— Я не говорю, что это предосудительно, — ответила мадам Реназе. — Но временами мне бывало нелегко. Впрочем, у меня была любовь вашего отца, а все остальное не имело никакого значения.

— Я тоже хочу влюбиться, — стояла на своем и Йола, — и мне понятно желание бабушки выдать меня замуж за маркиза, равно как и то, что он, не имея собственного поместья, станет владельцем земель и замка семьи Богарне. — Немного помолчав, Йола решительно заявила: — Но я отказываюсь быть агнцем, приносимым на заклание, покуда не пойму, что люблю того мужчину, который собирается стать моим мужем и что он тоже любит меня.

— О дитя мое, вы слишком многого просите у меня! — взмолилась мадам Реназе. — В мире найдутся тысячи людей, которые вполне довольны своим браком, хотя их и не связывает страсть и божественное предназначение.

— Думаю, вы поймете, — сказала Йола, — что я как истинная дочь своего отца соглашусь лишь на лучшее.

— Но эта ваша идея!..

— Понимаю, она кажется вам безумной, — перебила ее юная графиня, — но еще до того, как прийти к вам, я уже знала, что моя просьба удивит вас, и все же твердо решила добиться своего. Я должна отправиться в Париж и любыми правдами и неправдами познакомиться с маркизом, чтобы понять, что он за человек. Судя по тому, что я слышала о нем, — помолчав, продолжила она, — без него не обходится ни один прием или бал. Думается, мне будет нетрудно найти способ быть ему представленной.

— В качестве кого? — спросила мадам Реназе.

— Если я скажу «дамы полусвета», вы наверняка ужаснетесь, — ответила Йола. — Возможно, существует более благозвучное слово для этого, я не знаю. Я могла бы выдать себя за актрису, но я ничего не знаю о театре. В любом случае, поможете вы мне или нет, я непременно добьюсь знакомства с маркизом, не выдавая ему моего истинного имени.

Снова повисла пауза.

— Вы можете счесть мое намерение верхом самонадеянности, — продолжила Йола, — но если я действительно такова, какой считал меня отец, то маркиз, пожалуй, захочет познакомиться со мной.

— Вы прелестны, — ответила ей мадам Реназе, — и, как всегда говорил ваш отец, неповторимы как личность и не похожи на других женщин. Вам будет нетрудно привлечь к себе внимание маркиза и любого мужчины, который встретится на вашем пути. Однако я не могу помочь вам в этом начинании.

— Неужели есть другие способы? — спросила Йола, рассуждая вслух, как она обычно делала в спорах с отцом. — Если он приедет к нам в замок, вряд ли он сумеет увидеть мою истинную суть. Он увидит замок, поместье, мое богатство — все то, что окружено золотым ореолом. — Она в мольбе протянула руки. — Вы должны помочь мне, мадам, ибо мужчина не в силах понять, что более всего привлекает его в женщине.

— Я хорошо понимаю, о чем вы говорите, — ответила мадам Реназе. — Но я не могу представить себе, каким образом вы сумеете добраться до Парижа в чужом обличье, избежав при этом возможных неловкостей и даже оскорблений.

— Меня это особенно не пугает, — отважно заявила Йола. — Для меня главное — познакомиться с маркизом, а после того, как мне удастся пообщаться с ним, я получу ответы на важные для меня вопросы. И, надо сказать, я быстро принимаю решения.

— Но что будет, если он вам не понравится?

— Тогда ничто и никто не заставит меня выйти за него замуж, — решительно заявила Йола. — Я потребую от бабушки отозвать высланное ему приглашение, и, даже если мне придется провести остаток жизни старой девой, я не допущу, чтобы он надел мне на палец обручальное кольцо.

— В принципе вы правы, — заметила мадам Реназе. — Но ваш замысел будет нелегко осуществить.

— Тогда помогите мне! — взмолилась Йола. — Поэтому я и пришла к вам — за помощью!

— И представить себе не могу, как именно я могу помочь вам, — промолвила мадам Реназе, прижав руку ко лбу. — Но даже если бы и представляла, то не осмелилась бы сказать вам честно.

— Сказать вам, когда я в первый раз подумала о том, чтобы обратиться к вам? — тихо спросила Йола. — Это случилось после того, как в письменном столе отца я нашла ваш портрет. Я сидела в его комнате, разговаривала с ним, представляя, что он сейчас со мной, и задавала ему вопросы. — Она замолчала, вспомнив, как тогда задавала отцу мучившие ее вопросы в надежде услышать его ответы на них. — И, поскольку я не получила от него ответов, — заговорила она снова, — я открыла один из ящиков стола и среди ваших писем к нему нашла ваш миниатюрный портрет.

От внимания юной графини не ускользнуло, что хозяйка дома с интересом слушает ее.

— Именно тогда, когда мне казалось, будто папа поговорил со мной, у меня возник план: просить вас помочь мне приехать в Париж и проникнуть в «полусвет». Насколько мне известно, теперь он тесно переплелся со светским обществом, которое раньше принимало лишь избранных.

— В этом вы правы, — согласилась с легким вздохом мадам Реназе. — Император разрушил многие барьеры.

— Не он один, а также маркиз де Монтеро, — добавила Йола.

— В этом я не так уверена, — сказала мадам Реназе. — Но я знаю кое-кого, кто знаком с ним достаточно хорошо и кто мог бы представить вас так, что маркиз не догадается, кто вы такая.

Лицо юной графини осветилось улыбкой.

— Значит, вы поможете мне, мадам?

— Будет точнее сказать, что вы вынудили меня протянуть вам руку помощи, — улыбнулась хозяйка дома.

Совершенно неожиданно обе женщины рассмеялись.

— Уму непостижимо! Невероятно! — воскликнула мадам Реназе. — Я всегда надеялась, что когда-нибудь, в один прекрасный день, встречусь с вами, но даже в самых безумных мечтах не могла представить себе, что вы окажетесь в моем доме и, сидя передо мной, будете излагать ваши сумасбродные идеи.

— Бабушка будет шокирована, — рассмеялась Йола. — А также все мои знакомые.

— Вы не боитесь встретить их в Париже?

— Я не видела их вот уже несколько лет, — ответила Йола. — Вы знаете, что мама была против присутствия в замке других людей. Когда она умерла, мы с папой сочли неприличным сразу после ее ухода принимать гостей. Мы решили подождать год, пока не кончится траур.

Йола горестно вздохнула. Ее отец умер через одиннадцать месяцев после матери, и весь последующий год она провела вдали от дома, в пансионе.

Так получилось, что она не могла приехать на похороны, хотя на них прибыли родственники со всей Франции, чтобы отдать последний долг главе семейства.

Потрясение, вызванное внезапной смертью дорогого ей человека, было столь велико, что Йола слегла с тяжелейшей пневмонией, и врачи запретили ей покидать постель.

Она не слишком сожалела о том, что не могла присутствовать на отцовских похоронах. Ей хотелось запомнить его живым и веселым и не омрачать память образом безжизненного тела. Именно таким он был, когда она видела его в последний раз, — веселым и энергичным. Весь тот день она проплакала в одиночестве в своей спальне. Роль распорядителя скорбной церемонии взяла на себя ее пожилая родственница из Тура.

Йола только сейчас задалась вопросом, а был ли маркиз в числе тех, кто прибыл на похороны? Она так и не удосужилась узнать, кто именно приехал проститься с ее отцом, потому что была в отчаянии. Теперь же ей было бы интересно выяснить, осмотрел ли он тогда замок. Что, если он уже тогда решил, что неплохо бы стать его хозяином?

Однако вслух она произнесла другое:

— И какой же план вы для меня придумали, мадам? Поделитесь, если можете.

— Прежде всего я хотела бы кое-что разъяснить, — сказала мадам Реназе. — Вы говорили о дамах полусвета, и, возможно, это неплохое слово, придуманное Дюма-сыном для этого явления, которое мы наблюдаем в Париже. — Прежде чем заговорить снова, мадам Реназе немного помолчала. — Вторую империю назвали золотым веком куртизанок, однако женщины, создавшие Парижу репутацию самого скандального города в мире, женщины, чьи бриллианты, званые обеды и верховые прогулки в Булонском лесу заставили всю Европу говорить о них, очень непохожи, скажем, на меня и мою племянницу.

Йола с недоумением посмотрела на свою собеседницу.

— Французы давно придумали выражение chère amie, потому что считали, что брак по решению родителей нередко бывает несчастливым или, как в случае с вашим отцом, полным страданий. — Глаза мадам Реназе затуманились, и она продолжила: — Они влюблялись и очень часто находили истинное счастье в той женщине, с которой не могли в силу условностей появиться в свете, но которая во всех смыслах была им второй женой.

— Я это всегда понимала, — призналась Йола. — Любовницы королей занимали важное место при дворе и порой оказывали куда большее влияние, чем королевы.

— Верно, — согласилась мадам Реназе. — Людовик Четырнадцатый, после того как овдовел, женился на своей любовнице мадам де Ментенон и, как мы знаем из истории, во всем зависел от нее. Да и многие аристократы, став вдовцами, женились на своих содержанках, которые в годы безрадостного брака дарили им радость.

По голосу своей собеседницы Йола поняла, что та надеялась когда-нибудь выйти замуж за ее отца. Затем мадам Реназе отбросила сонную манеру повествования и заговорила более энергично:

— Моя племянница Эме Обиньи — chère amie герцога де Шоле. Жена его страдает неизлечимой душевной болезнью, он не знает покоя, живя с ней, но с Эме он счастлив. Они надеются, что в один прекрасный день смогут сочетаться законным браком.

Йола внимательно слушала ее.

— Но, конечно, в истинно светском обществе на мою племянницу смотрят косо, — продолжила мадам Реназе. — Однако герцог — человек умный, и по его подсказке она собрала вокруг себя многих писателей и прочих талантливых людей, так что ее салон стал одним из самых влиятельных в Париже. — Мадам Реназе улыбнулась и с гордостью добавила: — Он уступает лишь салону принцессы Матильды[4].