Симона Вилар - Замок на скале

Когда вечером герцог спустился к трапезе, леди Анна повела себя с ним столь же любезно и кокетливо, как и днем. Барон был непроницаем, но Генри заметил, что в зале многие с интересом следят за происходящим. Однако он уже решил, что не станет сторониться баронессы. Бог весть, какую роль предназначила ему эта провинциальная леди, но он не позволит делать из себя посмешище. Если ему предлагают эту игру, он примет ее условия.

Вечером большинство обитателей замка, как и было заведено, остались в зале: чинили упряжь и седла, резали по дереву, женщины пряли. Филип Майсгрейв сидел с арбалетом на коленях, пытаясь исправить спусковой механизм.

Генри глядел на Анну. В этот день она ничем не занималась, и ее тонкие холеные руки – под стать настоящей принцессе – праздно лежали на резных подлокотниках кресла. На ней было так нравившееся герцогу бархатное платье с меховой опушкой, открывавшее плечи баронессы. Теплые блики пламени золотили нежную кожу молодой женщины, а когда она усмехалась, он видел, как вздрагивает ее грудь, поднятая корсажем. У Генри заломило виски.

Он велел принести лютню. Рука его была на перевязи, но, к счастью, Ральф прекрасно владел этим инструментом. Люди оставили работу, вслушиваясь в бормотание струн. Анна, откинувшись на спинку кресла, улыбалась герцогу своей обворожительной улыбкой.

И тогда Генри Стаффорд запел, как встарь певали трубадуры своим дамам:

Голос герцога дрогнул, и песня оборвалась. Откуда-то неожиданно появился малыш Дэвид и забрался к матери на колени. Бывают задачки и посложнее, но петь даме о пламенной любви, когда у нее на коленях дитя другого… Впрочем, Дэвид так походил на мать и даже одет был в камзольчик из такого же винного бархата… На груди мальчика висела расшитая ладанка, с которой малыш никогда не расставался. Генри вспомнил, как Кэтрин, сердясь, поведала ему, что Дэвиду досталась эта реликвия – частица Креста Господня – только потому, что мать хочет, чтобы она уберегла от напастей будущего хозяина Гнезда Орла.

Баннастер продолжал перебирать струны. Генри снова запел:

В зале повисла тишина, но леди Анна по-прежнему с улыбкой слушала герцога. Внезапно раздался голос Дэвида:

– Это скучная песня, милорд. Спойте-ка лучше ту, что про рыцаря сэра Роланда и его меч Дюрандаль!

Леди Анна была возмущена выходкой сына, но слуги веселились. Баннастер в растерянности опустил руки, а барон, с грохотом швырнув на скамью арбалет, торопливо вышел. Генри видел, каким взглядом проводила мужа леди Анна. В ее глазах застыли любовь и мольба, и эти чувства были столь сильны, что герцог поразился, как баронесса сдержалась и не кинулась вслед за сэром Филипом.

В ту ночь Генри долго не мог уснуть, размышляя над тем, что и дюжина обворожительных улыбок леди Анны не стоит одного того взгляда, каким она глядит на своего супруга.

Анне в эту ночь тоже не спалось. Филип вновь остался ночевать с солдатами, и она усматривала в этом свою вину. Что ж, пусть узнает, что не только он может вызывать восхищение у дам.

Она лежала в одиночестве в огромной холодной постели и глядела в камин, где лишь изредка перебегали голубоватые языки пламени. Прогоревшие поленья потрескивали и оседали с негромким шорохом. За окном царила безмолвная ночь, лишь изредка слышна была перекличка часовых на стенах.

Анне хотелось плакать, но она заставляла себя сдерживаться. Она помнила, как страдала из-за Урсулы Додд, как в Нейуорте жил мальчик, который, как оказалось, был сыном Майсгрейва от какой-то крестьянки, с которой рыцарь вступил в связь еще до первой женитьбы. У Анны с Филипом уже было двое детей, когда этот паренек вдруг заболел и умер, и Филип так горевал о нем, что Анна невольно почувствовала болезненный укус ревности.

А теперь – Мод Перси. То, что сиятельная графиня неравнодушна к ее супругу, Анна заметила давно, да и сам граф словно бы с насмешкой следил за тем, как хлопочет его юная жена вокруг барона Нейуорта. И Анна старалась не отставать от него, подшучивая над любезностями, которыми обменивались ее муж и леди Мод.

Однако в этот раз всякие границы были перейдены. Мод Перси затеяла этот нелепый суд любви только ради того, чтобы ни на шаг не отпускать от себя Филипа. И тогда Анна волей-неволей стала кокетничать с другими гостями, несмотря на то, что ее супруг словно бы и не замечал этого. Порой она все же ловила на себе его внимательный взгляд, и ей нестерпимо хотелось броситься к нему, чтобы сказать, как ей опостылел этот хваленый праздник и больше всего на свете она хочет оказаться дома. Но опять и опять появлялась графиня, опиралась на руку Филипа – и он улыбался ей и становился любезен и учтив.

А потом начался фейерверк. Гости графа поднялись на стены, дабы полюбоваться россыпями цветных огней в небе. Подле Анны оказался изящный и хрупкий Фрэнсис Ловелл. Взяв ее под руку, он без конца твердил:

– Перси постарался на славу, однако вам, миледи, непременно следует побывать в Йорке, чтобы поглядеть на фейерверки, какие устраивают при дворе моего господина герцога Глостера. Вот где подлинное великолепие! Такая очаровательная дама, как вы, и столь прославленный воин, как барон Майсгрейв, будут, несомненно, радушно приняты Его Высочеством.

Анна улыбалась в мех воротника. Уж куда-куда, но к Ричарду Глостеру она до конца своих дней ни ногой! Она оглянулась, отыскивая взглядом мужа. Отблески порохового пламени в небе хорошо освещали собравшихся, но рослой фигуры мужа среди них нигде не было видно. Испытывая острое и тоскливое беспокойство, Анна почти не слушала любезные речи посланца герцога, ее не развлекли и огненные каскады фейерверка, отражавшиеся в водах реки Олн.

Невольно она стала искать среди гостей хозяйку замка, на которой в тот день был непомерно огромный, раздвоенный посередине эннан. Однако Мод Перси также не было. Сам лорд Перси, крепкий, коренастый и уже изрядно подвыпивший, стоя в кругу приезжих, что-то возбужденно говорил и громко смеялся, но его супруга отсутствовала.

Испросив прощения, Анна высвободила свою руку из рук Фрэнсиса Ловелла и, покинув гостей, спустилась со стены в пиршественный зал. Здесь слуги готовили новую перемену блюд, музыканты на хорах вразнобой настраивали свои инструменты, однако все они, как показалось Анне, заметили ее и стали о чем-то перешептываться, поглядывая в ее сторону.

У Анны мучительно билось сердце, пока она шла из покоя в покой. Ей казалось, что даже застывшие изваяниями гвардейцы косятся на нее. Она едва ли не бежала, распахивая одну за другой тяжелые резные створки многочисленных дверей, и внезапно оказалась в длинной галерее со стрельчатыми арочными сводами.

Призрачный свет фейерверка проникал сюда сквозь ряд больших окон, и в этом смутном сиянии она увидела, как ее муж прижимает к себе юную графиню. Дверь отворилась бесшумно, и они не могли видеть застывшую в дверях Анну. Ее дыхание пресеклось. Она видела, как леди Мод оторвала головку от груди барона, ее головной убор откинулся, и теперь графиня стояла, словно подставляя лицо для поцелуя. Филип что-то произнес. Анна не разобрала слов, но больше не в силах была выдержать и, словно обезумев, бросилась назад. Створки дверей сомкнулись глухим громом.

Через какое-то время Филип нашел ее безмолвно сидящей над спящим сыном. Ее слезы уже высохли, и она даже заставила себя улыбнуться мужу, когда он вошел.

– Думаю, нам следует поговорить, – сказал он, глядя сверху вниз на жену.

– О чем?

– Наверху пир в разгаре. Разве ты не хочешь принять участие? Мне показалось, что все это тебе нравится.

Анна проглотила ком в горле.

– Я хочу домой, Филип. Давай уедем отсюда.

– Хорошо. Утром я прикажу собираться в дорогу.

– Нет-нет! Давай уедем прямо сейчас. Я умоляю тебя, Фил!..

Он внимательно смотрел на нее. Затем сказал:

– Такой отъезд вызовет множество толков. К тому же граф будет весьма недоволен.

– Пусть! Пусть!

Она едва владела собой, хотя и старалась не повышать голос, чтобы не разбудить сына.

Филип хорошо знал эти вспышки ослепительного гнева.

– Хорошо же. Я сообщу графу и велю людям приготовиться.

Всю обратную дорогу Анна неслась вскачь. Она сторонилась Филипа, хотя и старалась не подавать вида, в каком состоянии пребывает. Она уже знала, как отомстит. Генри Стаффорд, молодой герцог, сиятельный лорд, красавец, на которого она невольно заглядывалась. Она заставит Филипа испытать ту же боль, какую он причинил ей…

И вот теперь, когда они оказались дома, она вдруг почувствовала, что готова простить, что вовсе не так уж и зла на мужа. Необходимо лишь первой сделать шаг к примирению. О, почему, почему она не выслушала его, когда он попытался заговорить? Тогда все было бы хорошо.

Разве это так больно – пережить объяснение, вспышку, резкие слова, наконец, но потом вновь обрести покой у него на груди? Ибо, несмотря на то, что случилось в Олнвике, что-то внутри твердило ей, что Мод Перси никогда не занять и малой частицы того места в сердце Филипа, которое принадлежит ей.

Решив завтра с утра обо всем поговорить с мужем и успокоенная этой мыслью, Анна уснула.

Однако утром ее ждали обычные дела, им было несть числа, и потому пришлось отложить разговор. О Генри Стаффорде она не думала вовсе. Главное – Филип, а уж с герцогом все уладится само собой…

Анна хлопотала в овчарне. Ей сказали, что черноголовая овца Пегги кормит лишь одного из ягнят, второго же отказывается признавать и гонит прочь. Это случалось уже не впервые. Анна сердито накричала на овцу, но та, устроившись среди сухого душистого клевера, и ухом не повела.