Марьяна Романова - Замуж за «аристократа»

– Конечно!

– Я закажу вам пропуск.

«Может быть, она мне и правда понравится», – подумал Федор, повесив трубку.

Так оно и получилось. Я не просто понравилась ему – я перевернула его жизнь.

В одном только он ошибся – глаза у меня не карие, а темно-серые, как талая вода…»

На блондинке было такое миниатюрное платье, что ее тяжелая загорелая грудь то и дело норовила выпрыгнуть из глубокого декольте – в таких случаях девушка с кокетливым хохотком запихивала ее обратно.

Блондинка была хороша – хороша настолько, что ее вполне можно было бы считать произведением искусства. Мужчины только рот в изумлении раскрывали, едва завидев эту девушку, и долго еще оборачивались ей вслед. Даже гаишники никогда ее не штрафовали, несмотря на то что красотка так и норовила поглумиться над правилами дорожного движения. Разумеется, обладательницу столь незаурядных внешних данных не могли звать просто Дашей или Таней – своим собеседникам она представлялась как Камилла.

Должно быть, единственным мужчиной, не упавшим в глубокий обморок от ее лучезарной красоты, был татуировщик Егор Орлов. Может быть, именно поэтому Камилла прочно вбила в свою тщательно причесанную белокурую голову, что она влюблена в Егора. Они познакомились несколько лет назад на какой-то презентации – кажется, от скуки он угостил ее шампанским.

В этот раз они сидели в уютной нише малоизвестного итальянского ресторанчика и весело поедали пасту с грибным соусом. Камилла, как всегда, легкомысленно щебетала о своей карьере. Егор верил не всему: он знал, что девушка очень хочет произвести на него впечатление.

– Знаешь, я тут познакомилась с одним продюсером, – Камилла многозначительно улыбнулась, – он считает, что мне надо записать свой альбом.

– У тебя же ни слуха, ни голоса, – поддел ее Егор.

Но Камилла не обиделась:

– А это и неважно. Главное, чтобы был продюсер. В общем, он познакомил меня с одним поэтом-песенником. И сейчас тот пишет песню специально для меня. Говорит, что получится хит.

– Продюсер, поэт… Ты с ними спала?

Камилла вспыхнула:

– Конечно, нет!

«Конечно, спала! – подумал Егор. – Камилла, Камилла… Грудь пятого размера, а интеллект как у морской свинки». Егор всегда относился к ней снисходительно-любя, как к дурашливой младшей сестренке. Он знал, что Камилла долго и безнадежно мечтала стать звездой. Она вполне могла бы работать моделью (Камилла несколько раз позировала «Плейбою»), но вот парадокс: подиумная карьера ее не манила, она мечтала стать певицей, на худой конец – киноактрисой. И имела для этого все данные – Камилла была стопроцентно красива и, видит бог, не менее талантлива, чем половина девиц, пробивающихся наверх. Но ей не везло. Отчаянно не везло.

А может быть, она просто неправильно себя вела. Кто-то вбил в ее хорошенькую головку простую циничную мысль: карьера в шоу-бизнесе делается только через постель. Наверное, отчасти так оно и есть. Но Камилла восприняла этот постулат слишком буквально. Она спала со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к эстраде или сцене, даже с помощниками звукорежиссеров…

– А ты ревнуешь? – кокетливо заулыбалась она.

«И не надейся», – подумал Егор, а вслух произнес:

– Конечно, ревную.

– Бедненький ты мой, – она нежно провела прохладной ладошкой по его щеке, – ну что, сегодня поедем к тебе или ко мне? Кстати, – вспомнила она как бы невзначай, – у меня в холодильнике, кажется, остался твой любимый абрикосовый пирог. Я для гостей его готовила, а те не доели.

«Ха, как же, готовила для гостей!» – Егор улыбнулся. Да Камилла сроду ничего не готовила для гостей – ну разве что разогревала в духовке магазинную пиццу. И вообще хозяйка она была никакая. И ничуть этого не стеснялась: на ее холодильнике красовалась огромная наклейка с английской надписью: «Я целуюсь лучше, чем готовлю!» Егор мог бы на миллион долларов поспорить, что пирог был заботливо испечен специально для него.

Он вздохнул и посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.

Вообще-то он любил бывать у Камиллы дома. В ее квартире было всегда уютно и чисто. Камилла обставила свою малогабаритку по всем законам голливудской моды. Белоснежные матовые стены, ворсистые розовые ковры (один бог знает, как часто ей приходилось их пылесосить). Кажется, она мечтала попасть в один прекрасный день на разворот журнала «Семь дней» – вместе со своим изысканным интерьером.

– Можно взять в видеопрокате фильмец! – она мечтательно улыбнулась. – Предлагаю «Американский пирог-2». Говорят, жутко смешно.

– Пошлятина.

– Тогда что-нибудь из Феллини. Или раннего Тарковского, – покладисто согласилась она.

Егор знал, что Камилла с удовольствием согласилась бы посмотреть и пятичасовой фильм о брачных играх галапагосских черепах, лишь бы его рука все это время покоилась на ее плече.

Пирог, фильм, поцелуи, пахнущие абрикосовым джемом, страстный секс на розовом ковре… Егор был уже готов согласиться, но… Неожиданно ему вспомнилась другая квартира, принадлежавшая другой девушке. Пепельница, полная разномастных окурков, пустая пещерка обледеневшего холодильника, разбросанная повсюду одежда. И сама девушка. Острый носик, звонкий смех, темная родинка над губой, мелкие белые зубки, словно у какого-то хищного зверька. Грудь настолько маленькая, что ее и грудью-то сложно назвать – так, невнятные бугорки под свободной майкой. А если девушка наклоняется вперед, то на ее спине можно сосчитать все ребрышки. Не девушка, а какая-то стиральная доска!

И чем она так его зацепила? Его, такого искушенного и опытного? Отчего так тянет его вернуться в захламленную квартиру с протекающими кранами и бурыми разводами на потолке, в квартиру, где проживает смешливая «стиральная доска»?

А вот к роскошной Камилле и ее абрикосовому пирогу почему-то совсем не тянет…

– Ну что?

Он вздрогнул, почувствовав, как ее босая нога опустилась на его обтянутое джинсами колено. Потом ласково улыбнулся томной от предвкушения красавице и нежно провел ладонью по ее ухоженным пальчикам. У Камиллы был умопомрачительный педикюр – ее аккуратные маленькие ноготки были выкрашены густо-розовым лаком, на каждом из них был нарисован крошечный подсолнух. Бедняга, наверное, просидела в кресле педикюрши как минимум часа полтора. А все из-за этого красивого продуманного жеста.

– Солнышко, у меня завтра ранний клиент, – виновато улыбнулся Егор.

– Баба? – ревниво спросила Камилла, убирая ногу.

– Мужчина. Он уже в третий раз приходит. Я ему сложную татуировку делаю, на ноге, – вдохновенно врал он, сам на себя удивляясь: «Я?! Вру девчонке?! Камилке? Из-за какой-то костлявой Шуры?»

Камилла поскучнела.

– Я могла бы тебя отвезти. С утра. Приготовила бы тебе завтрак.

– Перенесем завтрак на другой раз, милая, – твердо сказал он. – Тебе и самой не захочется так рано вскакивать, вот увидишь.

Расплатившись с приторно-вежливой официанткой, Егор усадил Камиллу в ее кокетливо-сиреневую «Хонду». Красавица грустно смотрела на него из-за опущенного стекла.

– Веди осторожно, малыш, – он поцеловал ее в нос, – все-таки ты выпила бокал вина.

– Ха, бокал! Подумаешь! Я и больше себе позволяю за рулем… Егор, а может, все-таки передумаешь?

Она была такой красивой, такой влюбленной и такой несчастной. Этот кроткий, словно у щенка спаниеля, взгляд! Егору стало ее жалко. Но он не передумал. У него на этот вечер (вернее, ночь) свои планы.

Еле дождался он, пока сиреневая «Хонда», лихо взвизгнув тормозами на светофоре, скроется за поворотом. Еще пару минут постоял, задумчиво нахмурившись. И решительным жестом остановил такси.

– В сторону Арбата, – велел Егор индифферентному шоферу, – и побыстрее.

С громким визгом Шура швырнула хрустальный бокал в стену. Бокал, обиженно звякнув, распался на миллионы крошечных осколков. Шура вздохнула. Красивый жест не принес желаемого облегчения. Ей было тошно, тошно, тошно. И почему в ее жизни рефреном повторяется одна и та же история: знакомство с приятным мужчиной, признание в вечной дружбе, пьяный секс и потом полное с его стороны раскаяние?

С Егором все начиналось не так – он первым разглядел в ней женщину. Не друга, не плакательную жилетку, не собутыльника, а просто красивую девчонку. Может быть, она сама все испортила? Была слишком навязчивой, агрессивной? В свои двадцать четыре года Шура (о, позор!) имела весьма смутное представление о том, как положено вести себя с понравившимися мужчинами, но, кажется, она что-то слышала о том, что приличная девушка должна быть скромной и ненавязчивой. С другой стороны, разве многоопытная Дианка не говорила всегда, что мужчины любят женщин неприличных, сопровождая эту реплику многозначительным хохотком?

Он не звонил ей неделю. Неделю! Семь долгих дней. И восемь ночей.

Нельзя сказать, чтобы все это время Шура провела у телефона. Первые дни после того рокового свидания она пребывала в томном блаженстве. Почти ничего не ела, рисовала яркими красками, мурлыкала себе под нос какие-то благостные попсовые мотивчики и время от времени беспричинно смеялась.

…В тот дождливый вечер они так и не расстались. А утром, когда Егор ушел из Шуриной квартиры, ей позвонила Диана. Шура окаменела, услышав бодрый голос подруги. Как ей себя вести? Считается ли теперь, что Шура – подлая предательница? Должна ли она сказать Дианке о том, что произошло?

– Привет, Шурик! – У Дианы, похоже, было замечательное настроение, и Шуре стало еще больше не по себе. – Как поживаешь?

– Нормально, – осторожно ответила Шура, – вот, встала только.

– Я тоже, – Диана сладко зевнула. – Что делать собираешься?

– Не знаю…

– Может, сходим в ЦДХ? Там новая выставка. Современный авангард.

– Не знала, что ты интересуешься живописью.

– Ты же интересуешься. А я могу за компанию пойти. На то и есть друзья, верно?

Издевается она, что ли? Специально все это говорит? Хочет, чтобы Шуре стало еще более тошно?