Герцога пронзил такой леденящий ужас, словно он вдруг увидел свой собственный труп. В памяти всплыли слова Олбэни: «Ваша жизнь здесь не стоит и грота». Грота? Его жизнь Дугласы оценили ниже пенса. В том, что Гуго убит по ошибке, Бэкингем уже не сомневался. Он вспомнил изумленного воина Дугласов на лестнице, его нелепый вопрос о шляпе. Проклятая шляпа! Гуго так не терпелось пощеголять в ней сегодня…

Бог весть почему, Генри захотелось снять с него этот злополучный убор. Однако он не смог этого сделать. Он потянул с силой, но скомканный тюрбан не поддавался, тело юноши наклонилось вперед, словно не желая расставаться со шляпой. Внезапно в ворохе парчовых складок и рассыпающихся алмазных нитей пальцы герцога нащупали на темени мертвеца нечто твердое и холодное. Пытаясь понять, что бы это могло быть, он пошарил еще – и волна дурноты едва не свалила его с ног. Это были шляпки гвоздей, огромных кованых латунных гвоздей.

Генри отпрянул так резко, что едва не опрокинул жаровню. Его била дрожь, и несколько минут он не мог опомниться. Придя в себя, герцог кинулся к ларю и стал торопливо одеваться. Боль в руке немного отрезвила его. В нем поднималась неукротимая ярость. Как они посмели, эти немытые варвары! Теперь он уже не думал о себе, перед ним стоял юный Гуго, стройный юноша из Уэльса, единственный отпрыск рода Дредвердов, которого он увез из родового гнезда, сделал своим оруженосцем и полюбил за веселый и незлобивый нрав. Как сможет он вернуться в Уэльс, как сможет поведать леди Дредверд о том, какой мучительной смертью погиб ее мальчик?!

Он вдруг схватился за меч и, не помня себя, опрометью выскочил из покоев.

– Эй, Дугласы, шелудивые псы! – заревел он вне себя от бешенства. – Я здесь, я все еще жив! И я еще отведаю вашей крови!

Оба шотландских горца, стоявших на страже, изумленно взглянули на него, но, обнаружив, что в руках герцога оружие, тоже обнажили свои клинки и кинулись следом за англичанином.

Герцог несся как безумный, пока нос к носу не столкнулся с людьми Дугласа. Он тотчас узнал их по вышитому на плече гербу, к тому же лица некоторых из них уже успели ему примелькаться. В эту минуту Генри был в таком состоянии, что уже не думал об осторожности.

– Что, жалкие душонки? Вы тоже считаете себя Дугласами? Но вы всего лишь ничтожные шакалы, гилли[46], нацепившие на плечо знак Пылающего сердца[47]. Вы убили мальчишку, как грязные палачи, и должны носить не герб своего хозяина, а кожаные передники живодеров!

Место, где они столкнулись, оказалось площадкой на пересечении коридоров, и, когда Бэкингем замахнулся мечом, Дугласы, отступив, мгновенно выхватили свое оружие. Бэкингем с хохотом обернул плащ вокруг левой руки, чтобы защититься от ударов, а правой, забыв о ране, перехватил меч. Он видел, что вокруг слишком много клинков, чтобы выжить, но, как всегда в минуту опасности, был полон зловещего веселья.

И тут один из сопровождавших его горцев издал пронзительный клич Мак-Кэев. Второй подхватил, и оба, продолжая неистово вопить, ринулись на людей Дугласа.

Они стояли втроем, спинами к стене, и яростно отбивались при чадном свете факела. Лязг мечей в пустынных переходах казался оглушительным. Бэкингема ранили в ногу, и он, смеясь, воскликнул, что ниже пояса наносит удары лишь трус, и сейчас же поразил в горло своего противника. Оба горца бились молча, с упорством защищая того, кого вверил им глава их клана.

Но вскоре до Бэкингема донеслись крики, шум и дикие завывания, к которым тотчас присоединились и оба его сотоварища. Отовсюду несся боевой клич Мак-Кэев, по коридорам спешили длинногривые горцы в своих килтах и черно-красных клетчатых пледах. От их воплей закладывало уши. Однако этот воинственный зов разбудил и их исконных врагов – Мак-Ферсонов и Мак-Интошей. И хотя люди Дугласа вынуждены были отступить под натиском Мак-Кэев, взявших под свое покровительство англичанина, они вновь воспрянули духом, когда в переходах замаячили зеленые и светло-серые пледы.

Подоспевшие Мак-Интоши сразу же приняли сторону Дугласов. Люди Родрика Мак-Кэя неожиданно оказались в меньшинстве. Показавшиеся было королевские гвардейцы уже ничего не могли поделать, и на их крики, призывающие к миру и порядку, никто не обращал внимания.

У Генри Стаффорда открылась и кровоточила рана на руке, и он сильно хромал. Но тем не менее, перехватив меч в левую руку, он сражался из последних сил, выискивая среди пестрых пледов плащи с гербом Дугласов на плече. И, когда кто-то потащил его в боковой проход, он едва не набросился на этого человека с мечом. Впрочем, герцог Олбэни охладил его пыл коротким ударом в челюсть, но еще несколько минут ему пришлось трясти Бэкингема, пока Генри не начал соображать что к чему. Он увидел себя сидящим на лестнице в какой-то тесной башенке, а снизу и слева слышались грозные выкрики и лязг сшибающихся мечей.

– Ты сию же минуту уберешься из Линлитгоу, Генри! – грозно произнес Олбэни. – Клянусь святым Эндрью, мне осточертела роль твоего ангела-хранителя. Чего ради, если ты сам все время стремишься отправиться в преисподнюю?

– Какого дьявола, Стюарт! – рванулся англичанин. – Мак-Кэи встали на мою защиту, и я не брошу их! Я сейчас же кликну своих людей, и мы постоим за славного Родрика и его парней.

– Генри, твои люди перебиты Дугласами все до единого. Твой Бан… Бан… тьфу, твой оруженосец только что доложил мне об этом. Сейчас он ожидает тебя в конюшне с оседланными лошадьми, проводником и охранной грамотой. И, если ты не прочь когда-нибудь еще поохотиться в английских лесах, тебе следует быть благоразумнее.

Бэкингем с трудом поднялся.

– Но я не могу, Александр. Я готов скорее умереть, чем оставить Мак-Кэев на произвол судьбы.

– Силы небесные! Где видано, чтобы англичанин торопился сложить голову за шотландцев? И это говорит потомок Плантагенетов! Уезжай, Генри Стаффорд. Этим гэльцам не привыкать сражаться. И если они не истребят друг друга, то скоро разойдутся. Знаешь их поговорку: «Cogan na schie!»[48]. Так и случится, ибо в замке Линлитгоу им сражаться не так вольготно, как среди скал или на Терновом Болоте.

Вам же, сэр «Вспоминай-меня-часто», Яков Стюарт никогда не забудет того, что вы учинили в Рождественскую ночь в его замке. Как он радовался, что наконец удалось примирить эти кланы! И Господь свидетель, если вы не покинете Линлитгоу или вас не прикончат Дугласы, то король позаботится о том, чтобы следующую ночь вы провели в Толбутской тюрьме, будь вы хоть трижды посол и четырежды англичанин.

Обычно спокойный, Олбэни сейчас пребывал в ярости. Лицо его искажала судорога, оттопыренные уши вздрагивали. Подумать только, он столько сил потратил, чтобы приручить безмозглого Стаффорда, а теперь из-за безрассудства этого молодца все готово рухнуть! Поэтому он лишь хмуро кивнул, когда Бэкингем наконец смирился и искренне пожал ему руку, благодаря за хлопоты.

Вслед за этим Олбэни провел его через боковой ход к лестнице, ведущей во внутренний двор, и выругался вслед, глядя, как англичанин, прихрамывая и насвистывая, заковылял вниз по ступеням.

«А еще говорят, что самые легкомысленные люди на свете – французы! Видит Господь, они просто не знают Стаффордов из Уэльса. По крайней мере, этого Стаффорда».

Он еще постоял у бойницы, вслушиваясь в завывание ветра, пока не уловил сквозь шум непогоды лязг цепей и глухой гром опускаемого моста. Сегодня у привратников беспокойная ночь – до полночи Дугласы мотались туда-сюда, теперь уезжает английский посол. Дай-то Бог, чтобы они не разглядели, кто это, иначе те же Дугласы скоро опомнятся и начнут травлю зверя.

Новый порыв ветра ударил в оснеженный проем, и Олбэни до самых ушей поднял меховое оплечье камзола. И только сейчас разглядел, что на дворе уже вовсе не такой непроницаемый мрак. Рождественская ночь заканчивалась.

7

То, что дорога будет тяжелой, Генри понял, едва выйдя во двор: приходилось брести, утопая по колено в снегу и кланяясь под дикими порывами ветра. Он даже вздохнул облегченно, когда перед ним открылись двери конюшни и шибануло кисловато-теплым запахом. Отряхивая снег, герцог вступил под ее сводчатый портал и плотно закрыл за собой дверь. Откуда-то возник Ральф Баннастер.

– Святые угодники! Милорд, я уже не надеялся увидеть вас живым! Конюхи сказали, что Дугласы ни за что не выпустят вас. И я… Ох, милорд! Видели бы вы то, что довелось увидеть мне. Все наши ребята изрублены, и там столько крови, что под ногами хлюпает!

По круглому лоснящемуся лицу оруженосца текли слезы.

– Я видел кое-что похуже, – мрачно буркнул герцог и, прихрамывая, направился в глубь конюшни.

– О, сэр Генри, ваша нога… Ее следует немедленно перевязать.

В это время к ним приблизился закутанный в плащ шотландец и возразил, что сейчас некогда этим заниматься, и чем скорее они покинут замок, тем больше надежды, что они спасутся. С этими словами он протянул герцогу охранную грамоту. Генри понял, что это и есть обещанный проводник, и послушно последовал за ним. Однако через миг он уже разразился ругательствами:

– Дьявол, и еще раз дьявол! Это не моя лошадь! Ральф, что здесь происходит?

Ральф развел руками и указал на проводника. Тот пояснил:

– Герцог Олбэни велел предоставить вам именно этих лошадей. Ваши испанские кони долго не выдержат в этакую вьюгу, да еще по бездорожью. Маленькие геллоуэйские лошадки лучше годятся для такого пути, а герцог Олбэни обещал вернуть вам ваших лошадей, едва только представится возможность.

Генри не очень в это поверил. Олбэни давно зарился на его рыжего испанского жеребца, однако герцог не стал спорить, а покорно взгромоздился на бурую косматую лошаденку. Раненая нога болела, и при каждом движении из раны выступала кровь. К тому же кровила и рана на руке. Бэкингему было не до того, чтобы прикидывать, как нелепо выглядит его рослая фигура на кургузой лошадке.

Под косыми струями снега, завивающимися в жгуты, они пересекли двор и, предъявив грамоту, приказали стражникам пропустить их за ворота. Здесь дорога сразу пошла под уклон. В стороне мелькнула кипящая вода озера, и герцогу, кутающемуся в плащ, показалось невероятным, что оно до сих пор не замерзло.