— Услышим это? Ну, мы не можем услышать это.

— Нет, сможем. Это — как шепот, пробуждающий цветы среди холмов и долин. А потом, когда подует ветер, можно ощущать этот запах, от которого бросает в жар. У тебя, Пэг, никогда не было такого чувства, что кровь играет в твоих жилах?

— Да, конечно, когда я была молода. Хорошо, что скоро вы выйдете замуж, потому что только мужчина может вылечить от этого волнения.

— Да, — сказала Энн, — и самый красивый мужчина в Англии принадлежит мне.

— О, он прекрасно успокоит вас, — сказала Пэг, неслышно выходя из комнаты.

Прошло Рождество; закончились игры и маскарады Двенадцати ночей, и пировавшие придворные разошлись по своим спальням. Обычное оживление во дворце в Гринвиче уже стихало утром 7 января 1530 года, когда на пути туда можно было увидеть странную фигуру Захария Говарда, сидящего в каюте своей яхты в отделанном мехом плаще, защищавшем его от метели, обрушивающейся в темные воды Темзы. На голове у него была меховая шляпа, которую он купил на торговом судне Ричарда Вестона, пришедшем из дикой заморской страны. Чтобы согреть ноги, он поверх штанов надел пару темно-красных чулок. Завершая этот причудливый портрет, скажем, что кроме перчаток у него еще была женская меховая муфта. Как светский человек, доктор Захарий был предметом постоянных шуток при дворе. Но он скорее забавлялся этим, зная, что его закрученный, как водоворот, плащ и весь эксцентричный внешний вид способствуют его репутации тайновидца и астролога.

Но для герцога Норфолка, проснувшегося после вчерашней попойки с чувством тяжести и с трудом разлепившего веки, привидение, похожее на гризли, стоявшее на шаг от его кровати и настоятельно твердившее: «Лорд герцог, мой отец, просыпайтесь», — забавным не было.

— Захарий, — воскликнул он раздраженно, — ради Бога, что ты делаешь здесь? Уходи!

И он снова уткнулся в подушку. Но, к его досаде, Захарий сел в кресло у окна, и герцог даже сквозь закрытые веки чувствовал этот сверлящий пристальный взгляд карих глаз.

В конце концов он уступил, приподнялся и сел в кровати, кротко вздыхая, как он умел это делать.

— Ну, в чем дело? — спросил он. — Захарий, я не хочу, чтобы меня беспокоили таким образом. Что тебе надо от меня?

Глаза сына в упор смотрели на него и напомнили Томасу Говарду то время — как же много лет прошло с тех пор! — когда он поместил урну с прахом матери мальчика в фамильном склепе Норфолков. Он почувствовал внутреннее сопротивление и понял, что опять его внебрачный ребенок собирается втянуть его в то, в чем у него не было никакого желания участвовать.

— Говори, — сказал он устало.

— Моя жена беременна, — сказал Захарий решительно.

— Жена? — воскликнул герцог. — Но, Захарий, это ничтожество, а не госпожа. Цыганские свадьбы не являются законной связью.

Захарий поднялся, его плащ свалился на пол, он стоял спиной к отцу. Кто-либо другой выглядел бы нелепо в таком причудливом одеянии, но в этом астрологе было нечто такое, что удерживало от смеха. Он обладал внутренним достоинством, и это отличало его от любого другого.

— Поди сюда, Захарий, — сказал Норфолк. — Мои слова прозвучали более жестко, чем я хотел. Итак, Джейн носит твоего ребенка?

Все еще не оборачиваясь, Захарий проговорил:

— Герцог, мой отец, я хочу жениться на ней по церковному обряду. А ее отец не сочтет меня подходящей парой. Необходимо, чтобы ты сказал ему, кто есть я.

Теперь герцог, раздраженный, сел.

— Но это тайна, о которой мы договорились никогда не говорить. Во всяком случае, между Уаттом и мной существует старая вражда.

При Боссуорте Говарды и Уатты сражались по разные стороны. Отец герцога поддерживал Ричарда III, а дед Говарда пал в сражении; бесчестье и Тауэр получили за это в награду Говарды, и только благодаря выдающимся способностям отца Томаса как администратора он смог завоевать себе свободу и вернуть прежнее великолепие своей семье. Сэр же Генри Уатт, с другой стороны, был заключен в тюрьму за то, что выступал претендентом Ричарда III. И старые дела до сих пор напоминали о себе.

— Отец, на этот раз правда должна быть открыта. Уолси нет, и ты, после Его Светлости, занимаешь самое высокое положение в королевстве. Сэру Уатту трудно будет противиться тебе.

— Нелегко говорить о своем внебрачном ребенке врагу.

Захарий редко терял самообладание, но теперь он не сдержался. Он повернулся от окна, его глаза стали бешеными от гнева.

— Кровь идолов! Милорд герцог, есть ли у вас чувство меры? Ричард III давно обратился в прах, а вы до сих пор твердите о врагах. И вы, человек, живущий среди других людей, не смеете упомянуть о внебрачном ребенке своей юности? Неужели ваш внук тоже родится вне брака? Где смысл во всем этом?

Он схватил свой плащ и вышел из комнаты, крикнув:

— Я — в Мейдстоун и обращусь со своей просьбой сам. Джейн не должна подвергаться унижению от кого бы то ни было, потому что она хорошая и добрая девушка. До свидания, лорд герцог.

Томас Говард снова откинулся на подушки. Он представил себе, как Захарий выходит из дворца и садится на яхту, сгорбившись от холода. Он так любил своего сына, что мог мысленно представить мрачное выражение на его лице и то, как тот прижимает черные вьющиеся волосы, натягивая на уши эту нелепую шляпу.

— Черт подери! — сказал герцог Норфолк, поднимаясь с кровати. — Если я сейчас сяду на коня, то смогу добраться до Мейдстоуна раньше него. Билл, Билл!.. — Его приближенный слуга, спеша, уже входил в комнату!.. — Приготовь мою самую теплую одежду для верховой езды, да побыстрее. Так случилось, что нам предстоит срочная поездка.

Дороги были тверды от мороза, что отчасти облегчало езду, а холод, казалось, должен был остановить даже разбойников. Впрочем, Норфолк принял меры предосторожности, взяв с собой в качестве эскорта трех вооруженных охранников. Он был президентом Государственного совета Англии и мог стать привлекательной мишенью для разбойников и убийц. Несмотря на его благие намерения и скорую езду, снежный буран так слепил глаза, что не позволил им двигаться вперед, поэтому герцог вынужден был переждать непогоду на постоялом дворе. Говард хотел до темноты добраться до дома Уатта. Вынужденная остановка успокоила его, вернула прежнее равновесие духа. Выходя на улицу, он с оттенком досады заметил, что снег ослабевает, и, бросив тоскливый взгляд на огонь и тепло харчевни, позвал за собой на холод слуг и снова сел в седло.

Но этой задержки было достаточно, чтобы Захарий получил преимущество во времени, потому что он продолжал свой путь, несмотря на буран. Когда сумерки сгустились над Кентом, герцог увидел знакомую фигуру, едущую по направлению к нему от Эллингтонского замка. Невозможно было перепутать эту чуждую условностям одежду, эти безутешно опущенные плечи и печально склоненную голову.

— Захарий! — окликнул он. В темноте он увидел, как сын всматривается, откуда послышался голос.

— Я здесь.

Явно ободренный, Захарий пустил лошадь рысью к тому месту, где остановился Говард со свитой.

— Лорд герцог, — сказал он, целуя руку своего отца. — Я знал, что вы приедете.

— Дедом Морозом на елку, — сухо ответил Томас, стряхивая с себя снег.

Лицо Захария вдруг сморщилось в злой усмешке:

— Нет. Так мне и следует. Приговор соответствовал проступку!

Герцог жестом приказал своей свите отступить за пределы слышимости и потом тихо спросил:

— Что случилось? Уатт указал тебе на дверь?

— Если бы. Он избил меня за то, что я одарил его дочь большим животом.

И только теперь Говард заметил, что молодой человек едва сидит на лошади, а кровь течет из раны на голове. Настала очередь герцога потерять самообладание.

— Боже! — заорал он. — Я засажу этого ублюдка в Тауэр по любому сфабрикованному обвинению. Он ответит за это. Клянусь Богом, он ответит!

Он сорвался с места, послав лошадь в галоп, прокричав слугам отвезти Захария на ближайший постоялый двор и позаботиться о нем.

Эллингтонский замок был всего в трех милях, однако он добрался туда, когда стало совсем темно. Подъемный мост уже был поднят на ночь, и герцог, полный нетерпения от гнева и вспотевший, несмотря на дикий холод, встал в стременах и закричал:

— Именем короля Англии, откройте. Опустите мост, вы меня слышите? — В окне появилось испуганное лицо стражника, который крикнул:

— Кто там?

— Герцог Норфолк, лорд-президент Государственного совета Англии. С ужасным грохотом мост опустился, лошадь Томаса Говарда зацокала копытами по мосту, и они оказались во дворе.

— Где сэр Генри Уатт? — надменно спросил он.

— Он обедает, сэр, и его нельзя беспокоить.

— Ах, «его нельзя беспокоить?!» — передразнил Говард. — Передайте ему, что герцог Норфолк находится здесь и требует принять его немедленно.

При этом он широкими шагами вошел в замок вслед за суетящимися, перепуганными слугами.

Сэр Генри, когда герцог нашел его, сидел в одиночестве за обеденным столом в одной из небольших комнат Эллингтона. Не снизойдя даже до формальных приветствий, герцог без промедления сел напротив него и сказал:

— Как вы смели ударить моего сына, сэр? Как вы смели? Его королевская Светлость услышит об этом, я могу обещать вам.

— Ваш сын, милорд? — повторил Уатт, приподнимаясь.

— Да, мой сын, сэр, — ответил Говард, толкнув его снова на стул.

— Вы имеете в виду этого оборванца, что был у меня часом раньше? Эту тварь, лишившую мою дочь девственности? В самом деле, Его Светлость узнает об этом.

— Послушайте, — сказал герцог, схватив Уатта за ворот, — вашей проклятой дочери предлагают выйти замуж за Говарда. Вы должны считать это за честь. Мелкопоместный рыцарь породнится с самым могущественным семейством Англии. Да услышит Господь, вам очень повезло иметь такую партию для вашей жалкой девчонки.