– Мне вас очень жалко. Однако вы по-прежнему очень красивый.

Герцог обнял малютку. Всегда много внимания уделявший своей внешности, он лишь теперь понял, что для него значило лицо. Наверное, это было недостойно воина, но так уж вышло, что Генри Стаффорда воспитывали большей частью женщины, и, если он и научился прекрасно владеть оружием, объезжать коней и держать себя с достоинством, все же в его характере сплелись и женская мягкость, и ранимость, и податливость. И хотя он старался не показать, что раны еще тревожат его, лишь один Ральф Баннастер знал, что его господин едва не расплакался и не швырнул в камин зеркало, увидев, что сталось с его обликом.

– Мы уедем отсюда, Ральф, – твердил он оруженосцу. – Уедем, как только я смогу сесть на коня. Я не хочу, чтобы леди Анна видела меня таким.

Однако барон с баронессой вернулись гораздо раньше, чем предполагали. Это произошло неожиданно, на исходе недели. Уже стемнело, и распоряжавшийся в отсутствие барона Оливер Симмел велел поднять мосты и выставил дозоры на стенах. Генри засиделся за партией в шахматы с самым неожиданным партнером, какой у него когда-либо случался.

Это был карлик Майсгрейвов – Паколет. Кривоногий, с плечами неравной высоты, с круглыми и темными, как у спаниеля, глазами и шишковатой большой головой, он оказался на диво умен и сообразителен и так виртуозно обыгрывал лорда, что тот в конце концов не выдержал и отвесил шуту такую оплеуху, что тот, звеня бубенчиками, откатился в дальний угол комнаты, но сейчас же, словно на пружинах, вскочил и запрыгал, показывая язык и корча зверские рожи, пока Бэкингем не расхохотался и не предложил уродцу новую партию.

Герцог благоволил к шуту, ибо тот был словоохотлив и с готовностью отвечал на вопросы о своей госпоже. Так Генри узнал, что она появилась в Нейуорте, когда король Эдуард вернул себе трон. Ради нее барон Майсгрейв отказался от выгодной должности при дворе, а когда герцог Глостер сделался наместником Севера Англии, стали даже болтать, что барон с баронессой собираются уехать на континент. Все это дразнило любопытство герцога.

Однако в этот вечер ему было не до расспросов. Он трижды проиграл карлику, но теперь сумел-таки поставить его в безвыходное положение и, усмехаясь, глядел, как шут потирает лоб и скребет в затылке, решая – то ли пожертвовать королевой, то ли отдать ладью, оставив при этом беззащитным короля.

И в это мгновение раздался пронзительный звук рога, оповещавший о прибытии хозяев. Карлика словно ветром сдуло. Генри слышал, как звенят его бубенцы, пока он скачет со ступени на ступень вниз по лестнице. Вскоре раздался скрежет поднимаемых решеток, затем внутренний двор наполнился грубыми мужскими голосами, громом подков о камень, замелькали отблески факелов. Генри тоже встал и начал осторожно спускаться.

Когда он оказался у отворенной двери, ведущей в большой зал, там все еще было пусто. Камины были холодны, и лишь одинокая свеча теплилась в высоком шандале, отбрасывая смутные тени.

И сейчас же он увидел баронессу. Она шла торопливо, почти бежала. Генри услыхал ее нервное, сродни всхлипыванию, дыхание. Затем в дверном проеме возник силуэт ее мужа.

– Анна! – громко позвал он. – Анна, погоди! Нам необходимо объясниться.

Но она уже поднималась по лестнице наверх.

– Зачем, Фил? Я устала и хочу спать.

Генри невольно отступил в тень. Леди Анна миновала его, задыхаясь от ходьбы или слез. Барон остался в зале. Какое-то время он стоял неподвижно, затем повернулся и медленно вышел.

На другой день герцог не стал спускаться вниз, сославшись на недомогание. Но еще с утра к нему прибежал карлик Паколет и выпалил, что сегодня барон ночевал в башне, в помещении для солдат, а леди Майсгрейв, хотя с утра и занялась обычными делами, но ни словом не перемолвилась с господином Филипом.

Однако, когда ближе к обеду баронесса поднялась в покои герцога, она не выглядела удрученной чем-либо. Она выразила удовлетворение тем, что сэр Генри столь быстро поправляется, была весела и даже нежна. Генри это отчасти обескуражило, особенно когда он понял, что баронесса явно кокетничает с ним.

– Вас не пугает мое обезображенное лицо? – в упор спросил герцог.

Леди Анна подошла так близко, что он снова уловил нежный аромат ее духов, подняла руку и осторожно коснулась его щеки. Она словно бы желала осмотреть наложенные ею швы, но прикосновение ее пальцев было столь бережным и нежным и стояла она столь близко, что у Генри неожиданно пересохло во рту.

– Я думаю, что, когда рубцы окончательно заживут, они будут привлекать меньше внимания. Что же до меня, то я считаю, что от этого вы только выигрываете. Простите мою дерзость, милорд, но мне всегда казалось, что в вашем лице есть нечто женственное.

«Ей по вкусу железные изваяния вроде ее супруга. И если леди Анна сейчас и кокетничает со мной, то лишь для того, чтобы заставить барона ревновать. Что же произошло между нежными супругами?»

То, что очаровательная баронесса пытается использовать его в своей игре, разозлило герцога. Это унизительно и походит на то, как он использовал Джейн Шор, чтобы насолить королю. К тому же Генри еще не забыл, что она отвергла его, напомнив, чем он обязан Филипу Майсгрейву. Поэтому, несмотря на все желание поддаться сладкому зову, он резко отступил и самым безразличным тоном стал расспрашивать о празднествах в замке Перси.

Анна заговорила просто, словно и не заметив его колебаний.

О, в Олнвике все было великолепно! Она получила неописуемое удовольствие. Пир, маскарад, торжественная месса! Ее сын Дэвид никогда не видел ничего подобного и поэтому был страшно огорчен, когда им пришлось уехать.

– Отчего же вы оставались там так недолго? – спросил герцог, в упор глядя на баронессу.

Он видел, как Анна напряглась, стараясь найти наиболее обтекаемые слова, но тут грянул рог, сзывающий домочадцев к трапезе, и хозяйке Нейуорта удалось уйти от ответа.

– Вы еще довольно слабы, милорд. Обопритесь на мою руку и идемте вниз.

Так, рука об руку, они и появились в большом зале. Баронесса была весела, как птичка, Филип Майсгрейв оставался невозмутим, а Генри Стаффорд чувствовал себя совершенным дураком. Во все время трапезы баронесса сохраняла превосходное расположение духа. Она непринужденно поведала Генри, как Перси был удивлен и огорчен тем, что его светлость не прибыл в Олнвик вместе с ними. Им пришлось объяснить, что герцог ранен во время охоты и приедет, едва только здоровье ему позволит. Из тех, кто присутствовал на празднестве, кроме епископа Йоркского Ротерхема, Генри Стаффорд никого не знал. Это были сплошь северные лорды, с которыми он никогда не сталкивался при дворе.

– Был ли в замке кто-либо из приближенных сэра Ричарда Глостера? – осведомился он.

– Да. Некий сэр Фрэнсис Ловелл, который в детстве был другом герцога Ричарда, сейчас же его высочество вновь приблизил сэра Фрэнсиса к своей особе, сделав одним из ближайших поверенных. Сэр Фрэнсис очень любезен, и с ним весело.

Сказано это было с неким нажимом, и Генри заметил, как баронесса бросила в сторону супруга быстрый взгляд. Однако Майсгрейв не обратил на это внимания. Отрезав ломоть молочного поросенка, он невозмутимо вытер хлебом лезвие ножа.

– А какова сама леди Перси? – спросил герцог. – Говорят, она на редкость хороша?

Анна с улыбкой пожала плечами.

– Об этом трудно судить женщине. На мой взгляд, она несколько пресна и бесцветна. Леди Мод Перси… Так же звали и первую хозяйку Нейуорта. Впрочем, я полагаю, что мой супруг лучше ответит вам на этот вопрос. Леди Мод устроила в Олнвике настоящий суд любви[21] и потребовала, чтобы барон Майсгрейв непременно был ее рыцарем и надел ее цвета.

Чтобы скрыть улыбку, Генри Стаффорд уткнулся в бокал. Представить себе этого северного рубаку в роли куртуазного воздыхателя он никак не мог. Однако, судя по всему, леди Майсгрейв именно это и обеспокоило. Странно видеть, что такая образованная и прекрасно воспитанная дама уделяет столько внимания фривольным забавам супруги провинциального властителя.

В Лондоне при дворе тоже было в ходу куртуазное ухаживание. Но там царили совсем иные нравы, и зачастую все оканчивалось тем, что дама на ночь оставляла свою дверь незапертой для верного паладина. Здесь же, на Севере, все это казалось неуместной шуткой. Возможно, что леди Мод Перси и в самом деле не права, пытаясь укоренить выдумки трубадуров в этом краю кровопролитных войн и набегов.

Можно было понять и ревность леди Анны. Ее супруг силен и привлекателен, но он истинный северянин, и Генри трудно было вообразить, как мог повести себя этот человек, когда Мод Перси избрала его своим рыцарем. Да и как отнесся к этому граф Нортумберленд? Майсгрейв был одним из его видных сторонников, но Генри и раньше доводилось слыхивать о шумных размолвках между Перси и его легкомысленной супругой.

Герцог посвятил размышлениям об этом весь остаток дня. Вновь прибежал карлик. Герцог бросил ему серебряную монету, и шут тут же поведал обо всем, что узнал и увидел. Да, барон с баронессой были радушно встречены в Олнвике. Леди Майсгрейв протанцевала все вечера, ибо желающих пригласить ее оказалось великое множество, а она так редко выезжает, что не могла отказать себе в удовольствии. Барон же отнюдь не любитель танцев, и графиня Нортумберлендская тотчас взяла его под свое покровительство. Она учинила какой-то суд, где сеньоры и дамы решали вопрос – возможна ли любовь между супругами или истинное чувство исчезает после венчания и люди живут вместе только ради того, чтобы исполнить завет Господень – плодитесь и размножайтесь.

Генри усмехнулся:

– Говорят, леди Мод пожелала видеть барона своим паладином? Удалось ли ему, как верному Ланселоту, исполнять свой обет на расстоянии, и что же тогда послужило причиной скорого возвращения хозяев Нейуорта – гнев графа или недовольство леди Анны?

Карлик передернул плечами.

– Никто из тех, что побывали в Олнвике, этого не знает. Известно лишь, что господа выехали еще до рассвета. Дэвид полдороги проспал на руках у отца…