Каждое утро Роза исподлобья смотрела на меня, и в ее глазах читался невысказанный вопрос. И каждое утро я вставала с постели и, отвернувшись от нее, умывалась. Мне нечего было ответить, но, к ее чести, она не ныла, не жаловалась и не умоляла освободить. Она слушалась меня и охотно бралась за все, что я ей поручала. Когда мы вышили все наши с ней нижние юбки, я объявила, что мы принимаемся за простыни. Праздность нас погубила бы. Когда мой запас историй истощился, я начала приукрашивать мелочные придворные сплетни, раздувая их до масштабов настоящей драмы во все более отчаянных попытках чем-то занять бесконечные пустые часы. Однажды вечером я рассказала ей о давнем романе между тучной кухаркой и ее до смешного крошечным поклонником, описывая его в мельчайших подробностях, чтобы каким-то образом дотянуть до захода солнца. Комнату постепенно окутывали тени, и я принялась расшнуровывать ленты корсета Розы, готовясь укладывать ее спать.

—  Ты так много рассказывала мне о любви, — тихо произнесла она, глядя прямо перед собой. — Неужели у тебя нет истории о своей любви?

Я покраснела, хотя понимала, что она меня не видит. Я уже много лет не произносила имени Маркуса. Позволят ли минувшие годы говорить о нем отстраненно и спокойно, — спрашивала я себя, — или мой голос дрогнет от девичьей тоски?

Голос Розы нарушил воцарившуюся тишину.

—  Прости. Тебе, должно быть, больно вспоминать о том счастье, которое ты познала с мужем, — произнесла она, высвобождаясь из платья.

Мой супруг. Когда Роза заговорила о любви, отнюдь не имя Дориана первым пришло мне на ум. Я колебалась, вспоминая лицо Маркуса за воротами замка. Встреча с ним разбудила бурю чувств, которые я считала давно умершими. Мне вдруг безумно захотелось ощутить то, что мы испытывали тогда, когда были юными и исполненными надежд, а наши тела горели от неутолимого желания.

—  Был еще один человек, которому я отдала свое сердце задолго до того, как вышла замуж за Дориана.

Роза обернулась ко мне, и ее глаза заблестели предвкушением. Она забралась на кровать, спрятав ноги под подолом сорочки.

— Ты была знакома с ним в юности? Он тоже жил на ферме?

Сложив ее платье, я аккуратно положила его на сундук в ногах кровати.

— Нет, — ответила я. — Я познакомилась с ним здесь, в городе.

— Почему вы не поженились?

Она высвободила волосы из плена лент, и золотистые локоны густыми волнами рассыпались по плечам. Она снова стала похожа на ребенка и казалась такой беззаботной, что я как будто перенеслась в прошлое. Я сказала себе, что если история моего разбитого сердца сможет отвлечь Розу от ее собственных переживаний, значит, она заслуживает быть услышанной.

И я поведала ей о том, что произошло между мной и Маркусом. Обретенная с годами мудрость позволила мне оправдать нас обоих, признавая и ту любовь, которую мы испытывали друг к другу, и тот трудный выбор, который пришлось сделать каждому из нас. И все же Роза была возмущена.

—  Не может быть, чтобы нельзя было найти какой-то выход, — восклицала она. — Я уверена, что ты могла выйти за Маркуса и остаться работать в замке. Неужели любовь и долг неспособны идти рука об руку?

—  Иногда способны, — ответила я. — К примеру, твоим родителям повезло, и они попали в число счастливчиков, которым удалось все это совместить.

Не успела я произнести эти слова, как осознала, что совершила ужасную ошибку. Лицо Розы вытянулось, и темнота, совсем недавно казавшаяся умиротворяющей, навалилась на нас всей тяжестью неизвестности. Я быстро вскочила и зажгла свечу на столе у кровати.

—  Все эти разговоры о любви кое о чем мне напомнили, — беззаботно защебетала я, пытаясь направить мысли Розы в другое русло. — Ты так и не рассказала мне, что произошло между тобой и тем красавцем послом в тот вечер, когда вы остались наедине в Приемном покое.

— Ты скажешь, что я полная дура.

Она внезапно замолчала, как часто делают девушки, когда им хочется, чтобы их упрашивали продолжать.

—  Почему? Разве я только что не рассказала тебе о моем собственном трагическом романе? Теперь я имею право услышать твою историю.

—  Ты говорила, что твой молодой человек, Маркус, наделен определенными качествами, и ты поняла это сразу, хотя почти не была с ним знакома. Ты думаешь, это возможно, чувствовать, что ты знаешь человека, с которым только что познакомилась?

— У тебя так было с Джоффри?

Слова хлынули из нее неудержимым потоком.

—  Если бы ты слышала, что он говорил мне в тот вечер! Разумеется, он был очень галантным, как и должен быть человек в его положении. Но дело не в этом. Он держался очень уважительно, но и как равный. Я могла бы беседовать с ним часами, и мне бы не надоело. Его улыбка как будто озаряла мне душу. А потом, когда мы танцевали и наши руки соприкоснулись... между нами возникло взаимопонимание. Это было выше слов. Я знаю, что не должна была так поступать, но, не задумываясь, повела его в Приемный покой. Я должна была хоть несколько минут побыть с ним наедине.

Она помолчала и опустила взгляд на подол сорочки.

—  Он целовал мои руки и говорил, что я похитила у него сердце, — торопливым нервным шепотом продолжала она. — Я знаю, что придворные только и делают, что говорят о любви, и я должна была рассмеяться ему в лицо. Но я этого не сделала. Я ему поверила.

Все признаки юношеской влюбленности были налицо. Любовь вспыхнула с первого взгляда, и два сердца слились в безмолвной гармонии. В книгах королевы было множество таких историй. Что в глазах Розы не делало ее повествование менее правдивым.

—  Джоффри произвел на меня впечатление благородного человека, — произнесла я. — Он явно не из тех, кто станет играть чувствами женщины.

—  Я сказала, что приеду в Гиратион, — продолжала Роза, ободренная моей поддержкой. — Что я не успокоюсь, пока не увижу его снова.

Я помнила это ощущение, когда по твоей коже разливается тепло и тебя всю переполняет желание быть рядом с любимым человеком, снова и снова касаясь его и ощущая его прикосновения.

—  Если связь между вами была такой сильной, как ты говоришь, значит, ваши пути еще пересекутся, — заверила ее я.

— В каком-то смысле они уже пересеклись.

Роза сунула руку под подушку и извлекла оттуда клочок бумаги, свернутый в тугой квадратик. Она молча протянула его мне, и я развернула его при свете мерцающей у ее постели свечи, осторожно разглаживая сгибы. Письмо было написано в очень изящных выражениях, как и следовало ожидать от человека, искушенного в дипломатии. Джоффри передавал королю Ранолфу поздравления с победой в войне и пожелания своего монарха видеть отношения между двумя королевствами дружескими и теплыми. Он писал о теплом приеме, который ожидал ее семью, если бы им захотелось приехать в гости, а также о тех красотах, которые он надеялся им показать. Это письмо не было любовным, так что любую строчку можно было показать любопытным родителям или опекуну. Принцесса крови не имела права на частную переписку. Однако внимательный наблюдатель не мог не услышать звучащую в каждой строчке тоску.

— Он тебе больше ничего не писал?

Роза покачала головой.

—  Писал. Пока из-за войны не были перекрыты все дороги на север. Это первое письмо после долгих месяцев молчания. Я думала, он обо мне забыл!

— Он тебя не забыл, — кивнула я.

—  Я знаю, что не могу выйти за него замуж, — продолжала Роза, глядя на меня пристальным взглядом, который живо напомнил мне ее отца. Это был взгляд женщины, готовящейся принять на себя тяжелую ношу руководства другими людьми. — Я исполню свой долг. Я выйду за какого-нибудь принца. Но мне так хочется почувствовать, что такое любовь. Хоть один раз.

Услышав такие речи от своей ненаглядной Красавицы, король Ранолф пришел бы в ярость. А мое сердце мучительно защемило от жалости.

—  Ты это почувствуешь, — пообещала я. — Твои родители уже согласились на такое путешествие. Я позабочусь о том, чтобы вам с Джоффри удалось побыть наедине.

Это было безответственное обещание. Роза была достаточно безрассудна, чтобы поцеловать юношу. Возможно, она была готова и на большее. Но мне было все равно. Остаток вечера мы шептались, как подружки. Роза болтала без умолку, заново проживая каждый момент визита Джоффри, отгородившись от окружающего нас мрака счастливыми воспоминаниями.

Это был наш последний беззаботный разговор. Несколько дней спустя почти все наши ведра с водой опустели. Лишь на донышке одного из них оставалось немного драгоценной жидкости. Вонь от наших горшков уже давно заглушила аромат сушеной сирени и полыни, который я разложила на деревянном ящике, в котором стояли горшки. По моим прикидкам мы находились взаперти уже три недели. Несмотря на распоряжение короля не выходить, пока он нас не позовет, я больше не могла откладывать вылазку за пределы нашего убежища.

— Ты должна остаться здесь, — сказала я Розе.

— Мама и папа... — взмолилась она.

—  Тебе нельзя отсюда выходить, пока мы не убедимся, что опасность миновала, — возразила я. — Я найду твоих родителей и, возможно, сбегаю в Сент-Элсип, чтобы повидаться со своей племянницей Приэллой. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Пообещай мне, что ты будешь ждать меня здесь.

Роза кивнула.

Заскрежетал железный засов. Отворив дверь, я выглянула в коридор. Он был пуст. Хотя меня всегда пугала тишина этого отдаленного крыла замка, еще никогда здесь не царило такое полное безмолвие. Не было слышно ни звуков отдаленных шагов, ни стука копыт, ни приглушенных голосов слуг, переговаривающихся во дворе.

Я отнесла наши смрадные горшки в туалет за углом и опустошила их в сточную яму, затем принесла чистый кувшин. Роза стояла в дверях, с неподвижным лицом наблюдая за моими действиями. Я вручила ей новый горшок и взяла пустое ведро для воды. Коротко кивнув принцессе, я закрыла дверь. Спустя секунду я услышала скрежет задвигающегося засова.