— Сын мой? — Голос монаха выдавал его волнение.

Это был важный момент. Королева Англии — ее величество Анна Болейн, — которая вывела римскую английскую церковь из-под власти римского папы, должна умереть по обвинению в измене мужу с пятью молодыми людьми, один из которых — ее собственный брат. И вот перед исповедником один из подозреваемых, утверждающий в своей предсмертной исповеди, что он не виновен. Отец Доминик затрепетал от подобной ответственности. Затем он подумал о своих четырех духовных братьях, допущенных в эту же ночь в скорбный и окутанный туманом Тауэр. Все пятеро пришли сюда с одной целью — подготовить узников к смертной казни на плахе. Только милостью короля Генриха VIII приговоренные избавлены от унижений и мук четвертования и повешения. Монахам же надлежало сделать так, чтобы Всевышний принял жертву очищенной от греха. Но теперь такой неожиданный поворот — сэр Фрэнсис Вестон отрицает предъявленное ему обвинение. Может быть, и остальные священники слышат сейчас подобное?

Трепещущий отец Доминик настаивал:

— Сын мой, сэр Фрэнсис, я должен повторить свой вопрос. Ты повинен в измене?

— Да, святой отец.

— Сэр, это было с королевой?

— Я только что сказал, что нет. — Наступила полнейшая тишина, и священник решил, что ему лучше помолчать.

— В моей жизни была еще одна женщина, святой отец, — Мадж, госпожа Шелтон. Это произошло, когда моя жена ждала ребенка и не допускала меня в постель. Я не любил эту потаскушку — простите меня, святой отец, но слишком неодолимым было мое желание. Как слуге Божьему, вам этого не понять.

«О, конечно, как я могу это понять! — подумал священник. — Значит, он считает, что свои страстные желания нормальному мужчине подавить легко. Воздержание ничуть не легче оттого, что нас призвал Господь!»

Но вслух он произнес:

— Сэр Фрэнсис, вы раскаиваетесь, поэтому Господь простит вас. Вы искренне сожалеете о своем грехе?

— Да. Я любил Анну… Розу… Анну. Я люблю ее и буду любить вечно, даже после смерти.

Взглянув из окошка на черную Темзу, Фрэнсис задержал взгляд на одиноком свете факела в лодке, возвращавшейся домой в столь поздний час. Он вспомнил первую встречу с Розой Пиккеринг — его отец был опекуном девушки; вспомнил первый взгляд на него прекрасных васильковых глаз и то, какую сладкую радость испытал он при этом. С тех пор он больше ни в кого не влюблялся. Анна-Роза стала его любовью, невестой, матерью его сына.

Но священник ухватился за соломинку.

— Анну, сын мой? — насторожился он.

— Да, Анну, святой отец. Анну Вестон, а не Анну Болейн.

Узник сразу же пожалел о своем резком тоне. Старик старался изо всех сил. В его обязанности входило знать все, чтобы даровать истинное прощение. Здесь не будет предательств. С издевательским судом, где одним из судей был родной отец королевы Томас Болейн, граф Уитширский, покончено. Фрэнсис подошел к священнику и смиренно опустился перед ним на колени.

— Святой отец, вас интересует, любил ли я Ее Величество?

— Да, да, сын мой.

— Да, святой отец. — Старик глубоко вздохнул. — Но не плотской любовью. Я никогда не любил ее так, как свою жену. Понимаете, святой отец, невозможно быть ее другом и не любить ее.

Как объяснить набожному человеку действие взгляда этих раскосых черных глаз; губ, изогнутых в улыбке; возбуждение от бросающего в дрожь приглушенного, ласкающего слух голоса, когда она пела или говорила. И так же, как раньше, он вспомнил первый взгляд Анны-Розы Пиккеринг, сейчас Фрэнсис подумал о первой встрече с Анной Болейн. Стоял март, и ветер трепал свободно распущенные черные волосы, когда она, как лесная нимфа, бежала по поляне среди нарциссов. Тогда-то он и попал под ее чары.

— Вы противоречите себе, сын мой. Вы говорили, что любили обеих: и вашу жену, и королеву.

— Но по-разному, святой отец. Свою жену, Анну, я любил как любящий муж. Королевой же я только восхищался. Она не была похожа ни на одну женщину в мире.

Отец Доминик подумал: «Наверное, она действительно ведьма. Король клянется в этом»

Тогда он решил, что должен постараться взглянуть на нее, пока эта, последняя, ночь не кончится.

— Значит, к Ее Светлости ваша совесть чиста?

— Абсолютно.

Священник попросил поднести свечу, чтобы разглядеть строки Евангелия и соблюсти обряд исповедания, и приступил к отпущению грехов. К трем часам утра Фрэнсис закончил откровенный рассказ о своей жизни. Отец Доминик простил ему все прегрешения во имя Отца и Сына и Святого Духа. Все было кончено — Фрэнсис был готов к смерти.

— Вы будете присутствовать там завтра?

— Сегодня, сын мой. Уже давно за полночь.

— Вы будете там? — повторил вопрос Фрэнсис. Отец Доминик колебался. Как сказать молодому человеку, что он не переносит смертные казни, что однажды при виде этого кошмара он упал на землю и его начало тошнить. Единственный раз он испытал такой позор, и его больше никогда не просили присутствовать при казнях.

— Э… возможно. Но я уверен, что архиепископ там будет.

— Я буду надеяться увидеть вас, святой отец. Он опустился на колени и поцеловал руку священника. — Благослови тебя Господь, мой бедный мальчик. Слова непроизвольно сорвались у него с языка прежде, чем он понял, что не должен был так говорить. Фрэнсис покачал головой.

— Это была напрасно растраченная жизнь, — повторил он.

— Вы дали жизнь сыну, сэр Фрэнсис. Подумайте о нем.

Священник уже был в дверях.

— Какое сегодня число? В этом ужасном месте теряешь счет времени.

— 17 мая, сын мой.

— До свидания, святой отец.

— До свидания, сэр Фрэнсис.

Теперь ему оставалось только составить завещание. Он сел за грубо сколоченный стол, взял перо и при тусклом свете свечи написал:

«Отец, мать и жена! Ради спасения моей души покорно прошу вас оплатить мои счета и простить за все неприятности, причиненные вам. И особенно моей жене…»

Анна-Роза, — всегда безумно ревновавшая к своей тезке — королеве. Как он мог объяснить, что одна была для него неприкосновенной богиней, а другая — девушкой, которую ему хотелось обнимать, делить с ней супружеское ложе? В любом случае сейчас уже поздно. Слишком поздно для всего, кроме этого жалкого перечня расточительного шутовства.

«Долг сапожнику — 46 фунтов стерлингов. Долг Бриджесу, моему портному, — 26 фунтов. Долг бедной женщине на теннисном корте за мячи — не знаю точно сколько…»

О Господи, каким жалким идиотом он был! Ничтожный придворный, пытавшийся придать себе показной блеск, не заметивший за играми, как его затянул этот ужасный водоворот.

«Долг Марку Сметону, — 73 фунта 6 шиллингов 7 пенсов».

Ну, ладно, это — единственный долг, который отцу платить не придется. Бедный простолюдин Марк умрет тоже сегодня. Музыкант королевы — сын плотника, — он многого достиг своим умением петь, играть и сочинять музыку. Как человека низкого происхождения, его подвергли пытке, и он запел по-другому. Он признался в любовной связи с королевой и обрек их всех на гибель. Фрэнсис мрачно подумал, сколько же его пытали, прежде чем он выкрикнул: «Да, да, да!»

Луч света упал на пол. Наступил рассвет, и, подойдя к оконцу, Фрэнсис убедился, что день будет чудесный. Теперь ему надо торопиться. Он закончил свое волеизъявление, когда уже вовсю запели птицы.

«Долг Его Величеству королю — 46 фунтов, проигранных ему в кости. 6 фунтов 3 шиллинга выиграны у короля в империал». Слишком много подобных доходов. Фрэнсис припомнил разговор с отцом, Ричардом.

— Фрэнсис, ты слишком часто выигрываешь. Это неумно, когда имеешь дело с человеком такого темперамента, как у короля.

Насколько прозорлив оказался сэр Ричард. Если бы Фрэнсис намеренно проиграл несколько больше, то, может быть, сейчас и не был бы приговорен к смертной казни?

«Итак, в конце концов все сводится к «если бы да кабы», — подумал Фрэнсис.

С каждой минутой становилось светлее. Он поднес перо к бумаге и написал последнее предложение: «Прошу, во имя Господа простить меня и молиться за меня, так как верю, что ваши молитвы пойдут мне во благо. Благослови Господь мое дитя и меня».

Он задумался на мгновение, а затем исправил слово «дитя» на «дети». Они с женой так страстно предавались любви перед расставанием — как теперь оказалось, навечным, — что, вполне возможно, зачали еще одного ребенка, неведомого пока никому, сокрытого еще в утробе матери.

«Написано мною — великим грешником Господним — Фрэнсисом Вестоном».

Он адресовал свою последнюю волю сэру Ричарду Вестону в поместье Саттон близ Гилдфорда, а затем встал и снова подошел к окну. Темза искрилась под лучами солнца. Он так и стоял, пока не услышал, как отворился засов его камеры. Сэр Уильям Кингстон — лейтенант Тауэра — появился в дверях.

— Идемте, сэр Фрэнсис, — только и произнес он.

«Как просто, — подумал Фрэнсис. — «Идемте!» Как легко. Идемте к вашей смерти — вот, что он говорит, и это обыденно слетает у него с языка, как приглашение на обед».

За спиной лейтенанта он увидел лица старых друзей — сэра Генри Норриса и Уильяма Бреретона, а также Марка Сметона, с обеих сторон поддерживаемого солдатами. Музыкант королевы выглядел совершенно сломленным — голова безвольно поникла, подбородок отвис, он неуклюже волочил ноги — пытками его превратили в идиота. Фрэнсис присоединился к собратьям, осужденным на смертную казнь. Они тронулись в путь, по дороге зайдя за последним из них. Джордж, виконт Рочфорд, брат Анны Болейн, до конца держался надменно и, развалясь, сидел в своей камере.

Четверо мужчин обменялись взглядами — Марк Сметон утратил всякие человеческие чувства — и каждый знал, о чем думают остальные. В течение всего судебного разбирательства они понимали в глубине души, а теперь удостоверились окончательно, что их приносят в жертву чудовищному эгоизму Генриха VIII. Анна Болейн лишилась любви короля, потому что не смогла родить ему сына. Белокожая блондинка Джейн Сеймур ждала своего восхождения на престол, и надо было избавиться от стоявших на пути.