Войдя, он рухнул в кресло и рявкнул, чтобы Джоан стянула с него сапоги.

— Как я понимаю, беседа с кардиналом прошла нелегко?

— Нет, — к ее удивлению ответил Ричард. — Нет, она была нетрудной. По правде говоря, я думаю, он счел, что оказывает мне большую услугу.

— Тогда почему ты такой мрачный?

— Он назначил меня государственным казначеем в Кале.

— Боже милостивый, только не это!

Она села так же резко, как и он.

Французский город и прилегающие к нему земли до сих пор принадлежали Англии, так же, как и острова в проливе Ла-Манш, и стать там государственным казначеем действительно было почетно, но сейчас, когда только что закончено строительство поместья Саттон! Получалось, что сэр Ричард построил свой замок только для того, чтобы его лишили права жить в нем. Анна чуть не расплакалась.

— Когда тебе надо ехать?

— Через два месяца — когда мы обоснуемся в поместье Саттон.

— Обоснуемся, — с горечью произнесла Анна. — Не успеешь вселиться, как тебе надо будет уезжать.

— Но я буду приезжать каждый месяц.

— Не слишком-то большое утешение.

— Дорогая, ты могла бы поехать со мной.

— И оставить поместье Саттон под присмотром слуг? Ричард, ты же знаешь, что это невозможно.

Но в первый вечер пребывания в новом доме их мысли были развлечены появлением, спустя четыре года, бродячего артиста Жиля Гилдфорда. Он той же медленной и тяжелой походкой вошел под арку Привратной башни, неся на спине весь свой нехитрый скарб. Сэр Ричард, находясь в крайне благожелательном расположении духа, сначала послал его на кухню подкрепиться, а после ужина предложил развлекать их.

Итак, поужинав семьей в Большом зале, где Ричард восседал на месте хозяина за высоким столом, более счастливый, чем когда-либо, испытывая радость и удовлетворение от обладания и переселения в поместье Саттон, они направились в Длинную галерею. Здесь Анна приказала зажечь все свечи и затопить все четыре камина, чтобы приветствовать хозяина поместья в первый вечер пребывания его с домочадцами в новом доме.

Когда зрители приготовились к увеселению, Жиль высоко подпрыгнул и прошелся по всей огромной длине галереи «колесом» и кувырками через голову, удивив даже самого себя. Затем, покачивая головой, чтобы звенели бубенчики на колпаке, и помахивая шутовским жезлом, на конце которого была вырезана маленькая усмехающаяся головка — юмористическая копия лица самого Жиля, он запел громким, мелодичным голосом. Звуки песни «Времяпровождение в хорошей компании» — слова и музыку которой написал сам король — гулким эхом отдавались в огромном пространстве галереи. Затем последовали шутки, а в конце он спел еще одну песню и продемонстрировал свое акробатическое искусство.

Уставший, он опустился на одно колено перед хозяином, и по лицу у него струился пот.

— Славно сработано, Жиль!

В праздничной атмосфере сэр Ричард забыл о своем первоначальном неприятном впечатлении об актере. Он сидел, откинувшись на спинку стула, оглядываясь вокруг. Все здесь принадлежало ему. Он заработал это своим старанием, своим трудом, а его дети были просто частью его самого. И, в конце концов, должность государственного казначея в Кале почти приравнивается к пэрству.

— Я доставил вам удовольствие милорд? — спросил Жиль.

— Настолько, что у меня насчет тебя явилась одна идея.

Жиль встал, но сэр Ричард указал ему на стул, а слуга налил актеру бокал вина. Тот залпом выпил его, как будто это был эль.

— И какая идея, господин? — На лице у него появилась легкая тревога. Он находился в своем обычном безденежном состоянии и не хотел чтобы ему вместо денег преподнесли какой-нибудь подарок. В противном случае это бы означало, что ему придется терять время на продажу подарка за приличную цену, в то время как желудок будет стонать, требуя пищи.

— Не хмурься, парень…

Жиль покорно сменил тревожное выражение лица на жизнерадостное, сделав это так по-идиотски нарочито, что Фрэнсис и Кэтрин начали безудержно хохотать.

— …Поскольку то, что я хочу предложить, как мне кажется, наверняка обрадует тебя.

Устремив вожделенный взгляд, Жиль произнес:

— Ну да?

Даже сэр Ричард начинал замечать смешную сторону происходившего. Бедный Жиль сидел на кончике стула с маской не испытываемой им радости на лице, отвечал с окаменелым лицом, боясь испортить напущенную на себя гримасу.

— Я предлагаю тебе стать моим шутом. Навсегда. Ты будешь получать жалование; есть сколько захочешь; и тебе предоставят койку в спальне для слуг. Ну, что ты на это скажешь?

К великому удивлению сэра Ричарда, Жиль не расплылся в улыбке, совсем наоборот. Усмешка вовсе исчезла с его лица. Весьма раздосадованный Ричард — не привыкший предлагать место в своем доме и при этом натыкаться на столь явное отсутствие энтузиазма — спросил:

— Тебя это не устраивает?

— О, нет, милорд. Дело вовсе не в этом, — пробормотал Жиль. — Я просто ошеломлен. Да, да, вот именно, ошеломлен. Действительно, лишился дара речи. Да, я потерял дар речи.

Про себя он подумал: «О Боже, после всех несчастий мысль о том, чтобы найти какое-нибудь постоянное пристанище, мучила меня все последние шесть месяцев. Я становлюсь слишком старым для бродячей жизни, хотя еще могу кувыркаться и шутить с лучшими из их среды. Но это! Жить на проклятой земле!»

Он понимал, что от него ждут ответа. Его мозг лихорадочно работал. Защитит ли его цыганская кровь? Будет ли с ним все в порядке, если он станет носить карбункул, освященный мудрой женщиной, живущей возле священных пещер Стоунхенджа? Была ли услышана «невидимыми людьми» его мольба защитить леди Вестон? Он знал, что с помощью определенных заклинаний можно отвести злой рок. О Господи, стоит ли ему так рисковать в обмен на завидное положение шута сэра Ричарда Вестона?

Но слова леди Вестон заставили его принять решение.

— Решайтесь, Жиль. Если вы станете нашим шутом, то сможете продемонстрировать свое искусство Его Светлости королю, так как он приедет в ноябре в поместье Саттон, чтобы присутствовать на свадьбе Маргарет. И вам представится возможность вступить в соперничество с Уиллом Сомерсом.

Уилл Сомерс! Это имя в качестве соперника звучало завораживающе. Новый шут короля, объявившийся только в этом году, но успевший завоевать громкую известность. Его находчивость и остроумие уже принесли ему славу самого умного человека в стране. Ему, простаку Жилю, предоставят возможность сразиться с таким гигантом и выступить перед королем. Стоит выучить несколько новых песен. Его Светлость любит хорошие мелодии.

— Мой дар речи вернулся, милорд, — твердо произнес Жиль. — Благодарю вас. Это — большая честь: служить вам и вашей госпоже.


Настал день свадьбы Маргарет и Уолтера, и было устроено грандиозное торжество. На возвышении в Большом зале установили высокий стол, под которым в подножие короля расстелили великолепный красный ковер. Его изготовили в Турции и привезли в Англию на собственном торговом судне сэра Ричарда, и, по мнению Анны Вестон, это был самый изысканный ковер, который она видела когда-либо в жизни. Ниже поставили еще один огромный стол для придворных, тоже на ковер, но не столь красивый.

Зал был богато украшен гирляндами, цветами и зеленью, насколько только мог позволить ноябрьский сад. В стелющиеся ветки были искусно вплетены зимние розы в сочетании с ранними ягодами падуба. Анне хотелось добиться как можно более блистательного эффекта в честь Генриха и Екатерины, а также — жениха и невесты. Музыканты — в великолепных темно-красных камзолах с расшитыми золотом рукавами, — устроившиеся на двух оркестровых галереях над залом, почти непрестанно наигрывали самые задорные мелодии.

В камине королевы — как теперь его называло семейство из-за лепного герба Екатерины над ним — ярко полыхал огонь, испуская сильный жар и свет, а сотни горящих свечей отражались в искрящихся гранях бокалов и винных бутылей со сплюснутыми боками и казались почти такими же живыми и сверкающими, как и сама украшенная бриллиантами блистательная ассамблея.

Перед королем — по одну сторону от которого сидела Екатерина, а по другую Анна Вестон — стояло сооружение из застывшего сахара в виде галлеона, стеньги которого напоминали изящную паутину, а парус — искрящийся иней. По другую руку от королевы сидел Уолтер Деннис с невестой. Он собственными руками сплел венок для Маргарет, а накануне составил букетики цветов, которые сейчас лежали перед всеми важными приглашенными дамами.

За стоявшим еще ниже столом сидел Фрэнсис между своей сестрой Кэтрин и Энн Пиккеринг — девушкой, с которой он не встречался с детства, но на которой, как объявил ему отец, ему в один прекрасный день предстоит жениться.

Услышав об этом несколько дней назад, до ее прибытия, юноша заявил:

— Я уверен, что она безобразна.

— Я не потерплю от тебя никаких дерзостей, Фрэнсис, — веско сказал ему в ответ сэр Ричард. — Она — сирота, и я — ее опекун, а к тому же она — одна из самых богатых наследниц в Кумберленде. Будь вежлив, слышишь?

Итак, на следующий день после прибытия короля, Фрэнсис стоял в Большом зале, прислушиваясь к шуму приближающегося эскорта кумберлендской наследницы, чувствуя глухие удары сердца. Внезапно центральная входная дверь распахнулась, и в нее впорхнула маленькая фигурка. Он потупил взор, украдкой вытер о камзол повлажневшие ладони и поклонился. Фигурка присела перед ним в реверансе, а затем сделала то, на что мог осмелиться только человек, воспитывавшийся вдали от двора. Она подняла взгляд и уставилась ему прямо в глаза.

Фрэнсис посмотрел и тут же безумно влюбился. Копна непослушных рыжих кудряшек, которые ни за что не хотели прятаться под головным убором и беспорядочно овивали нежный овал лица, которое украшал изумительный веснушчатый носик. Но именно ее глаза захватили Фрэнсиса в плен и держали до конца его жизни: синие, как полевые васильки, широко раскрытые, с завораживающими мерцающими в глубине огоньками, перед которыми просто никто не мог устоять.