— Вы совсем как Афродита, восстающая из морской пены!

Она нарочно не стала просить Эме одолжить ей украшения. Единственное, что она себе позволила, — две белые розы. Одну она вколола в прическу, другую прикрепила к узкой ленте, сделанной из того же материала, что и платье, и повязала ее на шее.

Феликс сделал ей модную прическу. Глаза ее сияли ослепительным блеском, губы были полуоткрыты. Ее красота не могла оставить равнодушным ни одного мужчину.

Маркиз взглянул на нее и, не коснувшись ее руки, промолвил:

— Я люблю вас! Я хотел вам сказать об этом позже, но не нахожу других слов, чтобы выразить мое восхищение вами, насколько вы прекрасны!

Йола приблизилась к нему. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы он поцеловал ее.

Вместо этого он слегка коснулся губами ее пальцев, затем поцеловал ее ладонь и наконец запястье. Прикосновение его губ заставило ее вздрогнуть. Маркиз посмотрел ей в глаза и негромко произнес:

— По-моему, Спящая красавица просыпается.

Йола покраснела, а маркиз продолжал:

— Давайте поедем куда-нибудь ужинать. Я отвезу вас в «Английское кафе», по мы пойдем не в большой зал, где все могли бы наслаждаться вашей красотой. Нет, я хочу, чтобы она принадлежала только мне одному.

Властные нотки в его голосе взволновали ее. Йола позволила маркизу провести ее через вестибюль и усадить в карету.

Не в силах скрыть свое смущение, Йола спросила:

— Почему вы сказали, что в «Английском кафе» меня никто не увидит?

— Потому что мы ужинаем с вами в отдельном кабинете, — ответил маркиз. — Я распорядился, чтобы нам там подали ужин, тем более что мы его заслужили после весьма неприятного обеда.

— Напротив, было очень забавно! — воскликнула Йола.

— Полагаю, все, что мы с вами делаем, можно назвать забавой, — ответил маркиз. — Однако это слово может означать сотни других вещей, которых я раньше не знал и не чувствовал.

Ей было понятно, что он хочет сказать, и, немного помолчав, она ответила:

— Мне все кажется таким чудесным, наверное, потому, что мне все внове. Я ведь уже говорила вам, что я всего лишь деревенская мышка и раньше никогда не бывала в Париже.

— Я имею в виду не выставку и не достопримечательности, — возразил маркиз. — Я говорю о чувствах, Йола. Вы заставили меня почувствовать то, чего я раньше никогда не испытывал.

— Вы в этом уверены?

— Еще как уверен! — с жаром воскликнул маркиз.

Вскоре они подъехали к «Английскому кафе». Здесь маркиз повел ее по крутой лестнице в отдельный кабинет, который назывался «Мариво». Хотя маркиз не сообщил этого Йоле, он также был известен как le cabinet des femmes du monde[9] — им часто пользовались светские дамы, приезжавшие сюда инкогнито со своими любовниками.

Небольшая комната была прекрасно обставлена, и, глядя на украшенный цветами стол, накрытый на двоих, Йола вновь ощутила восторг. Ей льстило, что маркиз желает поужинать с ней наедине.

Официант открыл бутылку шампанского, которая стояла на столе в ведерке со льдом. Маркиз снял с плеч Йолы шаль и, положив ее на спинку стула, сказал:

— Я еще ни разу не видел вас в белом.

— Вам нравится? — робко спросила Йола.

— Мне нравится все, что вы носите. Более того, я уверен, что нет такого цвета радуги, который бы не был вам к лицу. — Немного помолчав, он задумчиво произнес: — Сегодня вы кажетесь совсем юной девушкой, стоящей на пороге жизни и не имеющей ни малейшего понятия о том, что ждет ее впереди, однако переполненной радостью бытия.

В его голосе не было привычной насмешки. Маркиз говорил совершенно серьезно, даже проникновенно. Йола с удивлением посмотрела на него.

— О чем вы думаете? — спросил он.

— Мне интересно, повторяете ли вы то, что не раз говорили и раньше другим женщинам, или ваши комплименты искренние?

— Это не комплименты, Йола, — с обидой в голосе произнес маркиз. — Я говорю от всего сердца.

С этими словами он пересек комнату и встал, глядя в высокое зеркало, висевшее на стене.

Йола поняла: он смотрит не на свое отражение, а на нее, неподвижно застывшую в белом платье на фоне бордовой шторы.

— Что вы сделали со мной? — спросил он. — Я уже тысячу раз сказал себе сегодня, что слишком стар, чтобы испытывать подобные чувства.

— Сколько же вам лет?

— Двадцать семь, — ответил маркиз, — вернее, почти двадцать восемь.

Йола подсчитала: последний раз он был в замке пятнадцать лет назад, если только не приезжал на похороны ее отца. Интересно, часто ли он вспоминает о своей жизни в поместье Богарне?

Она едва не призналась ему, кто она такая, прежде чем их странные отношения не переросли в нечто большее. Но потом решила, что это было бы непростительной ошибкой. Она придумала себе роль и должна сыграть ее до конца. Чего она не знала и не могла знать — каким будет этот конец.

Они сели за стол. Маркиз явно старался ей угодить и ее развлечь. Он смешил ее историями про Париж, описывал приемы во дворце Тюильри, подчас неимоверно скучные, рассказывал про вечерние бульвары и танцевальные залы, где, напротив, царило веселье.

— Да, в Париже есть что посмотреть и куда пойти, — сказала Йола, — но мне кажется, что, проживи я здесь целых двадцать лет, я увижу лишь малую часть того, что тут есть.

— Неужели у вас такие планы? — поинтересовался маркиз. — Надолго перебраться в Париж?

Йола покачала головой.

— Нет, одно дело — приехать сюда погостить, — ответила она. — Но жить здесь все время я бы не могла. Мне больше по душе сельская местность.

Затаив дыхание, она ждала, что он на это скажет. Ответ был в форме вопроса.

— А вам там не скучно?

Йола вновь покачала головой.

— Там есть лошади и сады. Там есть чем занять себя. Там просто некогда скучать. — Она посмотрела ему в глаза и добавила: — Хотя мужчине там наверняка скучно.

— Если только у него нет денег.

Ответ был неожиданным. Она вся напряглась. Маркиз тем временем продолжал:

— Владелец поместья всегда найдет чем заняться. Увы, у меня нет никаких поместий. Наша семья лишилась всего во время революции.

— И вы не могли приобрести новое?

— Хорошие земли во Франции дороги, — отвечал маркиз, — а дом, в котором бы я хотел жить, и того дороже.

Радость, которая до этого переполняла все ее существо, начала отступать, подобно отливу, вытекать, словно ручей из глубокого пруда.

Она не сомневалась: маркиз имеет в виду замок и обширные владения Богарне, раскинувшиеся в долине Луары.

Он был прав. Именно в таком поместье ему полагалось жить.

Но, чтобы стать его хозяином, маркиз де Монтеро должен жениться на девушке, которую он не видел с тех пор, когда ей было три года, и кто знает, какой она выросла. Вдруг она безобразна или, что еще хуже, холодна и сурова, как ее мать?

Йола сжала пальцы на коленях.

Они закончили ужин. Как он и обещал, кухня в «Английском кафе» была превосходна.

— Во всей Франции вас не накормят вкуснее, — заявил он. — Дюглере, шеф-повар, говорит, что на следующей неделе русский царь, прусский король и канцлер Бисмарк устраивают здесь банкет, который, по его мнению, войдет в историю как главный праздник чревоугодия в год проведения Всемирной выставки.

Йола по достоинству оценила все поданные блюда, но теперь, когда ужин закончился, ей казалось, что он ознаменовал конец, а не начало мечты, которая так и не исполнилась.

Внезапно она спросила себя, что она делает здесь, в этом ресторане, наедине с мужчиной, который снискал себе славу обольстителя, покорителя женских сердец.

Йола слышала о нем еще до того, как приехала в Париж, и в том, что он оказался еще большим дамским угодником, чем она предполагала, нет ничего удивительного.

Как же она была глупа, вообразив, что он не такой. Она устроила «безумную эскападу», по словам мадам Реназе, которая, как и следовало ожидать, больно ударила по ней самой.

Она влюбилась в профессионального сердцееда, и единственным «сувениром», который она привезет с собой из Парижа, будет ее разбитое сердце.

Тем временем официанты убрали посуду со стола. Теперь на нем были лишь цветы, свечи и кофе. Маркиз протянул ей руку, ладонью вверх.

— Вы чем-то встревожены, Йола? — негромко спросил он.

Она не могла противиться желанию дотронуться до него и положила руку на сто ладонь.

— Почему вы решили, что я… встревожена?

— Я, кажется, уже говорил вам, что знаю о вас все. Вы спрашиваете себя, что вы здесь делаете наедине с мужчиной, и я подозреваю, что вам страшно.

— Страшно? — переспросила Йола.

— Да, страшно, — повторил маркиз. — Вам было страшно в тот первый вечер, когда вы пришли в зимний сад в доме Эме и увидели собравшихся там гостей. Вам было страшно, когда вы встретились взглядом со мной. — Маркиз крепко сжал ее пальцы. — Думаю, сейчас самое время отбросить всякие тайны и честно рассказать мне, что вы думаете и чувствуете и почему так настойчиво пытаетесь сохранить возведенный вами — нелепый и совершенно ненужный — барьер между нами.

— Неправда, — пролепетала в свое оправдание Йола, но стоило ей встретиться с ним взглядом, как слова замерли у нее на устах.

— Вы так прекрасны, моя дорогая, — произнес маркиз. — Так совершенны, чисты и невинны. Будь я умней, я бы подхватил вас на руки и увез далеко-далеко, в деревню, где мы были бы одни и только я мог бы любоваться вашей красотой.

Его голос звучал так страстно, что Йола непроизвольно сжала его руку.

— Я бы вас холил и лелеял, — вкрадчиво говорил маркиз, — и мы были бы счастливы, очень счастливы вместе.

— Боже, что вы говорите?

— Я говорю вам, что люблю вас, — ответил маркиз, — и мне кажется, что вы меня тоже немного любите.