— Эти сыновья земли могут зачать мальчиков, задумайся над этим.

— Да, сэр Ричард. Я тоже подумывал, что если король решился возбудить такое дело, то тогда почти нет надежды.

Сэр Ричард расправил плечи.

— Мы забегаем вперед, — промолвил он, — обвинения еще не предъявлены. И обвиняемые должны предстать перед судом. Я намерен бороться за жизнь моего мальчика. А теперь иди и хорошо выспись. Тебе пришлось преодолеть нелегкий путь верхом, а завтра ты должен вернуться с новыми письмами. Будь так добр, попроси управляющего немедленно прислать сюда мою супругу и невестку. Но не говори ему зачем.

Анна вошла в комнату первой: при свете свечи ее несомненное внешнее сходство с Фрэнсисом бросалось в глаза еще больше, чем обычно.

— Что случилось? — воскликнула она, предчувствуя недобрые вести при виде серьезного выражения лица мужа.

— Погоди, — ответил он. — Подожди, пожалуйста, до прихода Розы, у меня нет никакого желания повторять это дважды.

Но она настаивала на своем: «Что произошло?» — и его спасло от необходимости отвечать только то, что в комнату стремительно влетела задыхающаяся невестка: локоны прически и рукава платья у нее развевались, как от порыва ветра.

— Я не могу долго быть здесь. Генри плачет так, что может разбудить и мертвого, а его кормилица готова разрыдаться. — Затем она притихла, почувствовав атмосферу напряженного безмолвия.

— В чем дело? Не случилась ли беда с Фрэнсисом? — прошептала она.

Сэр Ричард, лихорадочно размышлявший, как сообщать им это, просто ответил:

— Да.

Анна Вестон упала в кресло, однако Роза, сохраняя абсолютное спокойствие, спросила:

— Он умер?

— Нет, его заключили в Тауэр.

— По какому обвинению?

— Он подозревается в адюльтере с королевой. Но учтите, официально обвинение еще не предъявлено.

Анна Вестон пролепетала:

— Я с первого взгляда поняла, что эта женщина способна приносить несчастья. Она всегда казалась какой-то неестественной.

На это Роза возразила:

— Достаточно естественной, чтобы таскать мужчин в свою постель, как стало ясно впоследствии.

Сэр Ричард гневно воскликнул:

— Вы что, действительно верите этому? Неужели вы действительно думаете, что она — умнейшая женщина в королевстве — стала бы рисковать головой ради постельных утех? Подумай хорошенько, Роза. Ты веришь в невиновность Фрэнсиса или нет?

— Я не просто верю в его невиновность — я знаю, что он невиновен.

— В таком случае, — ответил сэр Ричард, — я намерен спасать его.

— Если вообще что-либо можно сделать вопреки проклятию Саттона, — мрачно пробормотала Анна.

Пролетело еще несколько часов. Посыльные сэра Ричарда мчались ко двору и обратно, но никаких сведений о том, как складываются события, не поступало: и только спустя сутки после ареста Фрэнсиса и Бреретона состав заключенных был пополнен Томасом Уаттом и сэром Ричардом Пэйджем.

Однако на следующее утро подавленное настроение обитателей поместья Саттон, уяснивших наконец весь ужас предстоящих событий, было несколько оживлено, благодаря разукрашенной бриллиантами особе сэра Джона Роджерса, который ворвался во внутренний двор на своем черном скакуне так, будто его преследовали все исчадия ада. И, как скромная противоположность этому ослепительному прибытию, на степенных лошадях, четко цокающих копытами, на следующий день через пролет ворот въехали Маргарет и Уолтер Деннисы со своими слугами.

В последующие два дня положение ухудшилось. Распространилась весть, что Томас Уатт и сэр Ричард Пэйдж перед судом не предстанут, что обвинения с них сняты. А несколько часов спустя прибыло новое донесение, которое своим зловещим содержанием повергло в уныние все поместье Саттон. Был всенародно провозглашен обвинительный акт, согласно которому Анна Болейн изобличалась в многократных кровосмесительных связях со своим братом Георгом, виконтом Рочфордом, а также во множественных прелюбодеяниях с Генри Норрисом, Уильямом Бреретоном, Марком Сметоном и Фрэнсисом.

— А как насчет заговора? — спросил сэр Ричард.

— В заговоре с целью убийства короля обвинены все пятеро.

— Помилуй, Господи, — сказал Джон Роджерс. — Какое дьявольское отродье могло придумать столь чудовищную ложь? Убийство и кровосмешение! Упаси нас, Боже, от злого умысла нечистой силы.

И на протяжении всей этой ночи никто из них не сомкнул глаз, а управляющий Жиль в крайнем смятении духа с отчаянием вглядывался в темноту. Но вдруг в поместье прибыл поздний всадник с документом, который все так жаждали получить. Судебное разбирательство было назначено на пятницу, 12 мая, в Вестминстер Холле.

Теперь терять время было нельзя, и вся семья не разошлась по спальням, а провела остаток ночи в приготовлениях, так что к полудню Роза Вестон, оседлав свою гнедую кобылу, а леди Вестон, разместившись в занавешенном паланкине, отправились в Лондон, чтобы предпринять последнюю попытку. Сэр Ричард, сэр Джон и сэр Уолтер верхом проскакали с ними до деревни Челси, где Вестоны когда-то жили, выше по реке от дома Томаса Мора. Там их кавалькада разделилась: каждый поехал своей дорогой, и у каждого душа была наполнена, в большей или меньшей степени, трагической смесью надежды и отчаяния.

В самое знаменательное утро своей жизни, в день, когда ему в качестве председателя королевской парламентской комиссии предстояло заседать на суде по делу четырех англичан, обвиняемых в прелюбодеянии с королевой, Норфолк проспал, а когда его разбудили, вскочил с криком: «Что? Что?» — и тупо уставился на своего слугу. Только накануне вечером ему сообщили, что он должен делать на следующий день, да и то после собственного специального запроса.

— Я не могу, я не буду действовать без четких распоряжений короля, — заявил он Уильяму Полету, который на вопрос Норфолка лишь пожал плечами и покачал головой. А на его встревоженное послание к королю пришли только указания от лукавого пройдохи Томаса Кромвеля: на следующее утро он должен заседать в суде.

Даже одеваясь, он поймал себя на том, что по привычке вздыхает. На весы было брошено будущее монархии, так как, независимо от вынесенного сегодня приговора, все это волей-неволей отразится на судьбе Анны Болейн. Если четверо подсудимых будут признаны виновными, то наказания не избежать и ей, в таком случае Генрих станет вдовцом и сможет жениться на своей лишенной подбородка Джейн Сеймур, возможно, чтобы создать новое поколение принцев и вырвать власть у озлобленной принцессы Марии и ее сводной сестры Елизаветы.

— О Боже, — бормотал Норфолк, садясь верхом на коня и направляя его в сторону Вестминстер Холла. — Я хочу, чтобы это произошло хотя бы годом позже. Я желал бы жить в более светлые времена. Как хорошо родиться в менее высокородном семействе!

Когда он подъехал, здание было уже переполнено народом: заседатели, судьи, большинство представителей двора и прочие, у которых хватило положения и влияния, чтобы купить право на вход. Садясь на свое место, Томас Говард огляделся и был чрезмерно потрясен, увидев здесь леди Вестон и Розу: обе были одеты во все черное и сидели среди тех, кто пришел слушать процесс. Присутствие этих двух женщин волновало в немалой степени, но каково для них быть женой и матерью одного из виновных… На этом он оборвал свои размышления. Почему он употребил это слово? Но ведь он, конечно же, еще до допроса свидетелей и до того, как были оглашены все отвратительные подробности обвинений знал, что подсудимые должны быть признаны виновными. Трудно себе представить более жуткую и более изощренную ложь. Тут он на миг ощутил приступ малодушия, бросившего его в дрожь. Мысленно он снова остановился с Захарием на ступеньках гринвичского Уотергейта в лучах ярко-розовой утренней зари и вспомнил слова, которыми они обменялись. Вспомнил, как он уходил, чтобы отправить в Тауэр свою племянницу. Тогда, в том жесте выразилось все, во что он верил, и теперь эта вера должна вернуться к нему. В противном случае ему останется только встать и покинуть Вестминстер Холл на виду у своих собратьев-пэров, а следовательно, — и своего монарха.

Сознавая это, он мрачно нахмурил брови и вдруг поймал взгляд Томаса Болейна, графа Уилтширского. Норфолку стало дурно. Весь тюдоровский двор преследовал жертву, как на охоте со сворой гончих — это было способом выживания. Но такое уже далеко выходило за рамки человеческого достоинства. Непонятно, как этот человек мог сидеть здесь и слушать грязные небылицы, которые неминуемо должны быть высказаны в адрес его дочери? Но вдобавок еще и самому принимать участие в судилище против ее необоснованно обвиняемых «любовников» — это уже слишком! Несмотря на весь ужас страшного события, вопреки своему положению в иерархии, Норфолк усмехнулся и бросил на своего выскочку-шурина презрительный взгляд. «Лицемер», — промолвил он и отвел глаза в сторону.

Наступило время приводить судей к присяге. Люди короля, все двенадцать, были рыцарями Его Светлости, доблестными и преданными. Норфолк испытал еще один приступ беспокойства, за которым последовала напряженность, охватившая всех присутствующих. Шум толпы на улицах, к которому никто не прислушивался, но который все слышали, внезапно стих. Затем донесся тихий, но отчетливый звук марширующих ног. Обвиняемых вели по улицам от Тауэра к Вестминстеру. Кашлянув в кулак, чтобы скрыть замешательство Говард дослушал процедуру приведения к присяге.

Громким голосом лорд-канцлер, сэр Томас Одли, приказал:

— Ввести заключенных.

И они были доставлены в сопровождении сэра Уильяма Кингстона, коменданта Тауэра. Какие-то глупые, свойственные низменному существу мыслишки мелькнули в сознании Норфолка: что всегда преданный Норрис плохо выбрит; Сметон — всегда такой жизнерадостный любитель песен — сильно похудел; Фрэнсис Вестон неправильно застегнул пуговицы камзола: Бреретон — действительно очень маленького роста.