– Внучек, мать деньги предлагает. Будем брать?

– Пусть она себе босоножки купит, – решает внучек. – Как бы тебе, бабуля, еще добавлять не пришлось!

Евгения все равно нет-нет да и подбросит им какой продукт: ящик зеленого горошка, мешок сахара, головку сыра – некоторые задолжники-клиенты предлагают за услуги архитекторов натуроплату.

– Ник, – говорит она, – у меня есть предложение: окна покрасить.

– Ну, это Надя подала ей идею, мама, – пробивающимся баском ноет он. – Бабушка меня на дискотеку отпустила!

– Так дискотека вечером, а красить будем утром!

– А утром он спать будет, после скачек-то! – разъясняет бабушка.

– Хорошо, Кит! – грозит Евгения. – Я покрашу окна везде, кроме твоей комнаты!

Никита веселеет:

– Я и сам покрашу – делов-то! – И тут же спохватывается: – Тебе одной в квартире не страшно? Может, сегодня у нас останешься?

Она бледно улыбается на его «у нас» и обреченно врет:

– Не страшно. У меня сегодня тетя Надя ночует.

Она было все продумала: Никита поедет с ней, а когда придет Алексей, покажет ему сына и потихоньку выпроводит… Не сможет же она оставить его на ночь!

Попытка обмануть саму себя проваливается. Как там говорят про верблюда, который пытается пролезть через игольное ушко? Пищит, а лезет! Вот и она…

Происходит то, чего Евгении никак не хочется. Она привыкает к Алексею. Но это в ее жизни уже было: жить с человеком По привычке! Ведь она мечтает встретить свою половинку! И Алексей не тот, кого она ждет!

Он чувствует, что между ними только постель, но надеется, что это – пока. Привыкнув к нему и оценив по достоинству, она его полюбит. Недаром он вчера предложил:

– Давай поженимся?

Ну нет! Из одного брака в другой? С той лишь разницей, что Алексей моложе Аркадия и знает, как обращаться с женщиной, много лет лишенной нормального секса.

Почему она не чувствует к нему влечения души, Евгения объяснить не может.

– Какой-то он чересчур правильный, – пытается растолковать она Наде. – Неестественно хороший… А я почему-то все время жду, что он совершит какую-нибудь подлость или скажет мне какую-нибудь гадость…

– Он дал тебе повод так думать?

– В том-то и дело, что нет! Но все равно я его не люблю! И что самое противное, не могу ему это сказать. Он будто обволакивает меня сладким сиропом, в котором я барахтаюсь, как муха в паутине. Посмотрю в его честные, преданные глаза – веришь ли, будто язык к нёбу примерзает!

Сегодня у Алексея вечерний прием больных, и он придет после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты – не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберется с духом!

Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на ее подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.

Звонит муж ее давней знакомой – Нины Аристовой – Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и «крутому прикиду». Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.

Ходит в спортзал, качается, гоняет как сумасшедший на своих то «опелях», то «фордах». Он так часто меняет автомобили, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А еще стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.

Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев – Евгения все время забывает, как они называются, – и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.

Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, не то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший из которых друг Никиты, он не балует.

– Слышь, Жека, – говорит он, – мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова «На то и волки». Дайте почитать!

– Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.

Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:

– Приезжай, возьмешь! И перезванивает матери.

– Ма, Кита позови!

– Женя, – вздыхает Вера Александровна. – Никита – такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?

– Зови, мама, мне некогда! Никита, – все же исправляется она, – дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.

– Дай, – безмятежно разрешает сын, – мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.

Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придется повременить.

Толян врывается как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.

– Жека, я все узнаю последним! – Он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. – Ну, ты даешь! Давай подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски – все равно. Мы не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!

– Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?

– Так когда это было!

Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.

– Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?

– День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!

– Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.

– Разводы среди других – это так, статистика, а тут свой человек.

– Ты перчатки не хочешь снять? – как бы между прочим спрашивает Евгения.

– Думаешь, стоит?

– Ага. А заодно и руки помоешь.

– Ты и мертвого уговоришь! – Он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:

А если «нет», мне будет очень больно И я, наверное, с ума сойду от слез!..

Он быстро возвращается и говорит:

– Учти, несмотря на то что я бросил пить…

– Давно? – изумляется она.

– Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьезная! Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.

– Ну ты наглый, Аристов!

– Положение обязывает, крошка! – шутливо вздыхает он. – Будем пить или смотреть?

– Вообще-то я собиралась красить окна.

– Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя все, что нужно!

– У меня – ничего не нужно. Только окна.

– Окна так окна! И забудь, пожалуйста, про дела – Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?

– Не говорил, но я тебе верю!

– Вроде меня наглым обозвали… Не вижу рюмок!

– Сейчас принесу.

– И гитару захвати! Душа музыки просит.

– Кому-то нужна была книга…

– Не бурчи! Какая ты, оказывается, скандальная.

Толян разливает бренди по рюмкам, а Евгения лишь удивляется себе. Прежде она ударилась бы в панику: остаться наедине с таким шалым мужиком да еще пить с ним! А теперь она почему-то уверена, что сможет быть хозяйкой положения…

– Ну, Жека, за твою смелость!

– Велика смелость – решиться на развод!

– Не скажи, многие хотели бы решиться, да боятся.

– К вам с Ниной это не относится!

– Ты так думаешь?.. Кстати, могла бы и допить. Тост за тебя подняли!

– На днях я попробовала допивать… Видел бы ты меня!

– Опьянил воздух свободы. И как ощущение после перебора?

– Не дай Бог! Наизнанку всю вывернуло!

– Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

– Хотелось бы…

– Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были, только однажды я слышал, как ты играла и пела.

– Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

– По-моему, ему и жить не нравилось!

– Не будем о нем. – Она провела рукой по струнам. – Что пан желает послушать?

– Сыграй что-нибудь из Есенина.

– «Отговорила роща золотая». Пойдет?

– Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым…

– Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает ее за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так что Толян чудом удерживается на табуретке.

– Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

– Не придумывай!

– Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу – в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается – дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?! – Он кладет руку ей на колено и пристально смотрит в глаза. – Я тебя хочу!

– А я тебя – нет!

– И ты хочешь. Только еще не знаешь. Тебя как консервную банку вскрывать надо. И предварительно разогреть.

Он опять впивается в ее губы и так сильно прижимает к стене, что она впечатывается в нее затылком. Гитара соскальзывает на пол.

– Пусти! – Евгения испугалась. Она вовсе не хозяйка положения, как думала вначале.

– И не подумаю. Ищи дурака!

– Я позвоню твоей Нине и все расскажу.

– Давай, валяй! Ради такого случая на минуту я даже выпущу тебя из своих пылких объятий. Звони! Может, в ней что-нибудь проснется? Может, она вспомнит, что женщина?!

Рот его искривляется так, что блестит полоска зубов. Он разве что не хрипит.

– Восемнадцать лет! – стучит Толян кулаком по стене. – Восемнадцать лет я унижаюсь перед собственной женой, выпрашивая, как милостыню: Ниночка, снизойди! Я же человек! Мне бывает тяжело, неуютно, и я нуждаюсь в ласке, как любое разумное животное! Мне надоело искать сочувствия у случайных женщин!