— Я не любила Даниэля, — тихо произнесла она наконец.

Каллум понял, что смотрит на ее руки, которые судорожно комкали край покрывала.

— Я готов был услышать все что угодно, но такие… — сказал он спустя некоторое время.

— Я знаю. Я поклялась любить его вечно. И это было правдой. Но случилось так, что со временем я разлюбила его.

— Боже мой.

Она взглянула на него полными слез глазами, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарыдать.

В интимном полумраке спальни ее голубые глаза казались темными и огромными.

— Я этого ждала. Теперь ты считаешь меня отвратительной лгуньей.

— Да нет. Послушай, я всегда считал вашу помолвку ошибкой — вы оба были тогда слишком молоды и не понимали, что делаете.

— Я помню, как ты тогда сказал мне: пройдет время, я вырасту и влюблюсь в кого-то по-настоящему. Но я только разозлилась, мне не понравилось, что ты вмешиваешься не в свое дело, читаешь нравоучение.

— Наверное, ты была права. Я все время разыгрывал из себя старшего брата, — признался он.

Проклятье! Все эти годы он заставлял Дана ей писать и чувствовал себя виноватым за то, что не смог заставить брата вернуться в Англию, жениться на ней, все это время…

— Почему ты не написала ему и не разорвала помолвку? — спросил он.

— Но как я могла? Во-первых, я поставила бы его в неловкое положение. И как бы я выглядела после всех обещаний, которые ему давала? Но поверь, в течение многих лет я не понимала серьезности проблемы. Если бы я знала, чем это кончится, то обязательно написала бы. Но я успокоилась, примирилась с положением невесты, меня оно устраивало, мне не досаждали, не твердили о необходимости выйти замуж или заняться поиском женихов. Я посвятила время рисованию, с головой ушла в любимое искусство.

— Искусство? — Неужели она считает искусством небрежные наброски углем и попытки изобразить с помощью нескольких мазков какой-нибудь натюрморт?

— О да. — Слезы высохли, она даже сделала попытку улыбнуться. — Это стало самой важной частью моей жизни. За исключением моей семьи. И теперь еще тебя, разумеется, — добавила она, а он отметил, что она вспомнила его в последнюю очередь.

— И у тебя все это время никого не было? — И Кэл не рассмеялся, увидев изумление на ее лице. Он еще не мог разобраться, что испытывает, услышав это признание. Знал только одно: он никогда не сможет сказать ей, что, по его мнению — а у него есть все основания так полагать, — Дан разлюбил ее, вероятно, еще раньше, чем она его.

— Нет. Я была ему верна.

Каллум был тронут искренностью ее слов. Дан, конечно, не был ей верен. Но никто бы не ждал верности при подобных обстоятельствах. Десять лет без женщины — это слишком. Кто поверит в такую ложь?

— Я не сомневаюсь. — Он взял ее руку. И сразу ее пальцы доверчиво переплелись с его пальцами. — Но ты выросла, превратилась в красивую женщину, и другие могли это заметить.

— Но где они, эти другие? Мы не могли позволить себе вывозить меня на лондонские сезоны невест, да и зачем это было делать — ведь я уже была помолвлена. Местное общество, за исключением Уилла, живет очень замкнуто. Все мои друзья живут в небольшом городке поблизости от нашего имения, но и там общество маленькое, несколько человек, и все знали, что я жду Дана. К тому же я ни разу не встретила мужчину, которого могла бы полюбить. — Она украдкой бросила на него взгляд.

— Да, весьма целомудренное поведение. — Что означает этот лукавый взгляд? Что она могла бы его полюбить, если бы встретила? Нет. Если она разлюбила его брата-близнеца, она не стала бы влюбляться в его двойника. — И когда ты поняла, что больше его не любишь?

— Когда получила письмо, в котором он писал, что вы оба собираетесь домой. А потом это кораблекрушение. Письмо пришло в тот день, когда произошла катастрофа. Я высчитала, что он послал его с более быстроходным небольшим судном, которое отплыло из Калькутты на несколько дней раньше.

Каллум вспомнил тот прощальный банкет почти год назад и разговор в резиденции губернатора, когда узнал, что Даниэль не предупредил Софию об их возвращении. Он сделал очередной выговор брату и буквально заставил его написать ей письмо.

— В ту ночь, когда я узнала, что Дан вернется через несколько дней, я окончательно поняла, что не хочу выходить за него. Что давно его не люблю.

— И ты бы сказала ему об этом?

Она растерянно посмотрела на него:

— Я не знаю! Я никогда об этом не думала. Не думала всерьез. Знала только, что дело зашло слишком далеко, чтобы сделать такое признание и разорвать помолвку. К тому же мы так погрязли в долгах, что я не осмелилась бы отказаться.

— Все было так плохо? А я и не догадывался.

— О да, это было ужасно, хотя наши кредиторы не очень донимали нас, зная о моей помолвке. Они понимали, что потом им заплатят.

— И когда ты услышала о кораблекрушении и гибели брата, то поняла, что твоя семья попала в долговую яму?

Неудивительно, что она была в таком отчаянии, узнав о гибели брата, хотя и не любила его. Даже сквозь пелену собственного страдания он все-таки заметил тогда ее затравленный, взгляд.

— Да, я чувствовала и сейчас чувствую себя виноватой, что в такую минуту думала о своем положении. Но что толку жалеть теперь о прошлом? Поздно, и никому не поможет.

— Ты могла попросить помощи у брата. Уильям бы что-нибудь предпринял, — заметил Кэл, но она лишь крепче сжала его пальцы. — Гордость?

Она кивнула:

— И вина перед Даном.

— И что бы ты стала делать, если бы и я не вернулся домой?

— Я уже говорила тебе: нашла бы работу. Конечно, пришлось бы продать дом. Мама стала бы жить с Марком, когда он получит приход.

— На твоем месте я бы вцепился в возможность выйти удачно замуж и не стал бы так долго сопротивляться.

— Вряд ли, — возразила она. — Ты бы гордо вскинул голову и отказался. Ты можешь представить, что женишься на женщине из-за ее денег?

— Это разные вещи.

— Да, — слегка улыбнулась София, — я это тоже обнаружила. Но не в этом дело, разве ты не понимаешь? Мы говорим совершенно о другом. Я тебя обманула, не сказала, что давно разлюбила Даниэля. А ты чувствовал долг перед братом и поэтому решил жениться на мне. Я должна была поступить честно перед ним и освободить его от клятвы еще много лет назад.

— Но это было нелегко?

Как странно, он не чувствует гнева. Она нарушила слово, разлюбила его брата и за все годы не удосужилась сообщить ему об этом. А теперь вышла за него, чтобы спастись от кредиторов. Он просто обязан разозлиться.

— Ты, наверное, долго раздумывала, прежде чем мне признаться, — проговорил он. Может быть, поэтому он и не сердится? Она не ухватилась за его предложение, она сопротивлялась.

— Я выполнила долг перед моей бедной семьей и сделала что могла — вышла замуж.

— И ты, не зная меня совершенно, не говоря уже о чувствах, которые у тебя отсутствовали, вышла за меня из-за долга перед семьей, — подытожил он.

— Мне надо было сразу признаться тебе, сейчас я это поняла. — Вид у нее был несчастный. — Надо было не мучиться угрызениями совести, а прямо все сказать. По крайней мере, ты бы знал, что тебе можно не жениться на мне.

— Чепуха, — бросил он. — Мне нужна была жена, и я нашел ее. Мы поладим. Не так уж важно, что произошло до этого. Я не стану оглядываться назад и тебе не советую. — Он понятия не имел, что надо сказать в таком случае. Нельзя быть жестоким. Это Кэл хорошо понимал — ведь теперь она его жена и в радости, и в горе.

Он снова пожал ее руку и встал с кровати:

— Я тебя оставлю, ты, должно быть, устала.

София тоже села и, придерживая на груди простыню, смотрела, как он надевает халат, ее темно-голубые глаза еще больше потемнели. Она была сейчас очень красива. И желание вновь охватило его, но он решительно затянул пояс халата. Он не станет больше заниматься с ней любовью, не сейчас. До тех пор, пока он не обдумает все, что произошло. В его мозгу бился единственный вопрос: «Почему я не обижен за Даниэля?»

— Каллум?

— Да?

— Нет, ничего. Спокойной ночи.

Вот уж в чем он не был убежден, закрывая дверь спальни.

На следующее утро Кэл сидел в столовой, расправляясь с огромным бифштексом, когда София спустилась вниз. Хоуксли широко распахнул перед ней дверь, Марк поспешил отодвинуть стул, и она, поблагодарив, села, старательно избегая взгляда мужа.

— Доброе утро, София.

С одной стороны от его столового прибора лежала сложенная газета, с другой — пачка писем. Он не занимался почтой и не читал газетные новости, очевидно желая с ней поговорить.

София старательно улыбнулась, гоня прочь мысли о том, что слуги, вероятно, слышали вчера, чем занимались господа, и что Каллум, вероятно, думает об этом же. Со временем эта неловкость пройдет, но сейчас ей было не по себе. В определенный момент она громко вскрикнула. Что, если все слышали?

А может быть, она ошибается, и он совсем не вспоминает о ночной близости. Скорее всего, его мысли заняты ее предательством, тем, что она открыла ему правду только после свадьбы.

— Доброе утро, — ответила она. — Кажется, день обещает быть хорошим. Да; мне кофе, спасибо, Майкл.

— Для тебя есть почта. — И, увидев, как она растерянно моргнула, он протянул ей три письма. На одном конверте она узнала почерк матери, другие были от друзей из Сент-Элбанса. — Хоуксли, проследите, чтобы в следующий раз почту для миссис Чаттертон отдавали ей лично.

— Слушаю, сэр.

О, вот это великодушный жест! Большинство мужей предпочитали, чтобы вся почта проходила через них. София поблагодарила его улыбкой и, встретившись с ним взглядом, вдруг покраснела и отвела глаза. Он покинул ее ночью и не вернулся утром. Хотя он вел себя очень великодушно, был с ней мягок после ее признания, но, несомненно, разочарован в ней.