– Джеки, вы говорите на сногсшибательно правильном английском языке, – замечает Майкл.

– У меня мама – учительница английского.

– Тогда понятно… Но если вы поедете в Америку, вам стоит подольше пообщаться с американцами, чтобы они могли вас понимать.

– Пока я в Америку не собираюсь, – улыбается Евгения. – А для вас, надеюсь, моего знания хватит?

– Хватит, – рассеянно соглашается он и, забыв отвести взгляд, смотрит на нее.

Осень уже дает себя знать – с утра еще было прохладно, но теперь, когда солнце поднялось повыше, оно и не жжет, как прежде, а ласково греет.

Евгения с Машей переоделись в купальники, а мужчины все еще ходят в своих легких светлых брюках. Может, запоздало думает Евгения, у них на уик-эндах расхаживать в плавках не принято?

Вообще, несмотря на знание английского, она совершенно не знает иностранцев, прежде близко с ними не знакомилась, так что чувствует себя напряженно, от чего ее не освобождает даже откровение Маши:

– Расслабься, не нервничай! Они такие же мужики, как и наши. Может, нас боятся еще больше. Просто они несколько испорчены цивилизацией. Привыкли, что всегда все под рукой и самим делать ничего не нужно. На таком, к примеру, озере, как наше, у них наверняка поблизости была бы парочка шопов, кафе и, может, даже небольшой отель…

– Маша шутит, – с сильным акцентом говорит Майкл, услышавший окончание фразы. – И в Америке есть дикие места… Я нанизывать шашлыки.

– Нет-нет, я сама, – спохватывается Маша. – Пока учись. Будешь у себя в Филадельфии готовить шашлык для знакомых девушек.

– Я хотел для жена.

– А у тебя есть идеал жены?.. Ну, какой бы ты хотел ее видеть?

– Как Джеки.

– Вот видишь, Женя, – смеется она, – у тебя уже есть поклонник-американец.

– Я не есть поклонник. Поклонник у звезда, кумир… Я есть лав… влюбчивый!

– Влюбленный, – поправляет Маша.

– Русские женщины – удивительные создания, – переходит на английский Майкл. – Их трудно определить одним словом: они и решительные, и беспомощные, и нежные, и смелые.

– Ты не идеализируй, – предостерегает Маша, – и среди русских женщин бывают очень-очень разные.

– Зато если повезет и найдешь ту, единственную… Думаешь, зря Джеймс через океан летел?..

– О себе говори, – вполголоса замечает Джеймс.

– Прости, друг, сорвалось. А я не идеалист. Я тоже понял, что ваши женщины не всегда бывают нежными.

– Еще бы! – хмыкает Маша. – Столько лет их пытались уравнять с мужчинами. Кое-чего уже добились. Женщины научились управляться с кувалдой, водить трактор и асфальтовый каток…

– Если миром будут править женщины… – осторожно замечает Джеймс.

– Править? – подключается к разговору Евгения. – Как раз к этому нас постараются не допустить. А ну как у нас получится лучше? Кто же тогда станет кувалдой махать?

– Похоже, вы не очень любите мужчин, – констатирует Майкл. – Вы феминистки?

– Только не это, – прикладывает руку к сердцу Евгения. – Никаких ярлыков, попробуйте разобраться без них. Не знаю, как у вас, в Америке, а у нас женское движение пока находится в зачаточном состоянии: собрались, посплетничали, решили – надо следить за воспитанием детей, и разошлись! Даже наш президент во всеуслышание говорит, что экономику он нам не доверит! Почему, объяснить не может. Разве что скажет словами Чехова: этого не может быть, потому что не может быть никогда! Вот и весь аргумент!

Евгения так увлекается своей речью, что невольно начинает повышать голос и размахивать руками. Осекается лишь тогда, когда перехватывает восхищенный взгляд Майкла.

– Какая вы горячая! – говорит он.

– Все, попался! – подытоживает Маша, нанизывая на шампуры кусочки мяса вместе с луком и помидорами. – Не верь ему, Джеки, соблазнит и бросит!

– Маша, ты пошутила? – вдруг пугается он. – Это шутка такая, или ты вправду думаешь, что я обманщик?

– Конечно, пошутила, – подтверждает Маша, удивленная взрывом его чувств. – Я вовсе не хотела тебя обидеть.

Все растерянно замолкают.

– Мы уже можем жарить мясо, – нарушает молчание Джеймс, раскочегаривший яркий огонь.

– Что ты! – пугается Маша. – Дрова должны прогореть! Вот когда они превратятся в угли, тогда и придет наше время.

– Значит, будем ждать?

– Зачем ждать? Пойдем купаться! – предлагает она. Евгения не может не заметить, что у обоих американцев подтянутые, мускулистые фигуры. Без капли лишнего жира. Они даже похожи: короткие прически у обоих, загорелые лица. Вот только Джеймс кареглазый, а у Майкла глаза прямо пронзительно синие. Может, рискнуть, заглянуть в них поглубже? Один поэт сказал: «Постой, помедли, не спеши на огонек моей души…» А здесь ее и не надо останавливать, сама медлит, но все же принимает протянутую руку Майкла, которую он подал, чтобы помочь войти в воду, – дно не очень ровное.

Евгения с Машей плавают неплохо, но до мужчин им далеко. Те – резвые, подвижные, крутятся вокруг, как два дельфина.

– Давайте пари: кто дольше пробудет под водой? – предлагает Евгения; разве она не видит, как физически совершенны эти мужчины? Но все равно словно бес толкает ее в бок.

– Я не участвую, – сразу отстраняется Маша. – Нырнешь, от прически останется одно воспоминание. Где здесь найдешь парикмахера?

А Евгению уже понесло.

– На что спорим?

– На бутылку виски, – предлагает Джеймс. Он тоже согласен с Машей – куда он без прически?

– На поцелуй, – предлагает Майкл, и его слова звучат неожиданно серьезно.

Конечно, куда Евгении со своими двадцатью шестью секундами против этой идеальной грудной клетки? У Аркадия она могла легко выиграть. Да у таких же, как он, заядлых курильщиков.

Словом, Майклу она позорно проигрывает. В смущений плывет со всеми к берегу, но когда выходят из воды, он останавливает ее и напоминает:

– Я выиграл.

Разворачивает ее к себе и целует. Но берет не за плечи, как другие, а одной рукой за талию, другой за шею. Получается, что он как бы сливается с ней каждым изгибом тела. Поцелуй длится вечно, потому что не то что вырваться, Евгения не может даже пошевелиться. Не будь у людей носов, она бы умерла от удушья! Или от удовольствия…

Когда они наконец отрываются друг от друга, то не застают рядом с собой ни Маши, ни Джеймса. Их товарищи деловито укладывают шампуры на мангал.

Теперь Майкл сидит в шезлонге и неотрывно смотрит на Евгению. Она сорвала у озера несколько ирисов и приспосабливает их в вазу, собственноручно изготовленную из пластиковой бутылки. Собственно, Майкл по ее заказу отрезал ножом у бутылки верх, а она устлала внутренность будущей вазы цветной бумагой, вытащенной из пачки с печеньем. Ваза получилась оригинальной, но это вовсе не повод вот так смотреть на нее, открыв рот.

– Может, я делаю что-нибудь не так? – улучив минутку, спрашивает она у Маши. – Не надо было соглашаться на поцелуй, да?

– Он тебя просто изучает. В Америке сейчас в ходу лозунг: «К двухтысячному году каждому холостому американцу – по русской жене!»

– Ты шутишь, Маша, да? Это шутка такая? – передразнивает она Майкла и вздыхает: опять у нее начинаются проблемы!

Глава 19

В пятницу звонит Нина Аристова:

– Добрый вечер, Женя, мой муж, случайно, не у тебя? Евгения чуть не задыхается от возмущения. Уж не считают ли эти Аристовы, что снимают у нее квартиру для своих семейных нужд?!

– Почему он должен быть у меня, Нина?

– Пожалуйста, извини, я, наверное, тебе надоела, – просит Нина, почувствовав злость в ее голосе. – Но он ушел, хлопнув дверью, второй день дома не показывается, и никто нигде его не видел. Вот и звоню на всякий случай ко всем нашим знакомым.

– Вы поссорились?

– В последнее время у нас это происходит постоянно, так что удивительнее, когда мы миримся.

– Не обижайся, что я на тебя так наехала, – кается Евгения, – но в последнее время на меня тоже навалились неприятности. Каждый день жду какую-нибудь гадость. Уже нервы сдают…

– Я понимаю, – медленно произносит Нина. – Значит, ты Аристова не видела?

– По крайней мере с последней субботы, когда он ночевал у меня. Но об этом ты и сама знаешь… А я должна была с ним увидеться?

– Я считала, – в трубку слышно, как Нина мучительно подбирает слова, – глупо говорить об этом мне, раз Толя молчит… Я чувствую себя виноватой во всем… Словом, он признался мне, что любит тебя!

Против ожидания Евгения вполне спокойно воспринимает слова Нины – подумаешь, признался! Велика заслуга! В ситуации, которая сложилась сейчас в семье Аристовых, такое откровение выглядело по меньшей мере несерьезно. Вон и сама Нина повторяет его слова неуверенно – и на слух они отдают дешевым театром. Чтобы проверить свою догадку – змея вы, Лопухина! – она как бы размышляет вслух:

– А ты не думаешь, что он сказал эти слова тебе в отместку? За Романа. За сыновей. За твою измену…

– Но я ему не изменяла! – отнекивается Нина слишком поспешно и эмоционально, чтобы это было правдой. – А насчет его любви, пожалуй, так и есть: сказано мне назло. По крайней мере раньше за ним я ничего подобного не замечала!

«А что ты вообще видела, кроме себя? Ну, может, своих сыновей. А мужа не видела и не хотела видеть! Он тебя раздражал тем, что пытался рассказать о своих делах, заставить тебя сопереживать… Кажется, поговорка „Не делай добро – не получишь зло“ в случае с Толяном приобрела особый смысл. За содеянное добро он получил жену, в его любви не нуждающуюся!»

В голосе Нины Евгения с удивлением ловит нотки разочарования. Аристов, влюбленный в другую женщину, устроил бы ее куда больше, чем Аристов, ею брошенный. Никто не хочет выглядеть в глазах общественности человеком непорядочным. А как бы хорошо все устроилось: Нина не просто уходит от Толяна к другому мужчине, а уходит потому, что он любит другую. Факт, ее уже не осуждали бы, а жалели…

– Ты с отцом Ярослава видишься? – спрашивает Евгения. Нина, однажды разоткровенничавшись, постепенно сделала ее как бы своей наперсницей. Сама не зная, она дает в руки Евгении мощное оружие против Аристова. Одно дело, когда его недомолвки выглядят загадочно, другое – когда им можно найти объяснение.