«И она ждет, — думала Анна. — Господи, дай мне сына, ибо король щеголяет своим вероломством, словно перьями на новой шляпе».

Она встала, почувствовав внезапный приступ тошноты, хотя не поняла, было ли это следствием беременности или происходило от общего недомогания. Подойдя к раковине, она наклонилась над ней, но тошнота прошла, и она освежила водой лицо. Слезы смешивались с потом, и она была рада, что успела вытереться, потому что дверь с наглой бесцеремонностью распахнулась, и вместо брата или одного из ее друзей на пороге появился сэр Ричард Саутвелл, который вошел с напыщенным видом, но при этом гримасничая. У него было странное выражение лица: сквозь серьезность и торжественность прорывалась едва сдерживаемая улыбка.

«Как человек, рассказывающий анекдот на похоронах», — подумала Анна.

Он опустился на одно колено и поцеловал ее руку.

— Мадам, я от Его Светлости. Из Кимболтонского замка пришло известие. Вдовствующая принцесса Екатерина умерла вчера после полудня.

Она подумала только о том, что те, кто упорно считали королевой Англии Екатерину, а Анну — лишь шлюхой, наложницей короля, теперь вынуждены будут замолчать.

— Значит, я — настоящая королева. — Слова ее прозвучали довольно глупо.

Саутвелл уставился на нее.

— Да, Ваша Светлость, — ответил он так, как будто она была умственно отсталым ребенком.

Но потом… О, потом грузная фигура Генриха загородила весь дверной проем. Он улыбался и шел к ней, протягивая руки, очень нежно поднял ее, словно Джейн Сеймур не существовало, и сказал:

— Ее больше нет. Этой зудящей раны, нашего позора. Милая, она умерла. Мы выберем желтый цвет для траура.

Так приятно было снова чувствовать себя в безопасности, знать, что доброе расположение Генриха защищает тебя от недоброжелателей. И все же глубоко в ее сознании засела одна крошечная свербящая мысль:

«Если он может говорить такое, может по-настоящему радоваться, узнав о смерти женщины, которая двадцать лет была ему верна, что, в таком случае, он скажет обо мне?»

И хотя он бережно баюкал ее на своих руках, от этой мысли ее охватил холодный озноб.

* * *

Генрих принимал участие в турнире. Его фигура выделялась среди других всадников. Он восседал на закованном в железо коне, одетый в доспехи, украшенные перьями — смеющийся разрушитель, впервые за многие месяцы испытывающий такую большую радость. Анна ждала ребенка, и Джейн, наконец, уступила ему после того, как он долгое время считался с ее целомудрием. Он веселился и танцевал с тех самых пор, как получил известие о смерти Екатерины. Едва окончилось Рождество и двор оправился от похмелья, как Генрих объявил о новой череде праздников. Все собрались с силами и вновь пустились в развлечения. И больше всех веселился король, хотя, по мнению многих, его веселье дурно пахло.

И вот пришло время начать поединок, показать всему миру, что в свои сорок четыре года он по-прежнему сильнее и выносливее всех. И пусть мадам Сеймур подумает о том, каким он может быть в постели. Соперник короля приветствовал его, подняв копье, мощные кони в тяжелых доспехах разошлись, готовые к бою. Сильные ноги Генриха вонзили шпоры в бока коня, всадники, грохоча доспехами, устремились навстречу друг другу, и затем — пустота: падение, ощущение страшной тяжести, навалившейся на грудь, и забытье.

— О Господи, он мертв, — сказал Норфолк и бросился к королю. — Король умер.

Кто-то оттащил тяжелую лошадь, придавившую неподвижное тело Генриха, другой наклонился над ним и приложил ухо к его груди. Но сквозь мощные доспехи невозможно было что-либо услышать.

— Он скончался, — сказал маркиз Экзетерский, его лицо, напоминающее лицо ворона, внезапно осунулось и приобрело землистый оттенок.

Со зловещей фамильярностью, будто играя роль в какой-то пьесе, Норфолк произнес: «Я сообщу королеве» — и, не дожидаясь, пока кто-нибудь его остановит, направился в королевские покои. И опять у него возникло ощущение предопределенности, непреложности происходящего, когда он, оттолкнув стоящих у двери придворных лакеев и не обращая внимания на дам из свиты королевы, предстал перед Анной. Поклонившись решительно и без церемоний, он посмотрел в темные, глядящие враждебно глаза женщины, которую он ненавидел больше всего на свете, и сказал коротко:

— Мадам, король мертв, он погиб в результате несчастного случая, произошедшего на турнире.

Картины будущего молниеносно пронеслись в сознании Анны. Елизавета слишком мала, чтобы наследовать трон. Новой королевой будет Мария, озлобленная, страдающая от многочисленных обид, обрушившихся на нее. Ее поддерживают могущественные лорды-католики, готовые сплотиться вокруг нее и возобновить борьбу. Если дочь Екатерины Арагонской придет к власти, Анне не будет пощады. Да и что в этом удивительного — она ведь тоже не щадила Марию.

— Помоги мне, Господи, — прошептала она, падая в обморок.

— Как вы можете быть таким жестоким, сэр? — сердито сказала леди Ли. — Она — на четвертом месяце беременности.

Норфолк мрачно посмотрел на нее. Ничто на свете уже не заставит его почувствовать хоть каплю симпатии к его племяннице.

— Факт остается фактом, — пробормотал он и молча вышел из комнаты.

Но, когда Норфолк вернулся на арену, он узнал, что Генрих только потерял сознание. Послав за всеми окрестными докторами, его перенесли в спальню и уложили в постель. Так он пролежал два часа, и всем казалось, что его жизнь висит на волоске. Затем он пришел в себя, отделавшись синяками, царапинами и шумом в голове.

Эту новость принес Анне сам доктор Баттс. Его удивило, с каким огромным облегчением было воспринято его сообщение, однако ему не понравился вид ее побелевших губ, растянутых в улыбку, когда она его благодарила.

— Оставайтесь в постели, Ваша Светлость. День-два, не больше. Вы перенесли серьезное потрясение.

— Да, да, — ответила она слабым голосом. — Все это меня ужасно расстроило.

Ему хотелось знать, что она имела в виду, когда сказала «все это». Правду ли говорят, что Анна застала короля с Джейн Сеймур, сидящей у него на коленях, и, прежде чем ее яростный крик предупредил их о ее появлении, она успела увидеть, как большие руки Генриха гладят грудь трепещущей от страстного желания фрейлины.

— Дай вам Бог здоровья, Ваша Светлость.

— Спасибо, доктор Баттс.

Она опять натянуто улыбнулась, и он подумал, что девушки, которую он когда-то навещал в Гевере во время эпидемии потницы больше не существует, что в ней совсем не чувствуется прежней энергии и жизненной силы. Жизнь представляется нам невеселой насмешкой, когда спектакль сыгран до конца, и все же в этом есть какая-то жестокая справедливость. Мантия Екатерины тяжелым грузом легла на плечи Анны, и теперь тем же путем шла недалекая, заурядная Джейн.

«Что поделаешь», — сказал про себя доктор Баттс.

А через шесть дней он, как и все представители его профессии, приучивший себя не принимать близко к сердцу человеческие страдания, с трудом сдержал приступ тошноты, когда его вызвали в покои королевы и он увидел то, что ждало его там. На полотенце лежал мертвый плод, крошечный, но с уже сформировавшимися ручками, чем-то напоминающий хрупкую, изящную морскую звезду. Не требовалось специального осмотра, чтобы понять, что это был мальчик.

Комнату наполняли ужасные звуки, усугублявшие и без того тяжелую атмосферу: королева выла. То был не плач, не всхлипывания и не рыдания, а звериный вой. От этого звука по спине доктора пробежала дрожь, и самое большее, что он мог сделать, — это раздвинуть тяжелые занавеси кровати и пробормотать привычные слова утешения, которые говорят женщинам в подобных обстоятельствах. Но она его даже не слышала. Комок боли и страданий, она лежала в такой же позе, как ее мертвый сын, поджав колени к подбородку и глядя прямо перед собой, и из ее открытого рта выходили наружу эти нечеловеческие звуки.

— Дайте, дайте ей это, — торопливо сказал он, роясь в нагрудном кармане в поисках самого сильного снотворного, которое можно было ей дать, не опасаясь, что оно причинит ей вред. — Ее необходимо привести в чувство к приходу Его Светлости.

— А он знает?

— Да, он знает. — В его ушах до сих пор стоял крик Генриха, полный не муки и не горя, а ярости.

— Как она посмела, как она посмела потерять моего мальчика? — кричал он. — Эта женщина, должно быть, неспособна рожать сыновей. Я начинаю думать, что так и буду вечно мучиться.

И он метался по комнате, бормоча что-то себе под нос и ругаясь шепотом.

Постепенно волнение во дворце улеглось. Анна заснула под действием порошков, маленький трупик — все, что осталось от принца Уэльского — унесли прочь, Генрих напился. Потребив изрядное количество вина и узнав, что Анна пришла в себя и ее можно видеть, он прошел по коридорам, тяжело ступая и все еще морщась от боли, которую причиняли ему ушибы, полученные на турнире, и когда он дошел до ее спальни и, рывком распахнув дверь, появился на пороге, глаза его горели ненавистью.

— Итак, он мертв, — сказал он. — Вы не уберегли моего мальчика.

И тогда, несмотря на то, что ее голова, затуманенная снотворным, плохо соображала, она поняла, что ее любовь к Гарри Перси, месть Генриху и Уолси, капризы и насмешки, которые, разжигая страсть Генриха, в конце концов привели ее на трон, — все было напрасно. Всему пришел конец. Она попалась в ловушку, которую расставила для других. Теперь он тем или иным способом избавится от нее. Это вопрос только времени.

Ей было нечего терять, и она сказала голосом, лишенным выражения из-за приема успокаивающих лекарств:

— Это не моя вина.

Его смех был страшен.

— Тогда чья же? Моя?

— Да!

Он посмотрел на нее так, как будто хотел ее убить, однако не двинулся с места.