Теперь Лютик не назовет его новичком. Потому что он, Санечка, крутой – такой же, как и она сама.

Марихуану они курили почти каждый день. Сане нравилось учиться в ГИТИСе, вокруг него были талантливые бесшабашные люди, которые умели веселиться, как никто другой. Самое лучшее время – конец недели. С четверга по пятницу открыты все модные танцевальные клубы: «Пропаганда», «Птюч» (Саня застал последние годы процветания этого легендарного клуба), «Хангри Дак». Лютик и Саня ночи напролет проводили на дискотеках. Однажды, перед тем как войти в клуб, Лютик быстро проглотила какую-то маленькую желтую таблетку.

– Голова болит? – посочувствовал Саня, заметив это. – Может, тогда и не пойдем никуда?

Лютик посмотрела на него, как митрополит на продажную девку.

– Это экстези, – наконец объяснила она, – знаешь про такое?

Конечно, Саня знал. Экстези только-только вошел в моду в Москве, его называли «наркотиком дискотек». Это были маленькие таблетки со смешными картинками – зайчиками, солнышками, долларами. Приняв одного-двух «зайчиков», человек мог танцевать целую ночь без перерыва.

– Это химия, – предупредил он. Кого – себя, девушку?

– С ума сошел? – возразила она. – Это безобидно. Если хочешь знать, я их каждую неделю ем. И ничего со мной пока не случилось. Хочешь попробовать?

Саня хотел было отказаться, но потом представил, как Лютик насмешливо посмотрит на него, как скривит свои красивые губки в презрительной усмешке. Прямо как школьная подруга Дашка, когда он не смог изобразить опытного курильщика.

И Саня уверенно сказал:

– Давай.


«…На приеме, состоявшемся вчера в закрытом клубе «Ностальгия», особенно отличилась хозяйка вечера – известная актриса Екатерина Лаврова. Напомним, что данная дама недавно опубликовала мемуары, потрясшие всю Россию. Оказывается, наша любимая Катенька, которую мы считали особой интеллигентной и даже несколько старомодной, на самом деле настоящая нимфоманка.

В самом начале торжества неизвестный доброжелатель выразил новоявленной писательнице восхищение весьма своеобразным способом: опрокинул на сексуально озабоченную диву блюдо с креветками. Катерина же наша, и не подумав одернуть наглеца, замерла на месте, влажно улыбаясь и похотливо пялясь на прекрасного незнакомца. Вероятно, она даже хотела пригласить затейника в свою гостеприимную постель, но, видимо, постеснялась присутствия мужа.

К слову сказать, супруг Лавровой, который находился в полутора метрах, даже не попытался помешать варвару. Интересно, он просто испугался или втайне был с ним солидарен? Остается добавить, что остаток вечера от нашей Катерины несло рыбой похуже, чем от портового грузчика…» (газета «Громкие скандалы недели»).


Газетенку эту принесла домработница Галина. Катя завтракала на кухне (если обезжиренный йогурт и салатик из проросшей пшеницы действительно можно было считать завтраком), когда Галочка с улыбкой протянула ей мерзкий листок.

– Смотрите, Екатерина Павловна, а здесь про вас написано! – радостно объявила она.

– Неужели? – Катя удивилась. Презентацию книги обслуживало известное пиар-агентство, Катя лично утверждала список журналистов. Она могла поклясться, что не было в этом списке газеты «Громкие скандалы недели».

Пробежав глазами по строчкам, она отодвинула в сторону чашку с недопитым кофе. У нее мгновенно пропал аппетит и разболелась голова. Конечно, Катя знала, что такое «желтая» пресса. Конечно, иногда ей доставалось от журналистов. Но такое про нее написали впервые. Да как они посмели?

– Откуда… Откуда у вас эта газетка?

– Так я ее всегда читаю, – бесхитростно развела руками домработница, – по-моему, интересно пишут. Мы иногда любим вечерок над газеткой скоротать. С сынком моим, Ванечкой. Я вам рассказывала о сыне?

– Миллион раз, – сквозь зубы процедила Катя, но Галина не заметила ее раздражения. Лицо ее просветлело, глаза подернулись влагой, словно она говорила не о человеке, а о чудотворной иконе.

– Золотой мальчик, золотой, – задумчиво улыбаясь, заметила Галина. – Моя единственная отрада. Красивый, умный. Похож на Сильвестра Сталлоне. Только, понятное дело, лучше… А газетка эта… Я как про вас увидела, решила сохранить. Вдруг, думаю, вы еще не прочитали?

«Интересно, она и в самом деле такая бестактная дура или просто настолько меня ненавидит? – подумала Катя. – Она держится так, словно принесла мне цветы от поклонника, а не эту мерзость!»

– Екатерина Павловна… А это правда? Что там написано? – Галочкины глаза сверкнули любопытством. – Про креветки, а?

– Нет, – довольно резко ответила Катя и отвернулась к окну в надежде, что домработница правильно истолкует этот красноречивый жест.

Но Галине было все нипочем. Она не только не подумала оставить Катю в покое, но еще и по-свойски присела на краешек кухонного стола.

– А я вчера в химчистку ваш костюмчик относила, – хитренько улыбнулась она, – так от него и правда рыбкой пахнет. Я еще удивилась.

– Галина, сделайте милость, идите по своим делам, – жестко потребовала Катя.

– Да у меня и нет сейчас особенных дел, – развела руками Галочка. – В супермаркете была уже, пыль протерла, ваш супчик вегетарианский варится… И все-таки странно… Зачем ему было это делать?

– Что?

– Опрокидывать на вас эти креветки, а? У меня, знаете, предчувствие… что-то за этим скрывается, только вот никак сообразить не могу, что именно…

Катя вскинула голову и взглянула на нее более внимательно. Внезапно ей показалось, что Галочка смотрит на нее с некоторым торжеством. Встретившись с Катей глазами, домработница наигранно засуетилась, спрыгнула со стола и принялась переставлять с места на место чистую посуду. При этом она как-то странно искоса на Катю поглядывала, и с каждой секундой той становилось все больше не по себе.

«А эта Галина не так проста, как казалась, – решила Катя. – Господи, неужели она знает что-то?» Может быть, именно она имеет отношение к тому, что эта информация просочилась в газету? Но как? Ведь пресс-агент мероприятия договаривалась с журналистами о том, что они не будут упоминать «нападение» на главную героиню презентации. И вроде бы те с нею согласились – да и Катя пригласила только солидные издания, которые не имеют обыкновения радоваться «жареным» сплетням.

Нет, это невероятно! Галина не могла знать о том, что произошло на презентации: ее там попросту не было. А снабдить газетчиков такой подробной информацией мог только тот, кто находился в нескольких метрах от Кати, когда на нее опрокинули блюдо. Многие гости даже внимания не обратили на то, что произошло.

Так кто же с такой завидной оперативностью снабдил журналюг нелицеприятной информацией? Кто Брут? Может быть, Люба Федорова? Уж она-то ни за что бы не упустила шанс сделать Кате гадость. Да и стояла она совсем неподалеку, когда он появился. И когда Катя бросилась в туалет, Любка даже ухватила ее за рукав, предлагая свою помощь, но Катя решительно вырвала руку – не до вежливости ей было.

Да, скорее всего, это сделала именно она. Во всяком случае, поступок вполне в Любкином духе – насколько Катя знала Федорову.

– Ох не любит кто-то вас, Екатерина Павловна, – подала голос замолчавшая было Галочка. – И за что это вас кто-то так не любит?

Глава 3

Шура пригоршнями зачерпывала краску из небольших пластмассовых ведер и метко швыряла ее в холст.

– Придурки!.. Идиоты!.. Хамы! – она выплевывала все известные ей бранные слова.

Бесполезно. Ничего не получалось.

Шура задумала эту картину давно. Работа должна была называться «Агрессия. Выход злости». Смысл был не в самой картине, а в душевном состоянии художника, то есть самой Шуры. Она должна была швыряться краской, разозлившись. Не раздумывая, не подбирая цвета и композицию. То, что в итоге получится, и будет олицетворением Шуриных негативных эмоций. Шура знала, чувствовала, что это была если не гениальная, то весьма удачная идея. Такую любопытную картину наверняка купила бы какая-нибудь модная галерея.

Но непредвиденной помехой в этом деле оказался слишком легкий Шурин характер. Иногда она, конечно, могла быть довольно вспыльчивой, но быстро отходила и не умела подолгу грустить. Словно спичка – ярко вспыхивала и гасла, едва успев обжечь пальцы зазевавшегося курильщика.

– Бездарность! – расстроилась Шура. – Я самая настоящая бездарность. Мне не удалось продать ни одной картины, я даже разозлиться как следует не могу.

Она ногой отодвинула от себя ведро с краской, меланхолично закурила, потом, закашлявшись, выбросила сигарету в окно.

Зазвонил телефон. Не раздумывая, Шура схватила трубку и только в этот момент вспомнила, что ее ладони перепачканы краской.

– Блин! – выругалась она. Наверное, теперь придется покупать новый аппарат. Еще одна трата. А денег нет. Как же ей без телефона-то?!

– Шур, чего ругаешься? – этот хриплый низкий голос принадлежал Шуриной приятельнице Диане.

Когда-то они учились в одной школе, сидели за одной партой. Дианка всегда была безнадежной троечницей. Высоченная, нескладная, некрасивая, она и к выпускному классу так и не научилась считать в уме. Жалостливая Шура постоянно давала ей списать.

Даже странно, что они стали подругами. Возвышенная Шурочка в тертых кожаных штанах, с томиком Юнга под мышкой, непринужденно жонглирующая словами «экзистенциализм» и «трансцендентность», и Диана, которая ничего сложнее «Космополитена» в жизни не читала. Шура совершенно не интересовалась своим внешним видом. Она могла годами носить одни и те же джинсы, не замечала пятен на рукавах своей школьной формы. Иное дело – Дианка. Та вообще ухитрилась перекроить тусклое форменное платье так, чтобы оно облегало ее костлявую фигуру. Диана красила ногти лаками самых невероятных расцветок, она сделала мелирование в тринадцать лет, она первой в классе начала брить ноги и завивать ресницы.

Шурина мама дружбы этой, по закону жанра, не одобряла.