Но Ричард продолжал стоять на своем, пока их отношения с королем не стали так натянуты, что ему пришлось уехать на Север Англии, где он был правителем.

Король долго пребывал в мучительном недоумении. Он чтил младшего брата, но эти рыцарские речи, эта пустая болтовня о чести Англии! Тем не менее он пропустил мимо ушей язвительные слова Кларенса о том, что Ричард повел себя так исключительно для того, чтобы добиться популярности у толпы.

Однако Джордж на этот раз оказался прав. Глостер еще во Франции оценил, какое впечатление произведет в Англии финал военной кампании Эдуарда. И, когда все королевство принялось выражать свое неудовольствие Эдуардом Йорком, которого, как мальчишку, обвел вокруг пальца француз, имя Ричарда – единственного, кто осмелился указать королю на эту ошибку, – не сходило с уст.

Популярности герцога Глостера способствовала и политика, которую он вел на севере королевства. Этот дикий край, где сильны были ланкастерские традиции, а лорды Пограничья вообще не желали признавать ничьей власти, неожиданно почувствовал, что им управляют – и управляют опытной рукой. Герцог не щадил непокорных, но и не скупился на милости для тех, кто впрягался в его упряжку.

Впрочем, вскоре ему пришлось столкнуться с человеком не менее незаурядным, чем он сам, могущественным и признанным вождем Северной Англии. Это был Генри Перси, четвертый граф Нортумберленд. До Ричарда Глостера он оставался единственным, кто мог водворить порядок на Севере, и король Эдуард был вынужден идти на многие уступки, только бы он оберегал мир и покой в этих краях, контролируя вечно неспокойную англо-шотландскую границу. Однако с той поры, как Ричард стал наместником Севера, между Перси и Глостером разгорелась подспудная борьба за первенство в этом краю.

Гордый Перси по требованию короля вынужден был принести присягу верности Ричарду Глостеру, признав этого хромого калеку своим сеньором. Но это вовсе не означало, что он готов был беспрекословно повиноваться. Глостер очень скоро понял, какого сильного врага он приобрел в лице этого северного Перси. Оба были хитры и честолюбивы, и ни один не желал уступить. На стороне Ричарда были поддержка короля и власть, на стороне графа Нортумберленда – вековая преданность северян дому Перси.

Существовал лишь один вопрос, в котором и Глостер, и Нортумберленд проявляли поразительное единодушие, – их общая неприязнь к шотландцам. Времена на границе были тяжкие, набеги и стычки сменяли друг друга. Еще до начала кампании Эдуарда IV против Франции Людовик заплатил Якову III Шотландскому огромную сумму, чтобы тот вступил в войну с Англией с севера.

Яков Стюарт, человек от природы робкий и с головой ушедший в дрязги с собственными феодалами, деньги с охотой взял, но открытого военного выступления так и не предпринял. Зато он щедрой рукой раздал золото приграничным кланам, дабы они чинили постоянные набеги на южных соседей.

Даже после того, как между Англией и Францией был подписан мир в Пикиньи, французские деньги продолжали делать в Приграничье свое дело. Яков III смотрел сквозь пальцы на события на границе, занятый перестройкой своего замка Стерлинг и проводя все время со своим новым фаворитом архитектором Кохрейном.

В итоге оба североанглийских лорда – и Глостер, и Нортумберленд – пришли к выводу, что необходимо добиться мира с Шотландией и для этого было бы неплохо заключить брачный союз между малолетним наследником Якова III и одной из дочерей Эдуарда. Впервые проявив завидное единодушие, оба прибыли в Лондон, чтобы обсудить этот вопрос с королем. Каждый из них в глубине души жаждал обойти противника, стремясь, чтобы король именно его назначил послом к шотландскому двору. Но Эдуард, вопреки ожиданиям, поручил переговоры иному лицу – человеку, весьма популярному в то время при дворе, но которого король желал под любым благовидным предлогом отослать прочь.

Эта ссылка должна была выглядеть столь почетно, чтобы никто не мог заподозрить, как добивается ее король. Кроме самого ссылаемого, разумеется, ибо человек этот был столь же сообразителен, сколь и дерзок и отважился перейти Эдуарду дорогу именно там, где это не рискнул бы сделать ни один из его приближенных.

Упомянутым лицом был молодой Генри Стаффорд, герцог Бэкингем.

Бэкингем происходил из древнейшего рода и являлся потомком короля Эдуарда III через его сына Томаса Вудстока. Он был пэром Англии и принадлежал к остаткам той старой аристократии, которая почти вся была перебита в годы войны Роз. Его дед и отец погибли, сражаясь за Ланкастеров, а сам он ребенком жил вместе с матерью в глуши Уэльса в замке Брекнок. Ему было двенадцать, когда он осиротел, и Эдуард IV велел доставить его ко двору под свою опеку. Но вскоре Стаффорда пожелала видеть при своей особе королева Элизабет. Мальчик был необыкновенно красив, и королева была очарована причудливой смесью его благородных манер и дикарских выходок. И тем не менее он стал ее пажом, носил ее шлейф, придерживал стремя, когда она садилась в седло, подавал розовую воду для омовения пальцев во время трапез. Она была королевой Англии – он ее мелким слугой, но в его жилах текла кровь Плантагенетов, она же была мелкопоместной леди из Пограничья, возвысившейся исключительно благодаря воле короля. Что думал обо всем этом юный Бэкингем, никто не знал. Он казался благодушным и всем довольным, но всякий раз вскидывался, как жеребенок, если королева пыталась его приласкать.

Первый раз он восстал против ее воли, когда ему исполнилось пятнадцать и она пожелала выдать за него свою младшую сестру Кэтрин. Резвый и полный обаяния мальчик наотрез воспротивился этому браку, хотя сестра королевы и была очаровательной юной девушкой.

– Никогда еще кровь королей Англии не смешивалась с кровью ростовщиков из Ньюкасла! И я скорее умру, чем стану мужем торговки!

Но он не умер, а венчался с Кэтрин Вудвиль. Король Эдуард сам вмешался в это дело, и юный Генри вынужден был смириться. После свадьбы молодых отправили в Уэльс, чтобы вдали от двора они поближе познакомились друг с другом, и очарование юной Вудвиль на фоне зеленых валлийских холмов сломило наконец надменное упрямство Генри Стаффорда.

Там они и оставались в течение нескольких лет, пережив волнения и смуты войны Роз в Брекноке, любимом замке Бэкингема, массивные круглые башни которого отражались в глади паркового озера, а на окрестных холмах желтели россыпи нарциссов. Здесь у молодой четы родился сын Эдуард. Однако, когда король вернулся из похода во Францию и Бэкингем появился при дворе, он не пожелал привезти с собой супругу.

Это было время, когда звезда Бэкингема при дворе восходила. Он был и богат, и знатен, в его родословной не было ни единого пятна, к тому же он был чарующе красив. Как все валлийцы, он был смугл, но эта смуглость тонко гармонировала с тонкими аристократическими чертами его лица. Он был высок и гибок, с малолетства привык управляться с оружием, его волнистые черные волосы, вопреки придворной моде, небрежно падали на лоб и плечи, придавая особое очарование утонченному облику лорда. И особенно хороши были глаза сэра Генри – огромные, как у девушки, прозрачные, удивительного цвета чистой небесной лазури.

При дворе Эдуарда IV Бэкингем вскоре стал одной из наиболее заметных фигур. Не было ни одной дамы, которая бы не заглядывалась на Генри Стаффорда, не вздыхала о нем украдкой. Это бесило короля, который уже начал терять былую привлекательность, располнел, часто хворал. Он по-прежнему предавался излишествам во всем, но теперь, глядя на него, уже трудно было поверить, что когда-то его называли «шесть футов мужской красоты».

Эдуард обрюзг, лицо его отекло и приобрело нездоровый оттенок, а глаза, прежде чистые и дымчато-прозрачные, теперь отливали желтизной и недобро глядели из-под тяжелых век. И при всем этом король по-прежнему без разбора волочился за каждой юбкой, замужней или незамужней, дворянкой или особой низкого звания, добиваясь их расположения если не деньгами, то посулами, но, когда они становились покорны, чаще всего грубо прогонял их.

Исключение составляла лишь Джейн Шор, жена торговца из Чипсайда, которую Эдуард вырвал из семьи и поселил при дворе. После истории с Элизабет Вудвиль это было второе по силе увлечение короля. Джейн Шор мало походила на средневековый идеал красоты, была не златокудрой и высокой, а наоборот – маленькой, черноволосой, с ореховыми глазами олененка и золотисто-смуглой, как у испанки, матовой кожей. И тем не менее чары этой горожанки были таковы, что королева впервые в жизни забеспокоилась и стала ревновать в предчувствии, что эта мистрис Шор со временем может добиться многого.

Однако Джейн была умна. Она знала о своем влиянии на Эдуарда, но никогда не забывала о том, как король вытолкнул ее из своей постели ради неожиданно явившейся Элизабет. Мистрис Шор добивалась влияния при дворе живостью, незлобивым характером, почти детским простодушием. От всего ее облика исходили такое мягкое тепло и чувственность, что вскоре не только король, но и многие лорды поддались ее очарованию, а сын королевы от первого брака маркиз Дорсет ходил за нею следом, как теленок.

Эдуард сначала посмеивался над этим всеобщим помешательством. Он знал, что Джейн принадлежит лишь ему, лишь ему она верна, а что там эта малышка вытворяет с сердцами и душами его приближенных, его беспокоило меньше всего. Однако и он ощутил нешуточное беспокойство, когда ему донесли, что Джейн стала все чаще заглядываться на красавца Бэкингема.

Король недолюбливал молодого герцога – так стареющий, недужный ловелас недолюбливает молодого и полного сил баловня дам. Теперь же Бэкингем начал раздражать его. Королю то и дело доносили: во время празднества Генри Стаффорд несколько раз подряд танцевал с мистрис Шор, затем их видели продолжительно беседующими в нише окна, причем Джеки была весела и оживлена чрезвычайно, и многое тому подобное. Когда же во время охоты в Горнси-парк они вместе отбились от кавалькады и несколько часов пропадали, Эдуард окончательно возненавидел Бэкингема. Однако он ничего не мог с ним поделать. Это был уже не тот мальчишка-сирота, которого он едва ли не за ухо волок к алтарю, это был достойный потомок Плантагенетов, могущественный лорд, который при желании мог в считанные дни поднять весь Уэльс. И король оказался бессилен, ибо никто в Англии не поддержал бы его, посмей он поднять руку на Бэкингема из-за какой-то распутной горожанки.