Неожиданно она услышала какой-то звук.

Леона чувствовала, что когда-нибудь услышит его, ночь за ночью лежа без сна, в тишине, — и вот это случилось!

Кто-то осторожно, крадучись, шел по коридору.

Леона попыталась успокоиться, говоря себе, что это без сомнения, миссис Маккензи, но она знала, что, не так. Шаги были слишком тяжелыми для женщины.

Леона села на постели; сердце ее бешено колотилось; с некоторым облегчением она вспомнила, что после того как ушли горничные, она заперла дверь на замок. За все время, что она жила в замке Арднесс, Леона еще ни разу не делала этого. Однако сегодня вечером она знала, что будет плакать, отчаянно и горько рыдать, думая о человеке, которого она так сильно любила и потеряла навсегда, и не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее унижение и отчаяние.

Несколько раз случалось так, что экономка возвращалась, когда Леона уже лежала в постели, чтобы принести ей теплое питье на ночь или зажечь огонь в камине. Девушка понимала, что все это не что иное как знаки внимания и уважения со стороны домоправительницы. И хотя однажды та зашла, когда Леона уже почти заснула и была недовольна, что ее побеспокоили, все же она постаралась не показать этого и вежливо поблагодарила миссис Маккензи.

Но сегодня ночью было бы невыносимо отвечать на сочувственные расспросы миссис Маккензи, если бы та, войдя, застала Леону плачущей. Поэтому девушка предпочла закрыть дверь на все замки и не опасаться, что кто-нибудь войдет не вовремя и заметит ее слезы. Однако она тут же подумала, что сейчас уже слишком поздно, чтобы это могла быть экономка или кто-нибудь из прислуживавших ей девушек.

Шаги остановились у ее двери.

Леона сидела, не шевелясь, почти не дыша; в темноте она не могла видеть ручку двери и все же чувствовала, как та поворачивается.

Послышался какой-то слабый звук.

Затем из-за двери донеслось тяжелое, хриплое дыхание мужчины; Леона поняла, что он очень возбужден тем, что собирается совершить. Она уже догадалась, что это маркиз и что он ищет ее, и быстро зажала себе рот рукой, чтобы заглушить крик ужаса, который уже стоял у нее в горле.

Ручка дернулась опять — теперь он действовал уже без всяких предосторожностей. С лязгом и дребезжанием она так и ходила ходуном, но не поддавалась. Затем раздался сильный удар, словно кто-то надавил плечом на дверь, однако она оказалась слишком крепкой, и Леона, каким-то уголком своего сознания понимала, что ее не так-то просто взломать и вряд ли кому-нибудь, даже очень сильному человеку, удастся к ней ворваться. Тем не менее она была в таком ужасе, что губы у нее пересохли, а на лбу выступил пот.

Дыхание за дверью стало еще более громким и сиплым.

— Леона! — Красивая — Леона!

Леона еще крепче зажала себе рот ладонью.

— Моя — жена — Леона! Ты — нужна — мне! Ты — нужна — нужна! — снова пробормотал маркиз из-за двери.

Девушка не могла ни шевельнуться, ни вздохнуть.

Наконец, когда она уже думала, что сейчас задохнется, не решаясь набрать в грудь воздуху, она услышала, что шаги начали удаляться.

Звук их постепенно замер в глубине коридора.

Леона продолжала прислушиваться до тех пор, пока ей не показалось, что где-то вдалеке хлопнула дверь.

Только тогда она без сил упала на подушки, дрожа от ужаса при мысли о том, что могло произойти.

Внезапно ее осенила страшная догадка. Что если герцог умышленно устроил так, чтобы маркиз пришел в ее спальню этой ночью? Тогда волей-неволей пришлось бы обвенчаться с ним, каковы бы ни были ее истинные чувства. В это трудно было поверить, однако она не могла не думать о том, что за все время ее пребывания в замке Арднесс у нее ни разу не было повода заподозрить, что сын герцога находится здесь; его вообще не было ни видно, ни слышно. И вот именно сегодня, когда его намерение — исполнись оно — могло бы стать самым весомым аргументом из всех, которые приводил герцог, ему удалось вырваться из-под присмотра врача, находившегося при нем неотлучно, и отправиться на ее поиски, несмотря на то, что двери в то крыло здания, где он находился, по-видимому, обычно бывали заперты.

Он был необычно возбужден тем, что увидел ее, к тому же сегодня как раз полнолуние, и это тоже, видимо, действовало на него возбуждающе, — и вот завтра это чудовище, этот слабоумный станет ее мужем!

В смятении, в ужасе, который лишил ее всякой способности думать о чем-либо, кроме необходимости немедленно бежать отсюда, девушка сорвалась с постели и начала лихорадочно одеваться. Ей не нужно было зажигать свечу, — стоило только раздвинуть портьеры, — чтобы впустить в комнату лунный свет. Он струился торжествующе светлым, серебристым потоком, заливая спальню, так что она словно плавала в этом жемчужном сиянии.

Полная луна, такая прекрасная, которой Леона всегда любовалась, теперь пугала ее; она знала, что это то, что вселяет в этого монстра, которого невозможно было назвать человеком, безумную, противоестественную страсть; он желал ее, как свою жену, желал физически.

Глава шестая

Вереск был такой густой, что Леона с трудом пробиралась сквозь его заросли.

Взбираясь на холм, она чувствовала, как он опутывает ей ноги, точно пытаясь задержать ее, цепляется за платье, мешая идти, так что панический ужас, охвативший ее еще в замке, с каждой минутой, казалось, все нарастал. Она беспрерывно оглядывалась назад, туда, где в призрачном лунном свете высился замок Арднесс, еще более угрюмый и грозный, чем обычно. Ущелье за ним было сейчас совсем черным и выглядело необычайно зловещим, и Леоне казалось, что вот-вот раздадутся крики и преследователи начнут нагонять ее.

Платье девушки зацепилось за ветки куманики и, пытаясь отцепить его, она услышала треск рвущейся тонкой ткани.

Она так спешила поскорее выбраться из замка, что надела первое, что попалось ей в шкафу под руку. Только теперь Леона заметила, что платье ее не из тех новых, изысканных нарядов, которые подарил ей герцог, а одно из старых, сшитых ее собственными руками, оно было из тонкого розового батиста и менее всего подходило для подъема на холм, поросший кустарником. Однако, хотя юбка была достаточно широкая, ее не поддерживал кринолин из китового уса, что еще более затрудняло бы движение.

Перед уходом Леона догадалась захватить из ящика комода теплую шерстяную шаль и, не причесываясь, так что волосы свободной волной падали ей на плечи, тихонько подошла к двери спальни и остановилась, затаив дыхание и прислушиваясь.

Она колебалась, опасаясь открыть дверь. Что если маркиз все еще стоит там, в коридоре, и ждет, чтобы она вышла? Однако за дверью стояла полная тишина, оттуда не доносилось ни звука, и через несколько минут, стараясь двигаться очень медленно и осторожно, Леона, наконец, осмелилась отпереть дверь спальни и выглянула наружу. В коридоре было совсем темно, если не считать нескольких канделябров, свечи в которых не потушили на ночь. Все же они давали достаточно света, чтобы увидеть, что поблизости никого нет, так что никто не заметит, как она на цыпочках крадется к центральной лестнице.

Конечно, Леона понимала, что с ее стороны было бы весьма неразумно пытаться выйти из замка через парадную дверь, даже если бы ей вообще удалось повернуть массивную рукоятку замка или отодвинуть тяжелые засовы. Но она знала, что сбоку есть другая дверь, выходящая в сад; запоры на ней довольно легко поддались, выпуская девушку на свободу.

Выйдя на воздух, она почувствовала, как легкий ночной ветерок овевает ей лицо. Вдохнув его полной грудью, она бросилась бежать через лужайки так быстро, как только могла, желая поскорее укрыться в кустах рододендрона, росших по краям.

За ухоженным, подстриженным и возделанным заботливыми руками парком шли густые, почти непроходимые заросли кустарника. Пробравшись через них, Леона перелезла через изгородь и оказалась, наконец, на вересковой пустоши, уходившей вверх по склону холма.

Она бежала так быстро, что начала задыхаться; еще труднее оказалось подниматься по крутому склону, густо поросшему вереском.

Однако ужас придавал ей сил, и она не останавливалась. Леона сознавала, что если ее сейчас схватят и отведут обратно в замок, вряд ли можно надеяться, что ей удастся убежать еще раз.

Вверх, все выше и выше, взбиралась девушка, даже не пытаясь найти овечьи тропки, которые облегчили бы ей подъем; она старалась только не сбиться с дороги; путь мучительно трудный, склон крутой, почти отвесный, но она жаждала только одного — добраться до каменной пирамиды.

В мозгу ее билась единственная отчаянная мысль — убежать, скрыться, спастись! Она даже забыла, что лорд Страткерн обманул ее, предал ее любовь. Она знала только, что должна выбраться из владений герцога Арднесса прежде, чем он обнаружит, что ее нет в замке.

Наконец, когда сердце ее готово уже было выскочить из груди, так безумно оно колотилось, прерывисто дыша, хватая ртом воздух, Леона добралась до вершины холма. Теперь она видела, что пирамида находится справа от нее. Повернув голову, она споткнулась и упала лицом вперед, тяжело дыша и хватаясь за пучки вереска, словно утопающий за спасательную веревку.

Несколько минут Леона пролежала так, не имея сил ни пошевелиться, ни даже вздохнуть. Затем, сделав над собой сверхчеловеческое усилие, она заставила себя подняться на ноги и двигаться вперед.

Теперь она уже знала, куда ей идти. Существовало только одно надежное убежище, где она могла бы чувствовать себя в безопасности. Девушка поспешила вниз и, еще не дойдя до него, услышала шум водяных струй, разбивающихся о камни, и увидела водопад, сверкающий в серебристом лунном свете.

— Я спасена! — воскликнула про себя Леона. — Спасена!

На секунду она остановилась, глядя на водопад, зная, что как только окажется за тонкой, сияющей при луне, пеленой воды, она будет надежно скрыта от чужих глаз и сможет спокойно переждать в пещере, укрывавшей когда-то вождя Маккернов и его воинов после битвы при Каллодэне.