Леона смеялась над своим малодушием, и все же она испытала облегчение, когда, войдя в гостиную, где ее ожидала сестра герцога, узнала, что тот еще не вернулся.

— Мы беспокоились о вас, дорогая, — воскликнула сестра герцога. — Вчера вечером мой брат ни словом не упомянул о том, что вы тоже уедете на весь день.

— Я виновата и должна извиниться перед вами, — ответила Леона, — но я сама не ожидала, что так задержусь; я собиралась вернуться к ланчу.

— Ну что ж, главное, что вы уже здесь, — улыбнулась сестра герцога, — так что, мне кажется, не стоит волновать его светлость, рассказывая ему о моих тревогах.

— Я не хотела бы волновать его, — пробормотала Леона. Говоря это, она была совершенно уверена, что как только герцог переступит порог замка, ему тут же доложат о том, где она была сегодня.

Леона прошла в свою комнату и прилегла перед обедом, но заснуть не могла. Она без конца вспоминала глаза лорда Страткерна, то, как он смотрел на нее и какое чудесное волнение поднималось в ее душе, затопляя все ее существо счастьем и восторгом, когда он целовал ее; поцелуи его были, словно горячие солнечные лучи, они заливали ее своим жаром, и она забывала обо всем, растворяясь в их золотистом сиянии, в этом небесном блаженстве, имя которому было — любовь!

«Любовь — это чудо, она так прекрасна, так удивительна!» — думала Леона.

Она чувствовала, что ничто на свете не сможет остановить ее, запретить ей любить лорда Страткерна; они были так близки, так духовно связаны друг с другом, точно брак их уже раньше свершился на небесах.

«Я буду жить в этом волшебном, сказочном замке, — счастливо думала Леона, — и из окон его передо мной будет открываться чудесный вид на озеро. Я буду помогать вождю заботиться о людях, живущих по берегам этого озера, охранять и защищать их, уверенная в том, что их вождь всегда с ними и никогда не предаст их».

Леона вспомнила, как за завтраком лорд Страткерн сказал, обращаясь к ней:

— Леона — прекрасное имя. Я никогда еще не встречал девушку, которую звали бы Леона.

Слегка покраснев, она смущенно ответила:

— Простите мне мою невнимательность, но я до сих пор еще не узнала, как вас зовут.

— Торквил, — ответил он. — Это очень древнее имя. Немало моих предков, носивших его, вели себя достойно, проявляя чудеса храбрости и героизма.

— Расскажите мне о них, — попросила Леона.

Он стал рассказывать ей о героических подвигах мужчин из его рода, отличившихся в битвах с врагами, о поединках чести, когда вождь выступал от имени целого клана; он вспоминал древние легенды, наделявшие людей, носивших имя Торквил, удивительным мужеством и почти сверхчеловеческой силой.

Леона слушала его, затаив дыхание, с глазами, сиявшими от восторга и гордости; ей казалось, что ему не зря дали это имя, он носит его по праву.

— Торквил! — прошептала она теперь едва слышно, потом вскрикнула так, точно слова эти рвались из нее, и она не в силах была их больше сдерживать:

— Я люблю тебя, Торквил! Боже, как я люблю тебя!

Она чувствовала, что слова ее полетели прямо к нему, через вересковые пустоши, точно ветер нес их на своих крыльях. Ее охватило ощущение, нет, она была просто уверена в этом, что сейчас, именно в эту минуту, он думает о ней так же, как и она о нем.

«Любовь одарила меня даром ясновидения, — улыбнулась Леона, — благодаря ей я могу передавать свои чувства через время и расстояние, и он услышит, он поймет меня!»

Ей показалось, что время пролетело слишком быстро; не успела она еще вдоволь насладиться своими воспоминаниями о сегодняшнем дне, проведенном в замке Керн, и мечтами о будущем, как вошла миссис Маккензи; за ней горничные внесли ванну с теплой водой, и Леона поняла, что близится час обеда.

Вот-вот она встретится лицом к лицу с герцогом; Леона только благодарила Бога за то, что они будут там не одни. По крайней мере, сестра герцога обязательно будет за столом, даже если там никого больше и не окажется.

Леона была права, полагая, что за обедом будет не слишком много народу; поскольку сам герцог с утра и на целый день уехал охотиться в соседние угодья, новых гостей не приглашали. Все те, кто до сих пор гостил в его замке, уехали еще утром, после того как Леона отправилась на прогулку, но она узнала об этом только за обедом, из разговора герцога с сестрой. Леона была уверена, что он будет говорить с ней только наедине, даже при сестре он не обмолвится ни словом, и она почувствовала, что его душит гнев, еще прежде чем они прошли в обеденный зал.

Они ели в полном молчании, слышался только легкий звон посуды, когда слуги разносили кушанья на блюдах, украшенных серебряными гербами. На столе в канделябрах горело множество свечей, и все же они не могли разогнать темных, затаившихся по углам громадного зала теней.

В этот вечер музыкант сыграл им на своей волынке жалобные песни и плачи, и к тому времени, как обед закончился, Леона уже чувствовала себя так, будто стала меньше ростом, жалкой и незаметной, почти невидимой.

«Может быть, герцог так рассердился, что не захочет больше держать меня в замке и отошлет обратно», — подумала Леона.

Тут ей пришла в голову мысль, что если он действительно так поступит, она просто отправится сразу же в замок Керн, где Торквил уже наверняка будет ее ждать.

Сердце у нее в груди подпрыгнуло от радости, и она, приободрившись, чуть повыше подняла голову. В конце концов, она из рода Макдональдов, и нечего ей бояться одного из Макарднов, каким бы внушительным и надменным он ни казался.

Но в ту минуту, когда герцог сказал ей, что ждет ее после обеда в своей комнате и хочет побеседовать с нею, а сестра его пожелала всем спокойной ночи и удалилась, Леона почувствовала, как у нее задрожали руки. В груди у нее тоже все затрепетало, и это было какое-то особое, очень неприятное чувство. Ее мама когда-то говорила, что это бабочки бьют своими крылышками, но сейчас Леона подумала, что ощущение это гораздо сильнее и совсем не похоже на прелестных, разноцветных бабочек, порхающих над цветами.

Сестра герцога вышла, прикрыв за собой дверь. Его светлость медленно подошел к камину и остановился спиной к огню, глядя на Леону. Он не предложил ей присесть, и она так и осталась стоять, сознавая, что ему должно быть заметно, как трепещут ее пышные юбки с кринолином, так как теперь она дрожала уже всем телом и ничего не могла с собой сделать.

— Мне известно, что сегодня вы выезжали за пределы моих владений, — медленно произнес герцог.

— Да. Это правда, ваша светлость.

— Вчера вы не предупредили меня о вашем намерении.

— Я не собиралась… Эта мысль пришла мне в голову… в самый последний момент, ваша светлость.

— У вас появилось желание посетить Страткерна?

— Да, ваша светлость.

— Зачем?

— Мне хотелось поблагодарить его за то гостеприимство, которое он оказал мне после несчастного случая, и мне просто… хотелось встретиться с ним.

— Отчего у вас возникло такое желание?

— Между нами… завязалась дружба, ваша светлость.

— Дружба, которую, как вам известно, я ни в коем случае не могу одобрить!

— Я не имею отношения, ваша светлость, к междоусобной вражде или… разногласиям, которые возникли прежде, чем я… приехала в Шотландию.

— Но вы знали, что это вызовет мое неодобрение?

— Вы не говорили мне об этом прямо, ваша светлость, но… мне казалось, что, возможно, вашей светлости будет это… неприятно.

— По крайней мере, вы отвечаете мне честно.

— Я… стараюсь, ваша светлость.

Леона надеялась, что он все-таки предложит ей, наконец, сесть, так как вполне искренне боялась, что ноги ее сейчас подкосятся, и она упадет; силы вот-вот готовы были изменить ей. Несмотря на то, что герцог говорил очень сдержанно, ровным, почти бесстрастным голосом, Леона каждой своей клеточкой ощущала, как закипал в нем гнев, и само его присутствие уже внушало ей непреодолимый ужас.

Казалось, его громадная фигура заполняла собой всю комнату; девушка молчала, ожидая, пока он снова заговорит, и сердце ее билось так сильно, что он, должно быть, слышал его удары.

— Вы были совершенно правы, считая, что я не смогу одобрить вашей дружбы, — если только это действительно можно так назвать, — со Страткерном, — начал герцог, немного помолчав. — Я не собираюсь приводить вам никаких доводов и объяснять, почему я считаю такое знакомство нежелательным и совершенно не подходящим для любого, кто находится под моим покровительством. Я скажу вам только одно — вы не должны больше видеться со Страткерном, — и вы обязаны подчиниться мне беспрекословно!

— Я боюсь, что я… не могу согласиться с вами, ваша светлость.

Леона попыталась произнести эти слова твердо и уверенно, но голос ее прозвучал слабо и неубедительно даже для нее самой.

— Это почему же?

— Мне… нравится лорд Страткерн, ваша милость.

— Он вам нравится?

Герцог повысил голос, и вопрос его прозвучал почти угрожающе.

— Я полагаю, вы воображаете, что влюблены в него?

Леона ничего не ответила, и герцог, после минутного молчания, продолжал:

— Надеюсь, он предупредил вас о том, что у него есть жена?

— Жена? У него?

Леона прошептала это едва слышно, почти не дыша.

— Да, у него есть жена! — ответил герцог. — Он женат на какой-то актриске, жалкой комедиантке, которая не живет с ним, но которая, тем не менее, носит его имя.

Леоне показалось, что она сейчас лишится чувств, затем, изо всех сил сцепив пальцы, сжав их так, что ногти больно впились ей в ладонь, она спросила почти шепотом:

— Вы уверены, что это правда?

— Конечно, правда! — насмешливо ответил герцог. — Однако меня ничуть не удивляет, что Страткерн не пожелал поставить вас в известность об этом факте, без сомнения, оставившем грязное пятно на их семейном гербе.