— Ты рисовал акварелью? — Он удивленно посмотрел на нее. — Ты говорил мне об этом, когда мы ехали в Лондон, помнишь? Научишь меня, Каллум? Я никогда не могла освоить акварель.

— Не знаю. Я и сам не очень хорошо рисую. Может быть, попробую. Будем постигать это искусство вместе.

«Пожалуй, лучше его не подталкивать, он все еще полон болезненных воспоминаний»:

— А вот и Чиверс. Прикажу подать сюда ланч.

Она думала, что он уже оправился от смерти Даниэля, но, по-видимому, душевная рана лишь затянулась, и не стоило пока ее бередить. Однако, вспомнив, каким взглядом он посмотрел на нее, когда она проснулась, София подумала: может быть, она поможет ему забыть потерю.

— Я лучше почитаю книгу, — сказала она, — не хочется сейчас сгибаться над рисунком. — На самом деле у нее чесались руки, хотелось схватить первый попавшийся карандаш и начать рисовать, но она не могла себе этого позволить после того, что он только что рассказал.

— Тебе не скучно здесь? — спросил он. — На следующей неделе можно пригласить гостей. И сейчас, когда ты наносишь первые визиты, надо ждать ответных приглашений.

— Нет, мне не скучно. — По правде говоря, несмотря на желание иметь друзей, сама мысль о выходе в свет не вызывала у нее энтузиазма и даже немного пугала. Тем более у нее есть возможность рисовать, скучно ей не будет.

Каллум избегал ее спальни, как и обещал. Сначала она убеждала себя, что рада побыть одна. Можно свернуться на кровати в излюбленной позе и почитать перед сном, как она делала перед замужеством.

Но после четырех одиноких ночей ей стало не так уютно и спокойно. Она хотела близости с ним, его любви, хотела еще и еще ощущать его прикосновения. Но была черта, через которую она никак не могла переступить: что-то удерживало ее от того, чтобы полностью отдаться своим чувствам, раствориться в них. Ведь, если это произойдет, она станет требовать его любви — того, что не может дать мужчина, женившийся из чувства долга.

Но как ей хотелось обнять его, снова оказаться в его объятиях! Она грезила об этом, когда тихонько сидела в его кабинете, пока он работал.

Она продолжала рисовать, лихорадочно, стремясь добиться совершенного сходства. Часто вырывала листы, бросала в пустой камин, когда ей что-то не нравилось. И еще просматривала наброски, которые сделала раньше: изображение Даниэля — каким она его представляла, — натюрморты, портреты слуг, вид из окна кареты… У нее не поднималась рука их уничтожить. Может быть, потому, что сейчас они казались ей лучше, чем когда она их рисовала. София со вздохом снова сложила их в свой портфель. На самом деле больше всего ей хотелось рисовать мужа, но все эти дни он почти не бывал дома. А когда возвращался, уходил с кучей документов в свой кабинет и работал.

— Мадам?

Она подняла глаза и увидела Эндрю с серебряным подносом.

— Вторая почта, мадам.

Вот они — долгожданные приглашения! Она разложила их перед собой. Даты приглашений не совпали, значит, можно принять их все. Музыкальные вечера, приемы, ужины, званые вечера… Она мысленно пересмотрела свой гардероб и убедилась, что достаточно экипирована на все случаи. Надо постараться выглядеть так, чтобы не подвести Каллума.

Эндрю передвигался бесшумно по комнате, устраняя легкий беспорядок, который она учинила, потом испарился. Дом, хозяйство отлажены как часы. Дом Каллума. Слуги Каллума. Но они подчинялись ей, она управляла ими твердой рукой. Теперь остается наладить отношения с его друзьями, начальниками и партнерами. Ради его карьеры.

Хватит жалеть себя и сетовать на жизнь! Он ее спас от одиночества, от участи старой девы, дал ей жизнь — полную чашу, спас мать от нищеты. И как только Марк будет рукоположен, Уилл подыщет ему хороший приход, хотя Марк раздражал его своими напыщенными манерами и нелепыми поучениями в день свадьбы.

А она, неблагодарная, прекрасно понимая это, все-таки скучала по прежней жизни. В Хартфордшире она старалась свести концы с концами, сама распоряжалась домом, и благодаря ее стараниям они существовали сносно. Могла в любое время видеться с друзьями, рисовать, что и кого угодно. Она была свободна.

А сейчас? Карандаш вдруг с треском сломался в ее пальцах. Но ведь, можно рисовать и сейчас. Она снова открыла папку. Рисунки вроде весьма неплохие. Или ей это кажется, а на самом деле она заурядная любительница, хотя и довольно талантливая?.. Вот бы показать свои работы на выставке или хорошо продать их. Тогда бы она убедилась, что и в самом деле у нее есть талант. А может, рискнуть?

— Этим утром я работаю дома, — сказал Каллум, когда она наливала ему вторую чашку кофе. Прошло шесть дней после того, как она сообщила ему, что не беременна. — Может быть, хочешь прогуляться по Грин-Парку после обеда? Если у тебя нет других планов на сегодня.

— О, с удовольствием. — Она не скрывала своей радости, хотя и несколько удивилась своей горячности. Ее муж, с которым они женаты две недели и два дня, предложил прогулку, это в порядке вещей, муж и должен так поступать, а она растрогалась, будто он предложил ей ложу в театре на год и экипаж для личных нужд. — Приятно будет прогуляться и немного размять ноги, а то я засиделась дома, — добавила она уже более сдержанно. — Сегодня хотела купить себе новую пару шелковых чулок, потому что вчера у одного спустилась петля, но я сделаю это до ужина.

— Очень хорошо. Тогда увидимся за ланчем, в час. — Он сложил газету, взял чашку с кофе и пошел в кабинет, оставив ее в раздумье.

Она попыталась мысленно составить список необходимых покупок, но никак не могла сосредоточиться: «Зубной порошок, большая губка для ванной… Я просто должна ему сказать, что он может вернуться ко мне ночью в постель. Чулки. Лучше купить еще одну пару, из хлопка. Сказать ему прямо сейчас? Не получится, что я ему навязываюсь? Это неприлично… Но я скучаю по нему. Не думай об этом. Зубной порошок, губка…»

Глава 14

Они преодолели короткое расстояние от Хаф-Мун-стрит, пересекли Пикадилли и вошли в парк. София все еще раздумывала, какими приличествующими леди словами сказать ему, что она снова ждет его ночью. Судя по всему, муж находился в очень хорошем расположении духа, был с ней любезен, делал комплименты. Заметил, что ей очень идет это зеленое платье с пелериной и такого же цвета шляпка с широкими лентами.

— Я думаю, мы должны кое-что обсудить… Мне показалось, после моих неосторожных слов о любовницах между нами возникло некоторое недоразумение… — вдруг услышала она и от неожиданности споткнулась. Он поспешно поддержал ее и продолжал: — Наверное, в последнее время я совсем утратил чувство юмора. — Кэл крепко держал ее под руку, и это было приятно. — Я заговорил об этом, потому что мне кажется, ты не можешь забыть моих слов, и я хочу исправить положение.

— Это я была бестактна и наивна. Ты совершенно не обязан отчитываться за свою жизнь в Индии. Ты ни с кем не был связан обязательствами, так что все логично. — Она сама просунула руку под его локоть.

Он повел ее в сторону от центральной аллеи по боковой дорожке.

— Не могу сказать, что это меня оправдывает.

— Из вас двоих ты был всегда более серьезен и следил, чтобы Дан не натворил глупостей, я уверена.

— Вот как?.. — Она услышала смешок, но не поняла причину его веселья, а когда взглянула на него, он уже принял серьезное выражение. — Впрочем, в основном, наверное, так и было.

— Думаю, в конце концов, Даниэль повзрослел и тоже стал серьезно относиться к жизни. Разве не так?

София смутилась, не зная, как он отнесется к ее словам — возможно, сочтет их бестактностью.

— Ну, я бы так не сказал… Он всегда был порывист и действовал под влиянием момента, не задумываясь, что будет потом.

— Как тогда, когда он сделал мне предложение?

— Возможно. Он был эмоциональный, открытый и щедрый.

— Это ты щедрый.

— Но не столь импульсивен, как он, и гораздо менее открытый.

— Но это не означает, что ты бесчувственный, что тебе все безразлично. Что ты не испытываешь того же. Просто ты более скрытный и сдержанный.

— Ты хочешь, чтобы я был более откровенен в чувствах, София?

Она посмотрела на него из-под полей шляпки и поймала многозначительный взгляд, заставивший ее вспыхнуть. Что он имел в виду, говоря об откровенности в чувствах? Физическую близость?

— Да, — ответила она. — Да, хотелось бы.

Он ничего не ответил, только крепче прижал к себе ее руку.

— Мне здесь нравится, — сказала она немного погодя, когда ей показалось, что обсуждение щекотливого вопроса закончено. Над деревьями показались башни Вестминстерского аббатства. Вот он — символ ее новой жизни. Замужняя дама в Лондоне.

— Ты имеешь в виду Лондон?

— Грин-Парк. Он уютный и вполне меня устраивает, пока что я еще не готова к роскошному променаду по Гайд-парку.

— Потому что ты жила в провинции и чувствуешь себя неловко?

— Боюсь, что так.

Она засмеялась. Смешно, всего несколько недель назад она ломала голову, как устроиться на работу, а теперь, когда рядом муж, который готов защитить ее, она вдруг струсила. Или дело в том, что она потеряла свою самостоятельность и превращается в послушную благодарную куклу? Ведь теперь он диктует, что делать, как себя вести и что надевать.

И снова мысли о независимости. У нее хорошее образование, о котором только может мечтать девушка, у нее много идей, есть свое мнение по любому поводу, некоторый талант… Ей хотелось бы расправить крылья и добиться чего-то в жизни благодаря самой себе.

— Не стоит стесняться, — после молчания заговорил он, поскольку она не стала развивать тему. — Ты имела большой успех вчера вечером. Тебе ведь понравилось, как тебя принимали?

— Спасибо, да, я нашла это очень занимательным, — призналась она.