— Ее муж ожидает этого от меня. Сейчас он находится с королем в Кале.

— О, тогда вы составите ей прекрасную компанию. Без сомнения, она одинока в этом огромном доме.

Генри почувствовал, что его шея и щеки предательски запылали.

— Конечно, если сэра Ричарда и леди Вестон нет в поместье…

— Они там, хозяин. Но вы единственный там ее возраста. Я думаю, съездить туда — ваш долг.

Бедный Генри благодарно взглянул на него.

— Я думаю так же, Роб. Как друг господина Фрэнсиса, я обязан сделать это.

Его слуга притворно вздохнул.

— Это будет христианское проявление доброты, сэр.

Он повернулся спиной и нагнулся над лоханью, озабоченно пробуя, насколько горяча вода, чтобы его смущенный хозяин не заметил у него на лице широкой ухмылки.

И вот теперь Ниветт едет через саттонский лес, осталось миновать последнюю дубраву, и перед его взором раскинется замок Саттон. В свежем октябрьском воздухе неподвижные столбики дыма из труб поднимались над покрасневшими редкими листьями деревьев в саду, торчавшими, как указательные флажки. Терракотовая кирпичная кладка особенно хорошо смотрелась на фоне золотого осеннего поля после уборки урожая. Ниветт замедлил ход коня. Разве мог дворец сэра Ричарда не захватить воображение даже глупейшего из смертных?! А именно таковым он и считал себя сейчас — самым глупым и самым надоедливым. И в то же время каждый раз, когда он видел замок Саттон, он ощущал воодушевление. И это началось даже до того, как он впервые увидел Розу и как мальчиком влюбился в нее. Но теперь мысль о том, что она находится в доме — одинокая и подавленная, — заставила его снова поспешить, сердце радостно забилось.

Его принимала в Большом зале леди Вестон, сэр Ричард уехал покататься верхом. У Генри мелькнула мысль, что она как-то необычно взглянула на него, и, когда Роза спустилась по большой лестнице и подала ему свою руку для приветственного поцелуя, он был уверен, что хозяйка дома странно посмотрела на них.

Анна думала: «Как это похоже на мой сон. Они вдвоем, вместе, без Фрэнсиса. Я бы не хотела, чтобы он навещал нас — почему-то это пугает меня».

Но потом к ней вернулось доброе расположение. Изо всех мужчин на земле Генри Ниветт, без сомнения, был самым добродушным, менее всех способным причинить зло, предать или добиваться взаимности у жены своего друга — тут не могло быть ни малейшего сомнения.

— Я был бы очень рад, леди Вестон… и, если вы позволите… могу я пригласить Розу покататься верхом? Я думаю, прогулка на воздухе пойдет ей на пользу и…

Его слова вырвались залпом, он задохнулся и почувствовал, что снова покраснел от смущения.

— Да. Да, конечно.

Но в ее голосе было сомнение и холод от какого-то нелепого страха в крови. Генри уловил интонацию.

— Конечно, если вы считаете, что езда верхом будет слишком утомительна для нее, я…

Это было не похоже на Анну Вестон, но она ответила резко, что удивило даже саму ее:

— Да, это, возможно, слишком утомит Розу. Доктор Бартон прописал ей вести спокойную, размеренную жизнь.

— Тогда Генри может пройтись со мной по Длинной галерее, — сказала Роза. — Обещаю, если почувствую себя нехорошо, я присяду.

Когда они с Генри отошли и их никто не мог услышать, она проговорила:

— Мне кажется, моя свекровь на что-то сердита. Возможно, они поссорились с сэром Ричардом.

— А может быть, это из-за моего приезда. По правде говоря, кажется, она совсем не рада видеть меня. Я чувствую, что вызываю у нее раздражение.

Роза рассмеялась.

— О, Генри, ну как вы можете кого-то раздражать? Добродушнее и любезнее вас нет человека на земле.

— Как безрадостно звучит это для меня. Я не хочу выглядеть глупым, Роза.

Она хотела сказать: «Ты не прав», но слова замерли у нее на устах, потому что они в самом деле всегда думали о нем как о преданной, но не слишком смышленой собаке. Но его настороженные, горящие глаза ждали одобрения. И Роза солгала:

— Вы никогда не могли быть глупым. Ваша доброта придает вам яркость. Вы — замечательный друг.

Он неожиданно поднес ее пальцы к губам и поцеловал их, и в это мгновение она поняла совершенно точно, что Генри любит ее, поняла, почему леди Вестон забеспокоилась, и сердцем почувствовала, что если еще какое-то время будет в разлуке с Фрэнсисом, то легко может случиться так, что она станет наслаждаться счастьем, оказавшись в стремительном потоке обожания, исходящем от этого надежного, непоколебимого мужчины, так отличающегося от своего друга Фрэнсиса, как свинец от ртути. Она мягко отстранила свою руку.

— Думаю, что я уже скоро смогу вернуться ко двору, — сказала она.

— Но вы достаточно хорошо себя чувствуете? Что вам советует доктор Бартон?

— Доктор Бартон подлечивает меня своими микстурами. Я думаю, что он слишком уж боязлив.

— Вы скучаете по Фрэнсису? — вдруг спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него.

— Да, Генри, скучаю. Я думаю, возможно, человек только тогда понимает, как сильно он любит другого, когда находится в разлуке с ним. Вы испытывали это когда-нибудь?

— Да, — ответил он и, отвернувшись, уставился в окно в конце галереи.

— Я думаю, что вела себя глупо, когда была в последний раз при дворе. Я не должна жить прошлым. У меня еще будут дети.

— Я уверен в этом.

Он бы отдал все на свете, только бы быть отцом ее детей. Он представил себе веселого маленького сына, коренастого, как он сам, и дочку, прелестную, как Роза.

— Ревность стала причиной этого, Генри. Я приревновала его к миледи.

Он перестал смотреть в парк и повернулся к ней.

— Господи, ревновали к ней? Но, по сравнению с вами, она безобразна.

Он так простодушно сказал это, что Роза расхохоталась.

— Вам надлежит быть более уважительным. В миледи нет ничего безобразного. Мужчины обожают ее, уверяю вас.

— Это что-то другое. У нее, конечно, много поклонников…

— …Одним из которых является Фрэнсис.

Ниветт подумал: «Сейчас я мог бы посеять между ними раздор, заронить сомнение, которое всегда будет в ее мыслях, и таким образом смог бы завоевать ее — если не жениться, то получить блаженство в постели».

Но как он мог подавить все, что было так естественно для него? Его честность заговорила в нем.

— Фрэнсису она нравится, это правда. Но у вас даже мысли не должно быть, что он влюблен в нее. Ведь как только он потеряет вас, то пропадет.

— Вы вправду так думаете?

— Клянусь Пресвятой Девой, это так!

— Но он был в ярости, когда я покидала двор, и с того дня я не видела его.

— Я встретился с ним, когда он отправился на корабле во Францию, он был очень приветлив. Вам нечего бояться.

Она протянула руку и коснулась его руки.

— Спасибо, Генри, — сказала она.

— Вы же знаете, что всегда найдете во мне друга. Помните об этом, Роза. Что бы ни случилось, я всегда буду рядом, если вам потребуется моя помощь.

Роза улыбнулась ему.

— А если вы женитесь, ваша жена тоже будет моим другом?

— Несмотря на страстное желание моих родителей, я не собираюсь жениться — если только она не будет похожа на вас.

— Льстец! — воскликнула она и побежала по Длинной галерее, и песня, которая месяцами молчала внутри нее, вдруг прорвалась на ее уста.


Прошло уже три дня, как Захарий приехал в Кале; три дня, в течение которых он много и усердно работал: Утром следующего дня после первого приема Генриха Тюдора он явился в казначейство, где находилась резиденция французского короля, — и его почти сразу же проводили в кабинет, где Франциск сидел за столом, разбираясь в государственных бумагах. Он посмотрел на Захария, когда тот вошел, а затем поднялся, чтобы приветствовать его.

— Мой дорогой молодой друг, — сказал он по-французски, — с большим удовольствием приветствую вас. Жажда знаний — в любых областях — всегда увлекала меня.

Захарий поклонился, он не мог противостоять искушению и воспользовался трюком, который сам придумал, чтобы производить впечатление на почтенных леди при дворе: в его руках появилось магическое стекло и мистические карты.

Рассмеявшись, Франциск зааплодировал.

— Глубокие карманы в вашей одежде, не так ли?

Захарий кивнул и улыбнулся.

— Я думаю, однако, что остальное ваше искусство гораздо большая тайна для человечества. Расскажите мне, как вы овладели этими силами.

Захарий покачал головой.

— Ваше Величество, я не могу говорить. С того времени, как я себя помню, мать открывала мне сокрытые тайны жизни, и, раз я был ее сыном, она передала мне дар ясновидения. Я сразу понимал то, о чем она мне рассказывала. Затем отец отослал меня к одному ученому, который не только научил меня читать и писать, обучил латинскому и греческому языкам, но и показал мне, как могущественные звезды, совершая свой путь на небесах, оказывают влияние на жизнь королей и простых смертных.

— Итак, я не смогу постичь ваше искусство?

— После многих лет учебы, Ваша Светлость, вы сможете хорошо познать тайны небесного свода, но я сомневаюсь, что вам удастся, держа магическое стекло в одной руке, узнать, осязая будущее, то, что неизбежно должно произойти.

Франциск улыбнулся и показал Захарию на стул.

— А вы предскажете мне мою судьбу?

— Конечно.

— Даже если она будет несчастной?

— По ритму, окружающему вас, я знаю, что ничего плохого Вашу Светлость не ожидает. Но разрешите, я посмотрю внимательней.

Король Франции наблюдал за тем, как смягчилось лицо Захария, погруженное в призрачное безмолвие, стекло отсвечивало на его черном плаще. Он молчал долго, потом заговорил.

— Ваша Светлость, ваше имя будут помнить в веках не за блестящие победы в войне, и страдания, приносимые войной, быстро забудутся. Ваше имя будут помнить за то, что вы дадите миру благодаря вашей любви к искусству. Вы уже пригласили во Францию и поддержали человека по имени Леонард…