще ближе, чтобы разглядеть детали. – Когда она была снята?

– В прошлом году.

Значит, в прошлом году, когда я носилась со своим разбитым сердцем, Нико был влюблен в красивую девушку с фотографии по имени Кармен. Может быть, он занимался с ней любовью в той же самой спальне, на той же самой постели, что и со мной. Может, он и для нее готовил всякие яства. Я словно услышала, как он шепчет ей на ухо "Кармен, нежная моя" точно так же, как шептал мне "Изабелла, нежная моя".

А собственно, почему бы ему этого не делать, спросила я себя. Мы вообще с ним тогда не были знакомы, и у меня были собственные предметы для беспокойства. Но, все равно, я почему-то почувствовала внутри острый укол ревности, и его сила меня саму привела в замешательство. Раньше я до такой степени никого не ревновала. Кофе у меня на языке стал горьким.

– А почему вы расстались?

– Ради Бога, Изабелла! – Он посмотрел на меня с досадой. – Это всего лишь фотография!

– Да, но есть что-то странное в том, что у себя дома мужчина оставляет висеть на стене фотографию бывшей подружки. – Тут внезапно я вспомнила Тима, который тоже не снял со стены фотографию нашей помолвки.

Но Нико не заметил моих раздумий.

– Изабелла, ты ведешь себя глупо.

– Ничуть.

– Очень даже чуть. Мне не нравится, когда ты ведешь себя как маленький ребенок.

– Как ты со мной разговариваешь? – вспыхнула я.

Он повернулся ко мне спиной и принялся споласкивать кофейные чашки. Я смотрела на него с тоской. Он снял с полки ежедневник и начал его перелистывать. Мне стало ясно, что он больше не хочет со мной говорить. Тема Кармен была для него слишком чувствительной.

– Ты не будешь возражать, если я приму душ? – спросила я.

Он мельком поднял на меня глаза.

– Пожалуйста.

Я отправилась в ванную комнату и долго плескалась под душем. Когда я вернулась в гостиную, Нико с интересом просматривал какие-то брошюры.

– Пожалуй, я пойду на работу, – сказала я. Сегодня была пятница, и на работе меня никто не ждал, но я решила, что лучше будет пойти.

– Хорошо, – ответил Нико. – У меня тоже сегодня встреча с клиентами.

– Спасибо за чудесный ужин вчера вечером.

– Не стоит. – Он едва оторвался от своих брошюр.

– Ты мне позвонишь?

– Сегодня я играю в "Дон Кихоте". Может, завтра? – Он перевернул страницу в одной из брошюр.

– Хорошо, завтра. – Я подхватила свою сумку. – Поеду на метро.

Он встал.

– Я бы тебя подвез, Изабелла, но, к сожалению, я уже опаздываю.

– Ничего.

Он слегка улыбнулся.

– Желаю тебе удачного дня.

– И тебе, Нико.

Он поцеловал меня в щеку.

– Я позвоню, – пообещал он.

Внезапная холодность Нико меня несказанно уязвила, точно так же как факт существования бывшей подружки. Я сама не понимала, что меня так сильно опечалило. И понятия не имела о том, что делать дальше. И даже не знала, чего хотеть, чтобы приложить усилия к воплощению этого "дальше".

В пятницу вечером я сидела на балконе своей мадридской квартиры и слушала звуки города: шелест автомобильных шин, резкий рев клаксонов, людские голоса. Зайдя в комнату, я достала из сумки документы по конференции и попыталась вникнуть в расписание семинарских занятий, в списки организаторов конференции, в списки предоставляемых отелем услуг, в программы занятий "на дому", в развернутые планы лекций специалистов.

Кипы бумаги лежали у меня на коленях, но я даже не пошевельнулась, когда полились дурацкие слезы, так что буквы запрыгали перед глазами, и больше уже я ничего не могла прочитать.

На следующее утро очень рано зазвонил телефон, так что я вскочила, как ошпаренная, так и не отдохнув после короткого и беспокойного сна, в который провалилась после долгих верчений и вздохов. Сильно болела голова.

– Алло! – прохрипела я в трубку.

– Изабель? Это ты?

– Алисон. – Я несколько раз моргнула и посмотрела на часы. – В субботу, в девять часов утра – что-то на тебя не похоже.

– А у нас только восемь, – взволнованно сказала она. – Но у нас несчастье. Вчера вечером умерла бабушка.

– Что? – беспомощно заморгала я. – А что случилось?

– По всем признакам сердечный приступ. Похороны в понедельник.

– Я буду. Как мама?

– Ничего, держится. Отец сделал ей успокоительное питье, и она сейчас спит. Просто не могу поверить, что бабушка умерла! – Голос у нее задрожал. – Только что была жива – и вдруг, через минуту, ее уже нет. Это просто в голове не укладывается.

– Я позвоню тебе попозже.

Бабушка Бехан была маминой мамой. Мы не особенно часто с ней виделись. А вот в детстве проводили с ней много времени, хотя она мало напоминала классическую сказочную бабушку – толстенькую, гостеприимную старушку с седыми волосами и в очках. Наша бабушка была худой и угловатой женщиной, она не играла с нами в салочки на заднем дворе, не разрешала устраивать в своем доме шумные игры. Гренни Бехан относилась к нам как к маленьким взрослым, и когда мы приходили к ней домой, то именно так себя и вели. Но если с нами случалось что-то нехорошее, если мы падали или начинали драться или если матери нужно было уйти из дома по каким-то делам, то бабушка тут же оказывалась рядом, всегда готовая помочь или с нами посидеть.

– Ужасные дети, – строго говорила она, но в ее глазах было столько доброты, что эта строгость совершенно нас не пугала. Бабушка перевязывала нам болячки, убеждала прекратить дурачиться, утирала нам слезы, давала рассматривать картинки в энциклопедии.

Жаль, что в последний свой приезд в Ирландию я к ней не зашла. Целиком погруженная в собственный мирок, я просто про нее забыла. И теперь уже было поздно об этом сожалеть. Я бросилась к телефону. Мне надо было срочно поговорить с Нико. Он все поймет. Он всегда меня как-то хорошо понимал и успокаивал. Но в трубке слышались только монотонные длинные гудки. Нико не было дома.

(Пабло Пикассо, 1937)

День был солнечным и безоблачным, легкий ветер шелестел листвой кладбища, и пока мы молились за упокой души бабушки, я поплотнее запахнулась в свой хлопчатобумажный жакет.

Мать первая бросила на крышку гроба комья глины, послышались глухие, щемящие душу удары. Мы отвернулись и медленно пошли к своим машинам.

– Она прожила долгую жизнь, – позже говорила мать, разливая чай и подавая гостям сэндвичи. – И ушла из жизни легко и быстро.

Люди всегда так говорят. Впрочем, возможно, они и правы.

– Жаль, что я не успела ее повидать, – говорила Рейчел, подавленная и бледная, совершенно не похожая на себя саму в обычном жизнерадостном настроении.

– Она знала, что ты про нее думаешь, – успокаивала ее мать.

– Ничего я не думала! – Рейчел сокрушенно помешивала чай. – Я вообще про нее забыла!

– Разумеется, тебе казалось, что ты забыла, – рассудительно вразумляла ее мать. – Но в подсознании у тебя она постоянно присутствовала. Люди мысленно никогда не расстаются со своими родственниками.

Мать всегда беспрекословно верила в семейные связи и была неутомимым защитником семьи. Когда Рейчел, плача, ушла в сад, мать пробормотала ей вслед: "Все драматизирует!", а потом переключила свое внимание на меня.

– Выпей это, – сказала она, передавая мне чашку чая. – У тебя совершенно потерянный вид.

– Голова болит, – отговорилась я.

– Прими что-нибудь.

– Уже приняла.

Мать внимательно на меня посмотрела.

– С тобой все в порядке?

– В порядке, – пожала плечами я. – Просто устала.

– Ты слишком много работаешь.

– Да нет, не слишком. – Я вымученно улыбнулась. К нам подошла соседка, которая убедила мать немного отдохнуть и самой выпить чаю.

– А я пока позабочусь о гостях, – сочувственно проговорила соседка.

Мать тоже вышла в сад и села рядом с Рейчел. До чего же они похожи, думала я, глядя, как они сидят рядом, плечом к плечу. Только у матери в волосах больше седины. Но у обеих те же черты, то же выражение лица, та же манера во время разговора слегка приподнимать бровь. Ничего не поделаешь – семья…