Комната Джулиана была смежной — еще одно неоспоримое удобство. Король вошел без стука и не сразу заметил переодевающегося за ширмой лорда. Тот вышел, поправляя кружевные манжеты, откидывая на плечи длинные черные волосы.

Карл, одетый в черное сукно, невольно позавидовал вызывающему англиканству расшитого бархатом камзола своего спутника с отложным бархатным воротником и богатой перевязи, с которой свисала шпага.

— Ты выглядишь, как кавалер из Уайтхолла, Грэнтэм, — ревниво заметил король. — Не забыл ли ты о своей обычной осторожности, сэр? Мы ведь в жилище республиканца, да и дядюшку пресвитера тоже не стоит сбрасывать со счетов.

— Пусть лучше заподозрят меня, а не Ваше Величество, — сдержанно ответил лорд. — И пусть лучше подозревают во мне кавалера, нежели опознают вас. Поэтому напомню, что вам следует держаться поскромнее и не столь горделиво вскидывать голову…

— Ну, уж если меня опознают, мало кого заинтересует моя манера держать голову. По той простой причине, что тогда я ее просто лишусь, — весело завершил фразу Карл.

Джулиану не понравилась шутка.

— Сир, не говорите так. Ведь для вас это просто голова, а для меня и для многих таких, как я, это голова короля, надежда нации.

— Ладно, сэр Грэнтэм. Обещаю быть осторожным и всячески оберегать священную королевскую голову.

В этот миг в дверь постучали. На пороге стоял управляющий со старинной бронзовой лампой в руках. Окинув гостей быстрым взглядом, он, как и ожидалось, задержал взгляд на нарядном костюме Грэнтэма. Но лишь на миг. Затем поспешил поклониться с выправкой хорошего слуги.

— Извольте следовать за мной, джентльмены.

По запутанным темным коридорам он повел их в столовую. Несмотря на роскошь замка, ковровые дорожки, позолоченные резные двери, расписанные цветами панели, Сент-Прайори производил нерадостное впечатление. Дважды они спускались и поднимались по винтовым лестницам, где в углах сгущался мрак, а с оснований сводов скалились искаженные маски горгулий. Было удивительно тихо.

— У вас невелико количество челяди, — невольно заметил король, и управляющий, как прежде леди Ева, ответил, что таков наказ лорда Робсарта. Что это — скупость, желание утаить что-то или барская прихоть?

— Наверное, в замке легко заблудиться? — заметил Джулиан, когда они миновали очередной сводчатый переход.

— Это вам так кажется с непривычки, — ответил их провожатый. — Хотя слов нет — замок очень велик. — В его голосе прозвучала невольная гордость, и он пояснил: в Сент-Прайори осталось многое от времени, когда здесь было аббатство, одно из крупнейших в Англии, но все столько раз перестраивалось и достраивалось, что замок и в самом деле сильно запутан.

— Я бы не советовал вам первое время без провожатых разгуливать по поместью. Упаси Боже вас спускаться в сад. Охранников здесь и в самом деле маловато, но есть огромные свирепые овчарки, которых мы с наступлением полуночи выпускаем на волю. Встреча с ними не сулит ничего хорошего.

Оба гостя Сент-Прайори вспомнили о несчастье, о котором поведала им сегодня леди Ева, и обоим стало как-то не по себе. Да, атмосфера старинного замка кого угодно могла вывести из равновесия.

Однако когда они оказались в трапезной, где было тепло и уютно, приятно пахло кушаньями, а свет в огромном камине заливал все золотистым сиянием, они несколько расслабились. Теплые отблески огня скользили по затейливому узору паркета, отражались от лощеной меди, керамики и фаянса, сияли атласными отблесками высоких портьер на окнах. Посредине помещения был расположен длинный стол, уставленный посудой из тонкого фарфора, хрустальными бокалами, бонбоньерками и серебряными вазами для фруктов. Вдоль стола стояли стулья с высокими прямоугольными спинками и витыми ножками.

Камин был очень большим, почти монументальным сооружением, мраморную полку которого обрамляли подпоры в виде статуй атлантов. Возле него они увидели ожидавших домочадцев и приветствовали их поклонами. На фоне огня, да еще после мрака коридора, они не сразу смогли разглядеть их. Первой узнали Рэйчел, стоявшую возле высокого мужчины; к удивлению гостей, это оказался полковник Стивен Гаррисон. В том, что он присутствовал здесь, не было ничего удивительного, ведь помощник шерифа Уилтшира был нареченным женихом Евы Робсарт. Однако, приглашая в замок короля и Джулиана, она ни словом не обмолвилась, что они будут вынуждены встречаться здесь с Гаррисоном, а им самим это как-то не пришло в голову.

Стивен сделал шаг вперед и поклонился. Сейчас он был одет богато и даже изысканно для пуританина. На нем был элегантный костюм из темного шелка, в разрезах широких рукавов которого виднелась сорочка голландского полотна с отложным воротником из белых кружев; на широкой перевязи висела шпага с чеканным эфесом, а на ногах красовались сапоги из мягкой кожи, облегающие по голени, но с расширяющимися над коленом отворотами.

— Я не знал, что столь скоро вновь буду иметь честь видеться с вами, джентльмены, — сказал он. — И хотя вы не называли конечную цель вашего визита, я выполню ваше пожелание не разглашать того, где мы встретились; в этом вы можете на меня положиться.

Король услышал тихий вздох облегчения, вырвавшийся у Джулиана, и сам тоже расслабился. А Стивен Гаррисон повернулся к двоим другим фигурам, стоявшим у огня.

— Вы еще не знакомы? Тогда позвольте представить вам леди Элизабет Робсарт и преподобного Энтони Робсарта.

Король несколько напрягся, когда подошел к почтенного вида даме и приложился к ее пухлой, чуть влажной руке. Узнает ли его сестра республиканца Робсарта? Но дама лишь близоруко щурилась и произнесла несколько любезных фраз, заодно извинившись за отсутствие племянницы.

— Ева всегда очень щепетильна в вопросах выбора туалета, и нам частенько приходится ее ожидать.

Похоже, леди Элизабет ничего не заподозрила. И, по-видимому, несмотря на свой возраст, а может быть, именно благодаря ему, тоже была щепетильна в вопросах туалета. Почтенная дама надела платье из шуршащего темного шелка, застегнутого на необъятной груди на два ряда гранатовых пуговиц. Тюлевые оборки чепца окружали ее обрюзгшее лицо с двойным подбородком. Если она когда-то и была хорошенькой, то теперь ничто не напоминало об этом. Карл подавил улыбку, вспомнив ее прозвище — «невеста стариков», оно удивительно ей подходило. Оставшись старой девой, она, видимо, находила отраду в чревоугодии, была очень полной, передвигалась тяжело, опираясь о палку черного дерева, и все время близоруко щурилась. А голос был негромким, душевным, что несколько не вязалось с тем, как чопорно, почти брезгливо, она поджимала тонкие губы.

Приложившись еще раз к ее руке и представив лорда Грэнтэма — старая леди приветливо заулыбалась, взглянув на красавца Джулиана, — Карл повернулся к преподобному Энтони Робсарту. Это был важный господин с большим носом, нависающим над окладистой белой бородой, и полным нетерпимости взглядом. Его маленькие темные глазки так и сверлили гостей из-под выпуклых надбровных дуг. Одет он был во все темное, даже чулки надел черного цвета, а на тупоносых башмаках красовались банты черного бархата. Седеющие волосы преподобного сэра Энтони были коротко острижены, их покрывала черная шелковая шапочка — она так плотно сидела на голове, что уши неестественно топорщились — примета, по которой роялисты дали пресвитерианцам прозвище «ушастые».

Как и тетушка Элизабет, Энтони Робсарт выразил гостям свою признательность за спасение племянниц, правда, отметил, что те сами повинны в том, что случилось. Затем он сразу перешел к другому, более занимавшему его вопросу.

— Мне сообщили, что у вас дело к моему досточтимому брату, не соблаговолите ли пояснить, какое именно?

Карл опустил глаза, пряча усмешку, ибо понял, что этот Робсарт явно желает, в отсутствие в замке настоящего хозяина, чувствовать себя таковым. Поэтому пока Джулиан окидывал любопытного пресвитера холодным взглядом, Карл принял самый благочестивый вид:

— Боюсь, мы не уполномочены делиться данным поручением с кем-либо, кроме его светлости. Но пусть этот ответ не покажется вам дерзким. Ибо мы всего лишь поборники правого дела, которые, смею думать, следуют по узкому тернистому пути, где человек — ничто, а Бог — все.

Эта маловразумительная, но исполненная пуританского благочестия фраза умерила любопытство пресвитерианина, хоть он и не получил желанного ответа. Энтони Робсарт тут же ответствовал словами Писания:

— Воистину «тяжкое бремя возложено на сынов Адамовых с того дня, когда они вышли из чрева матери, и до того, как возвратятся в лоно матери сущего». Времена сейчас неспокойные, и старая Англия поделена меж теми, кто стоит за Бога, и теми, кто продолжает держать руку Антихриста.

Карл ответил что-то в этом же духе и постарался отвлечь слишком пристальное внимание сэра Энтони от Джулиана, который своим роялистским видом явно не вызывал у того Доверия.

Наконец благочестивый дядюшка Энтони заговорил о чем-то более существенном, то есть об ужине, заявив, что не стоит дожидаться племянницу до того, как все блюда остынут. Однако он тут же впал в противоречие, ибо, едва все заняли места за столом, и Карл уже почти с благоговением вдыхал запахи изысканных кушаний, как Энтони Робсарт с очень важным лицом стал читать бесконечную молитву, сочиненную им самим. Она начиналась с благодарения за ниспослание пищи, продолжалась рассуждениями о церкви и государстве и переходила в моление о ниспослании помощи «детям израилевым»…

Громко распахнулась дверь, и как ослепительное видение возникла Ева. Она мило извинилась за опоздание, хотя сам ее вид служил достаточным извинением. На леди Еве было надето прелестное платье светло-голубого шелка, его юбка заканчивалась сзади небольшим шлейфом, а по бокам была высоко подобрана и спадала спереди округлыми складками, позволяя видеть нижнюю юбку из серебристой парчи. У платья был квадратный, очень низкий вырез, открывающий восхитительные полушария ее груди, меж которыми сверкающей каплей покоился бриллиантовый кулон на золотой цепочке. Воротник из тонких кружев лежал на ее покатых плечах, корсаж украшали голубые бантики. Такими же бантиками были перехвачены пышные буфы рукавов. Аккуратно уложенные волосы тугими локонами спускались вдоль щек до ключиц и сверкали, как живое золото. На затылке волосы были свиты в высокий узел, сколотый невидимыми булавками. Выглядела она просто великолепно: в таком виде не стыдно было появиться и при дворе, однако ничего в нем не было чрезмерным, чтобы казаться вызывающим. И все же Ева сознательно принарядилась так, чтобы пленять. Она приличия ради обменялась улыбкой со Стивеном, и тут же поспешила взглянуть на Карла. Увидев, как он жадно сглатывает слюну, она еле сдержала торжествующий вздох. Быстро заняв свое место за столом, Ева молитвенно сложила руки, но, вскоре поняв, что речь дяди, перешедшая на обличение суетности всяких мирских устремлений, будет бесконечной, решила взять дело в свои руки. Глубоко вздохнув, она твердо изрекла, перебив дядю: