Соня Дивицкая - Замуж срочно!

– Ты чего ж приехала в такую даль? – спросила Аннушку вредная старушка. – Замуж, что ли, за моего сынка собралась? Он уж не мальчик жениться.

Что было делать? Разговаривать со старой провокаторшей было опасно.

– Вы бы поспали немного… – сказала ей Аннушка. – А я тут приберусь пока…

– Зачем тебе тут прибираться? Чего тут прибирать? Ко мне одна особа ходит из собеса, она тут прибирает.

– А я вот пыль у вас заметила, – настаивала Аннушка. – Давайте я вам генеральную уборку сделаю.

Она пошла искать ведро и тряпку, а сама себя ругала, ну зачем, зачем она это сказала, зачем вообще потащилась к чужой старухе, которая притворяется умирающей, у нее есть дочка, у нее есть собес…

– Ну, ладно, помой, – разрешила старушка, прищурив глаз. – Там у меня две тряпки висят… Синяя и красная. Ты синей мой, красную не бери.

Аннушка вернулась с ведром, она только успела появиться в проеме, старушка спросила:

– Ты какую тряпку взяла?

– Синюю.

– А воды зачем столько налила? – докапывалась старушонка, хотя с кровати она никак не могла видеть, сколько воды в ведре. – Я никогда не видела, чтобы столько воды наливали… Сына, пойди посмотри, зачем она налила столько много воды?

– Вы знаете… – вздохнула Аннушка, опускаясь с тряпкой на корточки. – Мне уже сорок шесть лет. И примерно лет сорок из них я мою пол… Как мамке начала помогать, так с тех пор и мою. Вы уж поверьте, я как-нибудь справлюсь.

– Ты, значит, деревенская, раз мать тебя с ранья работать заставляла?

– Да, мы в деревне жили. Работы много, огород, корова, куры… Старшие все разбегутся, кто в школу, кто во двор… А я в доме одна остаюсь…

Старушка ворочалась, тянула шею от подушки, стараясь контролировать процесс.

– И много вас в семье было?

– Я седьмая у матери, младшая.

– Баловали тебя?

– Баловали. Таскали, как живую куклу, с рук на руки. Я беленькая была, румяная, с кудряшками…

Борман жарил картошечку и хохотал. К картошечке умирающая матушка запросила котлеток.

– У меня там полуфабрикаты в морозильнике лежат. Мне женщина из собеса покупает и жарит…

– Нет, – Аннушка сказала. – Я вам магазинные не буду жарить, я своих наготовлю.

Она отправила Бормана за мясом, потом заставила крутить фарш и весь вечер жарила старушке котлеты, про запас, в морозилку. Матушка уплетала пышные домашние котлеты с подозрением и с аппетитом, ей удавалось это совмещать.

На следующий день Аннушка завернула старушке блинов, с разными начинками, тоже с запасом.

Потом ухнула ведро пирожков. Старушка перестала вредничать, встала с кровати, сунула нос в холодильник.

– Да куда ж ты!.. Зачем же мне столько?..

– Все в морозильнике сохранится, не пропадет, будете только разогревать, – объяснила ей Аннушка. – Домашнее-то лучше, чем полуфабрикаты…

Старушка поначалу смотрела настороженно. Бывшая невестка с ней так не нянчилась. Со стороны выглядело как будто Аннушка подлизывается. А в общем, так оно и было – да, Аннушка, конечно же, подлизывалась. У нее это называлось умаслить, тут работал старый женский инстинкт – угодить.

Вообще-то тактика стандартная, встречается у многих млекопитающих, как способ выживания, метод коммуникации, ну и там еще придумайте сами что-нибудь умненькое. Не все этим пользуются, некоторые самки млекопитающих предпочитают атаку, другие сразу лезут доминировать, третьи убегают и прячутся в нору. Аннушка привыкла сотрудничать, так ее научили с детства в ее большой семье. Сидеть без дела было неприлично, а в случае с матушкой Бормана еще и небезопасно. Старушка просила, чтобы ее не покидали, чтобы сын был постоянно рядом, а то, не ровен час, она умрет. Поэтому Аннушка загрузила себя делами. «Иначе я повешусь тут за две недели».

Когда с уборкой и готовкой было покончено, она нашла в шкафу старую пряжу и села возле смертного одра вязать носки. Борман был тут же, он читал матушке газеты, она просила, чтобы он читал, хотя совсем его не слушала и постоянно что-то бубнила, произвольно перескакивая на разные темы.

– …внучка вся в мать. Ко мне два года, бессовестная, не приезжает, хоть бы внучат привезла показать. Отца женить надумала, зачем, спрашивается? Да чтобы он ее не беспокоил, чтобы о нем чужие руки заботились.

– Да, да… Чужие руки, – кивала Аннушка, ловко меняя спицы, – никогда не знаешь, какие руки рядом окажутся…

Старушка на такое счастье явно не рассчитывала. Полы, котлеты, блинцы, еще и в баню отвели. Возле ее кровати сидела женщина со спицами и во всем с ней соглашалась – об этом матушка мечтала всю свою жизнь.

– Она со мной не разговаривала никогда, артистка-то наша… – вспомнила матушка бывшую невестку. – Родила ему двоих… А что ж двоих-то только? Ему бы пяточек, сейчас бы и жили дальше.

– Мама! – влезал Борман. – Вы же сами только двоих…

– Какой он в молодости был красавец… – Мать его не слушала, целиком переключившись на гостью. – Пойди, там фотографии в шкафу лежат, в коробочке, коробочка в платок завернута… Найди, посмотришь. И я посмотрю. На него девки заглядывались, аж не дышали. Я думала, какую же он мне приведет? Привел, под стать себе, красавицу. Видная, ничего не скажу, как артистка из телевизора, с тобой не сравнить… А что с ней делать, с красотой? Вот видишь, как она распорядилась… К молодому убежала, думает от старости убежать. Красивым стареть страшно, красоту потерять боятся. А тебе терять нечего, ты будешь доброй бабкой…

– Уже! – похвалилась Аннушка. – Двое внучат, близнецы!

Старушка снова посмотрела на нее с подозрением, искоса, как курица, и заметила:

– В четыре спицы вяжешь. Сейчас уже никто в четыре спицы не умеет. А что это за носки на двух спицах? Это не носки… а так… портянки.

Аннушка затянула узелок и протянула противной старушке пару носочков.

– Это вам. Вам нужно ноги в тепле держать.

Старушка чуть не крякнула от счастья. С носками, пожалуй, был уже перебор, но Аннушка не смогла остановиться. Она вязала с такой скоростью, как никогда раньше, ей казалось, что так быстрее пролетят две недели возле постели противной старушки.

И вот, наконец, Борман собрался ее отвезти к сестре в Полтаву. Она чуть быстрее, чем позволяют приличия, прыгнула в машину. Еще неделя у сестры! Спокойная женская компания! Привычные разговоры! Но вредная старушка решила поменять программу, она решила отправить сына в гости вместе с Аннушкой.

– Ты с ней езжай, – сказала матушка. – Не возвращайся. А то ее там кто-нибудь перехватит.

Борман обнял маленькую матушку, пригнулся, подставляя ей свою лысину для поцелуя. Она к нему прижалась и снова капнула скорбно:

– Ох, как бы не в последний раз…

Через час, когда они были уже на середине пути, позвонила сестра и сказала, что матушке плохо, что она умирает. Борман развернулся, с белым лицом молча летел назад. Возле дома увидел машину «Скорой помощи», и лицо его дрогнуло. Он оставил Аннушку во дворе с сестрой и побежал к постели своей старенькой матушки. Доктора с почтением расступились.

– Забыла сказать, – улыбнулась старушка. – А то ведь если не скажу, вы сами-то не догадаетесь. Женись на ней. Женись, я хочу умереть спокойно.

Наконец она всех отпустила: и «Скорую помощь», и сына. Умирающая старушка вышла на крыльцо, энергично перекрестила его машину, брызнула святой водой, и синими губами быстро прошептала себе под нос какую-то молитву.

Когда они вернулись домой, то есть в квартиру Бормана, он взял ее чемодан и поставил в прихожей. Там во всю стену стоял просторный шкаф-купе, шкаф был пустой, на штанге болтались красные плечики. Борман отсчитал половину, как косточки на счетах, посмотрел на Аннушку и сказал:

– Твои.

Так он сделал ей предложение. На следующий день она перетащила к нему свое одеяло, подушку и массажный стол. Так она согласилась.

Регистрацию брака отметили тихо, в загородном ресторане. Пригласили детей, погодка была чудесная, Аннушка была в белом костюмчике, в нем было очень удобно кататься на качелях с внуками. Так у них началась совместная жизнь двух взрослых, чужих и совершенно разных людей.

Романтизмом и любовью по-прежнему не пахло. Сначала они поехали по магазинам, купить мелочей для хозяйства. Нужно было прикупить кастрюльки, тарелки, гладильную доску… Аннушка захотела купить себе слоника, грошового слоника в зеркальной мозаике.

– Купим слоника? – попросила она Бормана.

– На фиг он тебе нужен? – усмехнулся Борман.

«Ну вот… – вздохнула Аннушка, – мне зажали слоника…»

Неожиданно Борман выбрал хрустальную вазу, тяжелую, на большой букет. Аннушка обрадовалась, но цветов за вазой не последовало. Дома Борман поставил вазу на полку и положил туда пачку денег.

– Бери, – он сказал. – Сколько нужно.

Так было принято в его доме, с бывшей женой. Он всегда оставлял деньги в вазе и по необходимости подсыпал. Аннушка могла пользоваться ресурсом свободно, отчета Борман не спрашивал, он вообще точно не знал, сколько там, в вазе. Аннушка так не привыкла, в прошлой жизни ей приходилось выклянчивать у мужа на каждую ерунду.

– И на игрушки можно? – спрашивала она Бормана. – Я внукам хотела… Обалденные машинки, но жутко дорого.

– Гуляй, – он сказал, – все твое.

– А можно я подружке одолжу немного? – стеснялась Аннушка. – У меня подруга бедствует..

И на подружку тоже разрешил. А слоника зажал. Аннушка не забыла того несчастного слоника. Как это объяснить? Да просто он привык приносить деньги в вазу. Это был рефлекс, как у собаки, которая тащит хозяину палку.

Борману тоже нужна была хозяйка, на пенсии он совершенно не знал, как распорядиться временем, и ему нужна была маленькая подвижная женщина, которая будет говорить – сегодня едем к детям, завтра идем на рынок, в субботу варим варенье, в августе хочу на море. Очень скоро Аннушка это поняла, а Борман привык, что возле него журчит небольшая быстрая речка.